Овчаров в знакомых до зубной боли хрестоматийных образах увидел не глубины трагизма, а плоскость обыденности, то есть пошлости в самом первом значении этого слова. Его герои — нелепые, беспомощные, жалкие, подверженные слабостям и соблазнам, легкомысленные и поверхностные, почти опереточные обыватели, которые не то что спасти свой сад не могут — они про него и не помнят. Сиротский сад с бумажными цветами, выросший в павильоне, подсвеченном откровенными софитами, — вот все, что осталось от прекрасного мифа о прекрасном раедворянской усадьбы, в которой жили прекрасные и нежные люди, тонко и драматургично страдающие от невыносимой грубости реальности. Именно бутафорский сад становится самой точной метафорой бутафорской жизни, способной существовать только в пределе, очерченном этим садом/этой сценой. Именно фанерные деревья, шелестящие бумажными листьями, колеблемые ветродуями, — самый безжалостный образ безжизненного запустения, до которого довели эти прекрасные люди свой любимый сад, выращенный совсем не ими, потому что вырастить что бы то ни было они уже не в состоянии.
Читайте также
-
Молчание вещей — «Пришелец» Ивана Соснина
-
Мой друг Фридрих Эрмлер — «Улыбнись!» Марианны Киреевой
-
Энергия несогласия — «Евгений Телегин» Виктора Тихомирова
-
«Адрес — время, а не место» — Новая жизнь Канского видеофестиваля
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана