Две сказки о потерянном времени — «Хельсинкский эффект» и «Светлое будущее»
В Белграде совсем недавно завершился Beldocs, большой фестиваль документального кино. Внимание Егора Сенникова привлекли две картины, показанные в один день — «Хельсинкский эффект» и «Светлое будущее». В обеих авторы пытались уловить дух давно ушедшего времени. Егор Сенников рассказывает, как звучит рейв над Пхеньяном, и размышляет о природе времени.
Время бывает густым как мед. И не потому, что оно наполнено множеством событий, а потому что сама эпоха кажется основательной. Когда каждое событие, действие, газетный заголовок, даже запах кажутся безусловно принадлежащими своему времени. А мир — целостным, серьезным и устойчивым. У него появляется свой стиль, интонация, образ действий. Нам, потомкам, достаточно одного взгляда — даже не на портрет какого-то исторического деятеля, а на осколок его фразы, чтобы распознать, из какой эпохи к нам обращаются.
Фильм финского режиссера Артура Франка «Хельсинкский эффект» углубляется в историю крупного политического события как раз такой целостной эпохи — Холодной войны. Если вы ничего не знаете об истории подписания в 1975 году Хельсинкских соглашений, это не страшно — режиссер и сам в начале своего рассказа признается, что мало в этом смыслит. Но отважно пытается разобраться.
В июле 1975 года в Хельсинки было неожиданно душно — юг Финляндии был во власти антициклона. Однако раскалены были не только воздушные массы, припекало и от того, что в город слетелись главы практически всех европейских государств, а также президент США с премьер-министром Канады. Все эти люди собрались в столице, чтобы поставить подписи под документом, в котором провозглашалась нерушимость европейских границ, сформированных после Второй мировой войны, и декларировались принципы уважения к правам человека и приверженности научно-техническому сотрудничеству между странами Европы. Французский телекомментатор патетически называл эту встречу «конференцией века, беспрецедентной в мировой истории».
Избежать занудства помогает ирония
Встреча 35 пожилых политиков в дорогих костюмах не кажется материалом для потенциального зрительского хита, и Артур Франк идет на все, чтобы оживить свое кино. Он собрал и обработал огромное количество видеоархивов, оставшихся после той конференции, превратив рассказ о встрече на высшем уровне в нечто среднее между сатирическим спектаклям и мистерией.
У этой истории харизматичные герои. Мы знакомимся с обаятельным пожилым финским президентом Урхо Кекконеном, который мастерски скрывает свои подлинные эмоции за очками в толстой роговой оправе — и потому правит своей страной уже почти четверть века. Необычно бодр Леонид Брежнев — он лихо размахивает руками, смеется и иронично реагирует на вопросы иностранной прессы. Мрачный скептик Киссинджер жмет руку своему советскому визави Громыко, а президент Форд задумчиво курит трубку, сидя в модернистском дворце «Финляндия».
Путешествуя во времени, Франк оживляет рассказ о политическом процессе с помощью достижений искусственного интеллекта. Избежать занудства помогает ирония. Нейросеть зачитывает протоколы встреч и заседаний голосом Брежнева, как если бы тот выучился говорить на английском. Помогает Франку Генри Киссинджер: время от времени режиссер «звонит» главе Госдепа, чтобы поиронизировать над тем, что Киссинджер считает эту конференцию бессмысленной. Тот мрачно парирует: он вообще ни во что не верит.
Но, даже полностью отдаваясь своей игре, Франк умудряется не терять героев и общий сюжет. У каждого из них свои мотивы: Брежневу нужен документ о границах, американцам нужна разрядка, европейцы сомневаются, стоит ли подписывать документ, который закрепит разделение континента на социалистический и капиталистический блоки. Франк то фокусируется на деталях, то взмывает вверх, окидывая взглядом общую ситуацию; иронию на лице сменяет серьезность, а потом автор снова ухмыляется.
Подлинные герои своего густого времени
Он любуется пластикой тела: Брежнев причесывает волосы, Кекконен смотрит в стол, прежде чем ответить на неприятный вопрос журналиста о реальной степени зависимости Финляндии от СССР, делегация Лихтенштейна засыпает на бесконечной речи румынского генсека Чаушеску, журналисты со всех концов Европы потеют в пресс-центре, но продолжают вести эфир. Все это собрано Франком мастерски.
