Сценическая постановка пьесы отличалась предельной минималистичностью. В киноверсии «декорации» не то чтобы заслоняют актеров, но порой поглощают их, превращают в часть экранного коллажа, составленного из тысяч и миллионов узнаваемых и не слишком элементов. Среди элементов этих — и архитектурные красоты туристической Европы, и кинохроника ближневосточных событий последнего десятилетия, и простые атрибуты человеческого быта, наделенные не столько утилитарным, сколько метафорическим смыслом. Чтобы уловить его, следует сразу и непоколебимо отказаться от вездесущей формальной логики — у Вырыпаева чувства оказываются важнее разума.
В театре текст, переполненный выспренними метафорами, звучал, как ни странно, совершенно органично. А на экране потускнел и расклеился по швам. Кажется, ничего нет плохого в том, что автор по порядку задается всем перечнем больных вопросов — про хорошо и плохо, про виноватых и без вины обвиняемых, про важность всеобщих заповедей и силу частных отповедей. Но вот эта жизнеутверждающая вера в непобедимость «главного», очевидного для каждого и необходимого всем разом… И почему это «главное» обретает у Вырыпаева настолько неряшливые визуальные формы.
Читайте также
-
Молчание вещей — «Пришелец» Ивана Соснина
-
Мой друг Фридрих Эрмлер — «Улыбнись!» Марианны Киреевой
-
Энергия несогласия — «Евгений Телегин» Виктора Тихомирова
-
«Адрес — время, а не место» — Новая жизнь Канского видеофестиваля
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана