Звезда Героя (посмертно)
Первого сентября 1998 года на встрече с учениками одной из московских школ Борис Николаевич Ельцин торжественно заявил: — Пушкин — мой любимый литературный герой…
СЕАНС – 17/18
Что имел в виду гарант поголовной грамотности?
Едва ли монументальный и незаконченный роман Юрия Тынянова — когда столько работаешь над документами, времени на подобные фолианты, понимаешь, не остается. Едва ли пьесу Михаила Булгакова «Последние дни» — Пушкин там даже не появляется на сцене, да и название провокативное. Едва ли Хармса — ведь и самому президенту не раз доводилось попадать в ситуации, предвосхищенные в анекдотах. Может быть, Вересаева? Но в советское время Вересаев выходил с такими купюрами… Откликаясь по свежим следам на сенсационное признание, я предположил было, что президент поимел в виду «Тайные записки» Михаила Армолинского… но нет, едва ли, — он ведь у нас, слава Богу, не Билл какой-нибудь. Озарение пришло не сразу, но оказалось тем поразительней: Пушкин любимый литературный герой президента, потому что служит ему образцом для подражания:
Пушкин — наше все.
Ельцин — наше все.
Все гениальное просто.
● ● ●
Юбилейный Пушкинский год начался 17 августа того же 1998 года, когда впервые прозвучало иностранное слово «дефолт», означающее в переводе на русский «Пушкин заплатит». И как раз в те же дни — и по той же причине — испустил дух литературно-политический журнал «Пушкин» — Пушкин заплатит, а Глеб Павловский платить перестал. Кроме как пиарщикам белым и черным, но это — совершенно другая история.
Юбилейный Пушкинский год пошел уже в третий раз — после юбилейного 1937-го и юбилейного 1949-го. Совпадение, конечно, зловещее, но, как учит классик марксизма-ленинизма, трагедия — она только в первый раз трагедия… Или, как уточнил бы другой классик того же толка: «В пэрвый раз — трагэдия, во второй — малэнькая трагэдия, а в трэтий — фарс». И действительно 1999-й ни на 1949-й, ни тем более на 1937-й пока не тянет.
Огосударствление Пушкина — так и только так понимается у нас очередной пушкинский юбилей.
Хотя и поговаривают бывшие олигархи о новом 1937-м годе. Хотя и разразилось очередное ленинградское дело. И даже — ленобластное. Хотя гремят фултонские речи и вызревают мюнхенские сговоры — и даже про атомную бомбу, не к юбилею будь помянута, опять вспомнили. И даже прошли — в рамках правительства — антиписательские репрессии. «Мы живем, под собою не чуя страны», — расхихикался на американском симпозиуме Альфред Кох.
1937-м годом не пахнет, но и 1999-го нам вполне достаточно. И это неправда, будто мы живем для того, чтобы Кафку сделать былью. Кафка у нас отдыхает. И Габриэль Гарсиа Маркес отдыхает.
И Милорад Павич отдыхает. Во всем чувствуется пушкинское перо, повсюду елозит дивный пушкинский карандаш: царь Салтан сидит на троне и занимается, подобно царю Никите, исключительно собственными дочерьми, да еще с переменным успехом ищет Шуйского; говорящая голова пудрит мозги собирательному Руслану; проклятый жид время от времени именуется почтенным Соломоном; банкир Петруша Гринев содержит газету «Завтра»; телега жизни скрипит, а «Пошел! …» мы кричим разве что всенародно избранному ямщику. И, конечно, как дядя самых честных правил, ведут себя международные финансовые организации. И, естественно, мятежным наслажденьем мы не дорожим. И, разумеется, русский бунт, бессмысленный и беспощадный, задействован как перманентная страшилка. И, понятно, партию Ленского поет Иосиф Кобзон.
Самым мертвым, а значит, и самым хорошим писателем был Пушкин.
В связи с приватизацией и (так и не начавшейся) деприватизацией вспомнили нечаянные последователи адмирала Шишкова дивные доморощенные словечки — разгосударствление и огосударствление. Огосударствление Пушкина — так и только так понимается у нас очередной пушкинский юбилей. Правда, огосударствление носит на сей раз (как, впрочем, и все остальное) фарсовый характер.
Иосиф Виссарионович Сталин литературу, что ни говори, любил. И даже, страшно сказать, понимал. Сам в юности стишки пописывал. Писателей любил меньше — но других писателей у него не было. И мысль о том, что хороший писатель — это мертвый писатель, приходила ему в голову — начиная с Владимира Маяковского и Максима Горького — с пугающей и все учащающейся периодичностью. Самым мертвым, а значит, и самым хорошим писателем был Пушкин.