Но главное здесь другое. История, которую он рассказывает, — о том, как целое поколение европейских и американских политиков стремится свершить главное политическое действие своей карьеры и эпохи. 35 глав государств, собравшихся в Хельсинки, принадлежали примерно одному и тому же поколению (самым старым из них был Тито, прилетевший в Финляндию в ослепительно белом костюме), чье политическое взросление пришлось на годы Второй мировой войны. Они видели, как легко мир скатывается в войну — и как токсичные пары этой войны распространяются в атмосфере.
«Очень удивлюсь, если через полчаса после подписания документа хотя бы десять человек смогут сказать, в чем его суть»
Эти люди, увенчанные наградами и орденами, добравшиеся до политических вершин в своих странах — подлинные герои своего густого времени. В Хельсинки их привели разные дороги, но схожие мотивы: хотели они этого или нет, но им было суждено ответить на политические чаяния европейцев, родившихся в начале XX века и наблюдавших крах многих надежд. Конференция, которая могла стать основой для более стабильного мира, имела все шансы войти в историю. Брежнев, Форд, Тито и британский премьер Уилсон стали бы отцами-основателями новой реальности…
В этой точке фильм Франка начинает рушиться, наступая на горло своему нарративу. Ироничного режиссера вдруг оттесняет другой голос — последние десять минут он говорит нам: это была замечательная конференция, невероятно важная, побольше бы таких встреч и разговоров, тогда и счастья в мире будет больше. Звучит даже аргумент в таком роде: благодаря конференции появились диссиденты, а они свергли коммунизм. Ах, если бы Франк тогда снова «позвонил» Киссинджеру… тот бы, пожалуй, лишь мрачно хмыкнул и повесил трубку.
Хмыкаем и мы.
Нет, Франк невольно рассказал нам — и очень талантливо — о том, как политики не смогли подчинить себе густое время, найти к нему ключи, запереть войну в темном подвале истории. Они собрались, заранее обсудив в Женеве каждый пункт, каждую запятую, а потом долго потели, слушая речи друг друга, — и все равно ничего у них не получилось.
Бывает, что время истончается
35 человек за бесконечно длинным столом передают друг другу документы. Размашистые подписи. Щелкают затворы камер. Улыбки. Киссинджер за кадром говорит: «Очень удивлюсь, если через полчаса после подписания документа хотя бы десять человек смогут сказать, в чем его суть». Прав, совершенно прав. Столько усилий, упрямства — и ничего больше. Такое время. Слишком сложное, слишком густое от противоречий и споров. Проблеск надежды лишь показался в Хельсинки и тут же исчез.
Но иногда и вспышки достаточно, чтобы осветить путь следующим поколениям. Бывает, что время истончается. Вещи, которые еще вчера казались незыблемыми, вечными, начинают шататься и идти трещинами. Сквозь прозрачные стены такой эпохи проглядывают образы будущего — еще не явные, но уже живые.
Такой период для изучения в своей дебютной полнометражной картине «Светлое будущее» выбирает Андра МакМастерс. В фокусе ее внимания — последний Международный фестиваль молодежи и студентов времен Холодной войны. Он прошел летом 1989 года в Пхеньяне. Если герои Франка — это люди, которые состоялись в своем времени и желают оставить наследие, то у МакМастерс на экране молодежь. Ей еще предстоит бороться за место под солнцем.
МакМастерс решает схожую с Франком задачу. Как из огромного количества архивного материала построить здание собственного фильма и создать портрет эпохи? И делает выбор в пользу монтажного фильма-эссе.
Чем дальше, тем больше фильм кажется лишь болезненным сном со своей странной логикой
Пхеньян кажется идеальным местом для проведения последнего крупного международного социалистического мероприятия. Утопическое пространство в дребезжащем мире, который расходится по швам. За пределами собрания гремит история: в Китае разогнали студентов, вышедших на площадь Тяньаньмэнь, в Польше все движется к победе оппозиционной «Солидарности», а в Восточной Европе в целом давно нет былого единства. Но здесь, в летнем Пхеньяна 1989 года, все это кажется далеким.
Поначалу монтажные рифмы МакМастерс кажутся нарочито прямолинейными. Закадровый голос (аудиопоток фильма преимущественно состоит из разноязычных официальных сообщений о фестивале) сообщает о том, что собравшаяся молодежь выступает за укрепление демократии, а на экране мы видим делегацию Сирии, которая сразу за государственным флагом несет огромных размеров портрет президента Хафеза аль-Асада. Голос говорит о единстве коммунистов по всему миру, а делегация из Италии идет с транспарантом, на котором написано обращение к руководству Китая по поводу студенческих протестов. Швы, по которым скоро разойдется мировое социалистическое братство, предъявлены очень зримо.
