Персона Медуза
Как будто время корчится петлей в самом себе и путает событья, и мой близнец, отравленный тоской, все ищет мир, не тронутый золой, пытая сущность самого наитья и свой удел держа моей рукой.
ПОЛИДЕКТ <…> Влюбившись в Данаю, пытался силой овладеть ею и отправил возмужавшего Персея на розыски горгоны Медузы, чтобы избавиться от него. Вернувшись победителем, Персей застал мать спасающейся у алтаря от преследований П. Персей головой Медузы превратил П. и его приверженцев в каменные статуи
ДАНАЯ <…> По другой версии, Полидект женился на Д. и воспитывал Персея <…>
ГОРГОНЫ <…> из крови Медузы появился крылатый Пегас <…>
Кризис
Эпиграф к статье, как правило, свидетельствует о некотором смятении автора. Обилие эпиграфов — едва ли не манифестация фиаско. Кошмар, — оправдывается, не глядя, автор, — кошмар. Хотя каким уж там фиаско может завершиться опыт ответа на простой вопрос: почему творец «Молчания» и «Осенней сонаты», оставив съемочную площадку, обеими подошвами нажал на поприще худ.прозы. Ибо романы Бергмана, вопреки обычному говоря, — никакие не романы. (Впрочем, и фильмы Бергмана по большому счету — вовсе не фильмы.)
Летняя игра
Кино, вне всяких сомнений, искусство помасштабней литературы. Но по профессиональному (обеспеченному десятигодичным страданием ежедневной газеты) рейтингу, писать о литературе раз в пять трудней, чем о синематографе. Крупнейший к/режиссер Милош Форман (условно) раз в век сочинит аналитически-автобиографическую монографию (будто бы собственную прозу) «Моя жизнь в…»; и вряд ли кто сподобится бросить в него камень.
И.Б. спродуцировал не одну книжную монографию, а целых две (большею частью, как и в любовном соитье, противоречащие друг другу): Laterna magica (1987) и «Образы» (1990). Лучшая позиция по отношению к коим — ничему не доверять. После них косяком порушилась как бы кристальная бергмановская проза: «Благие намерения» (1991); «Воскресный ребенок» (1993); «Личные беседы» (1996). Первые два романа пришли в Россию благодаря гиперконгениальному переводу Александры Афиногеновой — соответственно, в 1994 и 1995 годах. Последний из упомянутых и по-шведски, и по-русски поа читали только избранные.
Однако. Во-первых, «чистая» проза И.Б., по оценкам ряда иноязычных (нисколько не зависимых) обозревателей, сработана куда тщедушней прозы автобиоописательской. Во-вторых, она еще до своего появления на свет уготована для немедленной экранизации. «Благие намерения» в школярской трактовке Лучшего Ученика Твоего Билле Аугуста, наполучавшие кучу уважительных международных призов, все, кто хотел, недавно созерцали по ТВ. Ярость, перемешанная с уксусом. «Воскресный ребенок» экранизирован сыном Ингмара Даниэлем Бергманом. «Личные беседы» в постановке Лив Ульман планируется на ноябрь нынешнего года, синхронно с выходом одноименного романа — и почти синхронно с русской публикацией, намеченной в гвоздевую — декабрьскую — книжку «Нового мира». Перечисленные тексты навязчиво (до мальчуганской наивности: «Прошу вас, входите в кадр») похожи на волевой режиссерский сценарий выдающегося постановщика, лишь на словах отрекшегося от кино- и театральных дел. В-третьих: она (проза) сверх меры благонамеренна. Как сезонный Макдональдс фирмы «Макдональдс».
Провизия, если честно, чересчур сладкая. «Марианн, поднявшаяся на второй этаж, энергично расчесывает свои густые каштановые волосы, видно, что она напевает. Мать, держа за руку Малышку, направляется к веранде… Май моет посуду… Даг, вооруженный полотенцем, вытирает стаканы. Мэрта ему помогает, сидя на стуле, она вытирает тарелки… Отец отодвинул стул от стола, очки подняты на лоб, глаза прикрыты рукой, он снял левый ботинок, видно, как в носке шевелится большой палец… Солнце стоит прямо над излучиной реки…»
И пусть только потом, на экране (прошу вас, входите), горбунья-родственница Мэрта попробует вместо тарелки вытереть стакан, а солнечный диск — сместиться хоть на 5 градусов. Пусть только Билле, или Даниэль, или Лив осмелятся деформировать архети-пический мэтров киноязык, не дотянуть до его чеканной манеры или перестараться, окарикатурить ее. Впрочем, ни тот, ни другой, ни третья не осмелятся. Потому что и тот, и другой, и третья — одаренные (безусловно) и близкие (безальтернативно) люди, у-богие подражатели. Каковыми считали себя древнерусские копиисты икон Византии. Мандала, распахнутые руки, устаканившийся младенец — образ Богоматери готов. Нет-нет, даже не устаканившийся. Кто такой автор, чтоб судить Ингмара Бергмана. С обидой: «Она (хромоногая служанка Мэф — Б.К.) никогда не являлась мне в виде привидения. Но ведь она и не обещала ничего определенного».
