1
Максимилиану Волошину повезло больше других. Он — любимый стихотворец Андрея Осипова, и дело обошлось имитацией памяти о Коктебельской коммуне через скрипы и шорохи, и закадровые речи с постоянным намеком на Великую Тайну. Изящная ретро-виньетка — расчет с Серебряным веком, что называется, «малой кровью». Далее об Андрее Белом и Марине Цветаевой режиссер судит по себе и без любви. Один у него — всемирный городской сумасшедший, другая — сорвавшаяся с цепи злобная самка. Несколько фактов биографии Белого, отобранных за причудливость, — совершенно случайный повод для чужих впечатлений о революционной эпохе, проиллюстрированных монтажом столь же чужих немых фильмов. Заварив такую кашу, можно и без поэта ее хлебать, и никогда ее не расхлебать. В «Страстях по Марине» между фотографиями и хроникой вообще возникают игровые «психологиче- ские» фрагменты, хотя в самом характере Цветаевой остались лишь признаки смачной сенсации. Поэзия тем самым уравнена с версификацией, лирика — со случайными связями. Желтизна наплывает на людей так же, как в СССР на них наплывала стерильность. Режиссер не имеет понятия о «цельной натуре», неделимом единстве сложной поэтической личности, не говоря уж о том, что эта личность — не его собственность. Поэты-то все, между прочим, за каждый жест расплатились. Но раз ненависть к интеллигентным людям стала сегодня социальной установкой, Осипов, сведя все тонкие материи к сексу, сумасшествию и шумам, выступил вполне в духе времени.