Борис Николаевич Ельцин литературу не любит. «Читал Агату Кристи, но в последнее время в основном работает над документами», — призналась корреспонденту искренняя во всем Наина Иосифовна. Сам, правда, написал несколько книг и даже живет на проценты с зарубежных гонораров, но утверждают, будто все это козни Березовского. Писателей Борис Николаевич, наоборот, любит. Любит награждать их высшими государственными орденами, но и тут не обходится без конфузов. Академик Лихачев орден Андрея Первозванного принял, а Солженицын не принял. Академик Лихачев очень на нобелеата обиделся, а о реакции Бориса Николаевича ничего не известно. По-настоящему следовало бы наградить орденом Андрея Первозванного Пушкина (посмертно). Он уж наверняка не откажется.
Тезисы желательны, а справка обязательна.
Есть и другая хорошая идея — учредить орден Пушкина нескольких степеней. Я как автор идеи тоже окажусь вынужденным принять заслуженную награду.
Есть еще такая идея: объявить 6 июня нерабочим днем — это президент, кстати, уже пообещал. Или наоборот — объявить 6 июня рабочим днем, а все остальные 364 дня нерабочими. Потому что Пушкин был великим тружеником.
По сравнению с 1937 годом не хватает разве что академика Н. И. Бухарина.
Передо мной программы праздничных мероприятий 1937, 1949 и 1999 годов. Текстуально они совпадают — но как разнится дискурс! «Молодые ленинградские поэты решили составить ответный визит недавно посетившим их поэтам из Москвы. Свой путь от Ленинграда до Москвы они проделали большей частью пешком, посетив все более или менее значимые города Ленинградской и Калининской областей, колхозы и совхозы, где поэты проверяли ход подготовки к пушкинским торжествам и одновременно популяризовали творчество великого поэта» (1936).
У податливых крестьянок, чем и славится Валдай…
«Глубокоуважаемый Виктор Леонидович!
В начале июня 1999 года в Санкт-Петербурге планируется провести Международный конгресс поэтов, посвященный 200-летию со дня рождения А. С. Пушкина.
Учредителями Конгресса дали согласие стать Правительство России, Межпарламентская ассамблея государств — участников СНГ, Мэрия Москвы и Администрация Санкт-Петербурга. (…) Международный Конгресс поэтов может стать одним из самых серьезных научных и культурных событий в ряду юбилейных пушкинских торжеств. Цель Конгресса — собрать в Санкт-Петербурге известных поэтов, критиков и литературоведов из России, стран СНГ, Европы и Америки и обсудить актуальные проблемы современной поэзии в свете пушкинского юбилея. (…) Тематика докладов и сообщений — самая разнообразная, но с естественным акцентированием пушкинской проблематики. В рамках Конгресса предусмотрены и выступления участников в различных залах города, а также на открытом воздухе у памятников А. С. Пушкину. (…) Настоящее письмо является официальным приглашением на Конгресс в качестве участника. Единственным условием участия в Конгрессе является предоставление краткой биографической справки и черно-белой фотографии для каталога. Было бы также желательно, чтобы Вы смогли уже в ближайшее время выслать краткие тезисы Вашего возможного доклада или сообщения».
Это письмо я получил в предъюбилейном апреле. Вот он, дух современного (рыночного) либерализма. Тезисы желательны, а справка обязательна.
Справка, отмечу, биографическая, а не автобиографическая, так что от меня, видимо, ждут краткой биографии А. С. Пушкина. Равно как и от остальных эвентуальных участников Конгресса. Внушителен и список Оргкомитета — по сравнению с 1937 годом не хватает разве что академика Н. И. Бухарина.
«Пушкина надо любить так, как, например, Карл Маркс любил Гете», — утверждали, по свидетельству Корнея Чуковского, в ноябре 1936 года московские критики и литературоведы. Маркс к 1999 году отпал, а вот фестиваль «Пушкин и Гете» состоялся своевременно и даже заблаговременно. Немец привез «Прафауста», а Кама Гинкас шарахнул в ответ сразу двумя премьерами.
«Когда читаешь о том, что в Платошинском колхозе (в районе Перми) драмкружок исполнял сцены из „Бориса Годунова“ и колхозница Кузьмина с чувством прочитала стихотворение „К Чаадаеву“, (…) а в колхозном клубе села Крутинского, Омской области, роль донны Анны в „Каменном госте“ исполняла жена механика МТС, и такие же сообщения поступают из сотен, тысяч колхозов, — то встает перед глазами новое, чудесно преображенное советское село с его новой колхозной интеллигенцией» («Правда», 5 января 1937 года).
Советское село с колхозной интеллигенцией встает перед глазами и когда читаешь сообщения о сегодняшней жизни двух столиц — официальной и «северной».