С подложкой: «Часовщик (очередной, долгожданный призрак. — Б.К.) стоит лицом к Пу… Фигура покачивается, поднимая ветер, хотя кругом безветренно… Теперь надо спросить. И Пу спрашивает, а не получив ответа, повторяет вопрос: Когда я умру? Часовщик задумывается, а потом Пу кажется, будто он слышит шепот, невнятный, неразборчивый из-за крови во рту и онемевших губ: Всегда. Ответ на вопрос: Всегда». С четвертой стороны. Чадо, рожденное в воскресенье, умеет нагнетать привидения. Этот навык — чуть ли не основное достоинство/недостаток сюжета о заброшенном ребенке. Фабула обсуждаемого романа — благостный уик-энд. Снизу проложенный чем-то грозовым, неприятным, во что за неимением площади не станем вдаваться. Уик-энд, когда отец-священник крутит педали велосипеда, торопится к литургии, великодушно прибрав под крыло несовершеннолетнего сына. Уик, когда ребенок наконец понимает: отец — враг матери. Чем бы и кем бы ни была мать. Враг. Энд, когда сын, обожая отца, вчуже жаждет и страшится его бесповоротной гибели.
29 июля 1926 года: Преображение Господне. Не произошло ничего исключительно сущностного, дабы порицать родителя мужеска пола. Бергман желал подобного порицанья всю жизнь (творческую жизнь?). Желал и чурался. Казалось бы, дискурсивно элементарная лента «Причастие», где педалируют типичный для 60-х мотив крушения христианской (западнокатолической) веры, перекидывается непропорционально жутким имиджем Пастора — человека, испепеленного религией до степени мертвящего неверия и полнейшей немоты. 29 июля 1926 года. Мальчик Пу мужает и вздыхает как ни от кого не зависимый мальчик Пу, едет с отцом, уповая на отца как на очередную проповедь. На очередную проповедь.
В процессе церковной службы Бог передоверяет себя недужащим, страждущим и плененным. Делегирует себя. Если на секунду предположить, что Он есть.
Из жизни марионеток
Романы Бергмана — никакие, повторяю, не романы. И фильмы, и театральные постановки — вовсе не кино и не спектакли. Вид искусства, которым И.Б. с младых ногтей занимается, можно (за неимением расхожего термина) не вполне уклюже обозначить как умертвление воспоминаний о мертвецах. Ох, умершие — тоже боль, вне зависимости от того, что об этом думают Родригес и Тарантино. Недостаточно, чтоб они заглохли как живые; важно, чтоб они замкнулись как мертвые. Ведь мертвые живее живых. По крайней мере, назойливей. (Об этом сочинил свою пьесу «Привидения» другой великий скандинав — Генрик Ибсен.) Хоть бы они заглохли «в том мире, который Пу держал под полным контролем и в котором даже привидения и наказания были доказательством того, что действительность подчинялась ему самому».
Лицо
Солнышко стоит прямо над водораздельным хребтом острова Сериф: освещение на редкость выгодное. Странник, прибывший издалека и долго, нежно (как Исак Борг — за земляничной поляной) наблюдавший за домом своего детства, чует: медлить больше нельзя. Он выпрастывает из сумы две целенаправленно пронесенные сквозь все невзгоды и адюльтеры вещи. А) Щит Афины, бликующий, точно видоискатель. Б) Персонью голову. Странник разворачивает щит-зеркало к себе и ловит взгляд головы. Внимание. Мотор. Трансфокация.
«Внезапно переднее колесо пошло юзом. Пу, успев подобрать ноги, скатывается на лужайку. Отец остается на дороге. Проворно вскочив, Пу видит неподвижно лежащего отца, одна нога придавлена велосипедом… Он мертв, думает Пу». Laterna Pallada, gorgona non grata. Не Эдипов — Персеев комплекс. Царя не имеют права свергнуть с престола, и, однако, его заставили покинуть свое королевство. И вынудили исследовать отобранную у него страну. Не имевшую, к его ужасу, границ.
Читайте также
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве
-
Трепещущая пустота — Заметки о стробоскопическом кино
-
Между блогингом и буллингом — Саша Кармаева о фильме «Хуже всех»
-
Школа: «Теснота» Кантемира Балагова — Области тесноты
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой