Незримый бой
Уже само название — «Бой с тенью» — намекает на суть главного конфликта, который разворачивается не только на ринге и не только между ослепшим боксером и кинувшим его покровителем. Это лишь видимая часть айсберга — а подспудно каждый из персонажей ведет бой с собственной «тенью», с собственными моральными изъянами, возможно, более опасными, чем разрывы сетчатки. Кого ни возьми из героев «Боя с тенью», хоть с «хорошей» стороны, хоть с «плохой», все они смотрят на мир сквозь расплывчатую сетку нравственных координат, которая позволяет лишь очень условно и приблизительно установить ценность того или иного поступка по шкале добра или зла.
Эта амбивалентность принципиально отличает русский блокбастер в аранжировке Алексея Сидорова, во многом наследующего циничной и жесткой традиции Алексея Балабанова, от американского. Голливуд кокетничает со злом, придавая положительным героям щепотку отрицательного обаяния и капельку имморализма в качестве пряности, без которой победа добра была бы совсем пресной. Авторы русских боевиков честно отказываются обозначать границы зла и добра, потому что это означало бы связать действующих лиц по рукам и ногам: если бы «хорошие» никогда не нарушали правила, а «плохие» не руководствовались бы своим, специфическим, пониманием справедливости и кодексом чести, сюжет «Боя с тенью» вообще был бы невозможен.
Строгая девушка-врач в халате белоснежной чистоты вдруг, без видимых признаков внутренней борьбы, нарушает клятву Гиппократа и выпускает на ринг травмированного боксера. Когда тот окончательно слепнет, его покровитель-банкир отказывает ему в совсем не запредельной сумме — не из жадности или досады на проигранный матч, а потому, что на плече у него соликамская наколка, означающая, что «жалость к людям унижает». Вот, собственно, два не вполне мотивированных рационально поступка, которые запускают цепную реакцию отчаянных действий, вдохновляемых не идеями добра и справедливости или хотя бы инстинктом самосохранения, а напротив — национальной готовностью наплевать на зрение, здоровье, даже жизнь. Ведь «есть только здесь и сейчас — завтра может быть без нас», как поется в одной из песен саундтрека. В таком самоубийственном контексте прямой практический смысл приобретает цитата из Шекспира: «И в ком бы мог я встретить жалость, когда во мне самом нет жалости к себе». Эта бесшабашность не жалеющих себя людей как основная русская психологическая особенность уловлена и последовательно воплощена на экране в качестве универсальной причины, лучше всего объясняющей поведение персонажей. И поскольку Сидоров в принципе точно воспроизводит общую мировоззренческую схему, можно даже стерпеть частные детали, которые в голливудском боевике вызвали бы смех своей невероятностью. Например, дорогой джип, чей хозяин не только останавливается возле голосующего слепого, чтобы, бросив все дела, отвезти его в Одинцово, но и с явным удовольствием уходит от погони по встречной полосе и вообще азартно включается в чужую опасную игру, не задав необычному пассажиру ни одного вопроса. «По встречке больше не гоняй», — ласково журит на прощание герой своего добровольного помощника, прекрасно отдавая себе отчет, что несоблюдение ПДД или медицинских предписаний — невинные детские шалости по сравнению с теми нарушениями УК, которые ему в ближайшее время предстоят.
Впрочем, герои «Боя с тенью» иногда способны в первом приближении сформулировать мысль о том, как правильно, а как неправильно поступать. Но каждая подобная формулировка отбрасывает длинную тень сомнения, что постулат удастся осуществить в жизни. Так что когда главный отрицательный герой сходит со сцены, злорадно констатировав на прощание отсутствие в мире справедливости, милицейскому полковнику остается только плюнуть: «Тьфу, нехристь»… Чтобы этим ритуальным заклинанием побороть искушение согласиться с правотой злодея.
Читайте также
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
Близкие контакты — Итоги XXII «Духа огня»
-
Наур Гармелия: «Мы не могли жечь дома, как Тарковский»