По материалу — хотя его не отбирали, а лишь следовали за ним, придумав ход, — самая что ни на есть чернуха. Все в этой жизни (и в кадре) неустроено, разрушено, развеяно, получилось совсем не так, как в наивно-мечтательной песенке из шестидесятых про аиста и счастье. Какие-то они все нелепые и жалкие, эти люди, родившиеся в одном городе, в один день тридцать с лишним лет назад. При этом света в картине, на удивление, полным-полно, хотя источник не назван. И лишь в финальном парении камеры над питерскими крышами, с захватом купола Исаакия, обозначается его недекларативно зримый контур.