Водка «Пушкин» — в том числе и фигурная, бюстиком. Слоники «Пушкин». Фильм «Сибирский цирюльник» — одетый, как денди лондонский, чтобы не оконфузиться и на Западе. Сергей Юрский и Владимир Рецептер. Хор мальчиков-и-Бунчиков, как шутили в послевоенные годы, строчку за строчкой исполняющий пушкинские шедевры на первой кнопке. И милая вариация на ту же тему на второй — сотрудники РТР декламируют переложение, призванное восславить Швыдкого и Сванидзе («Сорокина от нас ушла», и так далее). Пухлый том переписки полувековой давности: двое ученых, текстолог и фольклорист, наперебой хвалят товарища Сталина и в свете обрисованной им проблематики — товарища Белинского. Усиленно изучают подноготную Натали и с особой уважительностью цитируют письма Дантеса. Перевели даже книгу «Пуговица Пушкина». Итальянка, сочинившая ее, не понимает, что по-итальянски это нормально, зато по-русски смешно. Президент распорядился издать Пушкина массовым тиражом (а раньше подобное распоряжение было сделано относительно Иосифа Бродского, которого — вслед за Пушкиным — объявили закатившимся солнцем русской поэзии). Пушкинскую премию, присуждаемую в Германии, именуемую также Тепферовской или в просторечье Битовской, в этом году, по случаю юбилея, вручили сразу двум поэтам — московскому и питерскому — в полном объеме каждому. Пушкинскую премию России присудят, очевидно, Дмитрию Александровичу Пригову — не за стихи, так за отчество.
Правит бал Хармс коллективный.
«Вот говорят: надо найти национальную идею, а национальная идея у нас уже есть. Пушкин наша национальная идея!» — поскольку эта глупость прозвучала уже из разных уст и на разных уровнях, категорически уточняю: первым до Пушкина как до национальной идеи додумался зам. главного редактора «Санкт-Петербургских ведомостей» и посвятил доказательству данного тезиса целую передовицу.
Колхозное село немыслимо без рынка. А рынок — это вам, как напомнил Виктор Степанович Черномырдин, не базар! Но и на базар Пушкина понесли тоже. Наряду с Пушкиным базарно-пошлым, какой имел место и в прежние юбилеи, в наши дни появился и Пушкин базарно-кичевый. «205 пушкинских пистонов» и тому подобное. Раньше, правда, был Хармс — но и только Хармс, а сегодня каждый — сам себе Хармс, в результате чего правит бал Хармс коллективный.
«Пушкин с яйцами!», — уважительно говорили горожане.
Огосударствление Пушкина — дело, разумеется, перманентное, болезнь постоянная — просто в предъюбилейный и юбилейный год она входит в острую фазу. И, конечно, с коллективной подачи колхозной интеллигенции — потому что сами власти предержащие до такого безобразия никогда не додумались бы. То есть Сталин как раз додумался, а Ельцин — нет, он ведь как-никак демократ. Ему подсказать надо. И колхозная интеллигенция подсказывает. А лишним доказательством того, что подсказывает именно она, может послужить стилистика, в которой проходят собственно интеллигентские юбилеи: все те же лица, все те же речи, все тот же вольный и невольный кич, все та же — чаще несбывающаяся — мечта о господдержке:
«Отмечая годовщину рождения А. С. Пушкина, правление колхоза, носящего имя великого поэта, провело совещание актива колхоза и постановило: ликвидировать неграмотность и малограмотность среди колхозников, образцово поставить работу избы-читальни, организовать в ней пушкинский уголок… Решено также озеленить свой колхоз. Правление ассигновало 200 рублей на приобретение произведений Пушкина, а драмкружок колхоза взялся подготовить два отрывка из „Бориса Годунова“» (1937).
«Петербург начал готовиться к юбилею заранее. Из городского бюджета выделено около 400 тысяч рублей на реставрацию и благоустройство пушкинских мест. В частности, (…) специально отобранные фирмы облагородят облик ограды вокруг памятника поэту возле Египетских ворот в Пушкине, монумента на площади Искусств, квартиры-музея на набережной реки Мойки, 12. Естественно, что в этот список попал и памятник Александру Сергеевичу на Пушкинской улице, который уже успели окружить строительными лесами» (1998).
6 июня 1997 года артисты Интерьерного театра попробовали поднять превыше Александрийского столпа надувную голову Пушкина на двух воздушных шарах. Затея удалась лишь наполовину, но вызвала всенародное восхищение: «Пушкин с яйцами!», — уважительно говорили горожане. А Михаил Золотоносов сделал в 1999 году удивительное открытие: оказывается, небезызвестная строка «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» (вкупе с последующими) трактует исключительно тему эрекции. Академик Алексеев, посвятивший разбору стихотворения «Памятник» целую монографию, перевернулся, должно быть, в гробу. На живот или на спину — таким вопросом озадачились бы знатоки современного дискурса. Эту проблему они, не исключено, успеют решить к следующему юбилею: правда, до него, если иметь в виду исключительно Пушкина, еще далеко.
И слава Богу, что далеко. Успеем и похмелиться, и отдохнуть.
