1


Известно, что в конце 50-х — начале 60-х годов активными кинозрителями стали интеллектуалы. Каждый новый фильм Антониони, Бергмана или Бунюэля становился неким событием для людей элитных профессий, творческого труда, богемы, студентов-гуманитариев и просто тусовщиков. Вспомните: написанные в ту пору романы Кортасара напичканы киношными отсылками не меньше, чем джазовыми, а его отвязанные герои буквально не вылезают из кинотеатров. При этом они способны оценить не только Рене или Годара, но и низовую, жанровую продукцию, то есть повторяют путь самих Рене и Годара, реабилитировавших для себя неканонические формы авторства. Кино само по себе поумнело, но это поветрие было все-таки локальным, кастовым. К середине 60-х процесс расширился. Умники двинули в народ. На смену одиноким битникам пришли колонии хиппи, на смену джазу — рок-н-ролл, вместо безобидной травки стали двигаться героином и читать не Сартра, а Мао и Троцкого. В кино воцарился лозунг: снимать не фильмы о политике, а политические фильмы. 70-е годы — это как раз тот момент, когда высоколобые политизировались окончательно и представили собой реальную общественную альтернативу. Что такое 68-й год как не восстание интеллектуалов, как не попытка провести эстетическую утопию в жизнь? Западное общество было к этому готово и очень ловко обезопасило бунт субкультурой, карнавалом, всякими там «цветочными революциями». Затем началась обширная адаптационная работа культураппарата. Придумали «новый консерватизм», самым непоседливым открыли запасники музеев и разрешили называться постмодернистами, пригрозили СПИДом, соблазнили политкорректностью… Ну, и так далее. Это одна из самых результативных операций истеблишмента, потому что в результате они не получили очередное потерянное поколение. Сейчас и в Европе, и в Америке самая крутая социальная мафия и самая крепкая порука объединяет людей 68-го года. Им всем 45–50, они вошли в истеблишмент и сплотились. Те, кто балдел под Моррисона и плевался в полицейских, стали чиновниками, крупными бизнесменами, управленцами. Даже президентами. Клинтон, например, при первой же возможности хватается за саксофон и публично признается, что курил марихуану. Правда, им, похоже, уже недолго осталось. Их потихоньку теснят и скоро вытеснят совсем. И придумают что-то другое, о чем мы все будем рассуждать, не подозревая, что все это движение анонимных механизмов культуры. Но 72-й год — это начало. С одной стороны, впереди брезжит новый консерватизм, с другой — радикальная волна растворяется в моде, в массовом потреблении.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: