Окуджава — Галич — Высоцкий
СЕАНС – 7
В старых партийных документах встречалось чудесное выражение: «Трудно переоценить…». Долго не давалась мне его тайна — что ж трудного в переоценке? — пока не задумалась о значении трех китов свободной песни в духовном становлении мыслящего пролетариата семидесятых годов. Вот именно что — «трудно переоценить». Все попытки как-то уесть Высоцкого или покусать Окуджаву удивляют своей бессмысленностью. К чему это? Дело-то сделано.
Высоцкий — смех, Галич — ужас, Окуджава — жалость.
Существуя вместе, Высоцкий — Галич — Окуджава прекрасно дополняли друг друга, составляя некоего всеобъемлющего певца-поэта, владеющего многообразными оттенками настроения — от тоски по Прекрасной Даме до сокрушительной политической сатиры.
Каждый из них и все они вместе — отвоевали у действительности и обжили до совершенства домашнего уюта — суверенное пространство свободно льющегося голоса. Для меня святая троица поющих поэтов семидесятых — это время появления их в моем личном сознании — замечательная иллюстрация к пушкинскому высказыванию о том-де, что «смех, жалость и ужас суть три струны нашего воображения». Где Высоцкий — смех, Галич — ужас, Окуджава — жалость. Героическое и пафосное выношу за скобки, поскольку героическое у них совпало по направлению. И пафос был тоже один на троих.
Вчерашний день? Разумеется. Нынешние «циники» в разгар застолья скорее со смехом запоют «Огней так много золотых на улицах Саратова», чем «Виноградную косточку…», а уж «Возьмемся за руки, друзья…» из них не выжмешь, кажется, под угрозой расстрела. Галича хором не затянешь, и слушать его ни к чему (давно вошло в состав памяти). Высоцкий, утекший безвозвратно к «народу», много лет символизирует массовую русско-советскую некрофилию.
Интересно, какая участь ожидает тройку голосов, определившую звучание восьмидесятых: Гребенщиков — Кинчев — Цой.