Танец захватывает всех, как бы ни надрывался за кадром пропагандист
Но чем дальше, тем больше фильм кажется лишь болезненным сном со своей странной логикой. Он распадается на отдельные эпизоды — как и положено событиям в истончившемся времени, — и этот распад кажется по-своему логичным.
Делегация румынских студентов и корейской молодежи стоит у посольства Румынии. Издалека показываются черные «мерседесы» представительского класса, они переваливаются на неровном асфальте и приближаются к людям. Из машины выходит Ким Ир Сен, корейские студенты заряжают кричалку «Ким Ир Сен! Чаушеску! Ким Ир Сен! Чаушеску!», румынские вяло их поддерживают — они к такому, кажется, не готовились.
У румынского оператора явно не было каких-то специальных инструкций, и он снимает северокорейского лидера с неправильного ракурса: у того была большая опухоль на шее, которую операторы старались не замечать. Ким Ир Сен пробует румынскую еду, слушает песню, жмет руки — и под крики студентов садится в машину и уезжает.
Наблюдение за островком стабильности в бушующем океане времени продолжается; МакМастерс много внимания уделяет пластике тела и мелочам, которые иной бы и не заметил. Румынская молодежь в Пхеньяне вдруг оказывается совершенно западной по своему виду: длинные волосы, пышные женские прически, джинсы, кроссовки, — все это противопоставлено механической формальности северных корейцев, которые одеты в деловые костюмы или национальные платья. Неловкие танцы под румынскую песню: люди все никак не могут взяться за руки. Пьяные французы покачиваясь, идут в общежитие, но поют песни.
Время, которое тогда казалось таким бурным и насыщенным, теперь смотрится остановкой перед бурей
Выдержанные в стиле тяжело сталинского ампира деревянные залы библиотеки, где идет «трибунал над империализмом». Отдельные голоса спорят о будущем, о коммунизме, о сионизме, о страданиях палестинцев и о политических свободах. Советский журналист рассказывает румынскому коллеге о перспективах Перестройки. Мы плывем вслед за камерой по этому осыпающемуся миру, запечатленному в формате VHS. Два советских диджея — у одного на футболке нарисован Горбачев внутри октябрятской звездочки, у другого написано «СССР», ставят в Пхеньяне западные танцевальные хиты. Музыка плывет, люди танцуют, трясутся, веселятся. Затем звучит рейв, главный стиль нового времени, танец захватывает всех, как бы ни надрывался за кадром пропагандист.
В финале мы оказываемся на зимних улицах Бухареста. Чаушеску уже свергнут и казнен. Какой-то человек говорит об этом с двумя младшими школьниками. «Вы задумывались о том, какое светлое будущее вас ждет?» — спрашивает он у детей. Те честно отвечают, что нет. «Думайте об этом!» На финальных титрах нам показывают то будущее, в котором оказались руководители румынской делегации в Пхеньяне — все они хорошо устроились в новой эпохе, стали миллионерами, политиками, евробюрократами.
Все мы знаем, что было дальше. Падение Берлинской стены, реформы, войны. Время, которое тогда казалось таким бурным и насыщенным, а теперь смотрится остановкой перед бурей. Фильмы «новой румынской волны», в конце концов. И все же самое важное, что удалось уловить МакМастерс — это истерическое ощущение распада эпохи на фоне помпезного ритуала. Все вроде бы на месте, но от времени остался лишь фасад, который скоро рухнет. А затем — все по новой. В будущее из Пхеньяна шагнут не только румынские демократы-реформаторы, но и северокорейские студенты, выкладывающие своими телами политические лозунги.
Истончившееся время разорвет потоком новых событий, в которых прорастут люди, устремленные к вершинам. Эпоха рождается, насыщается, густеет, ее герои хотят совершить нечто важное — не всем это удается. После все по новой. Человечество идет по спирали вверх и вниз, то падая, то поднимаясь. Надежда одна — на неуклонность этого движения.
Читайте также
-
Он сделал нечто пугающее и даже не моргнул — «Цепные реакции» Александра О. Филиппа
-
Освобождение гиганта
— «Баломания» Сиссель Морель Даргис -
А был ли мальчик?
— «Хищники» Дэвида Осита -
«Мы пытаемся проявить новую действительность» — Каталог фестиваля ЛУЧ81635
-
«Мы пытаемся проявить новую действительность» — О фестивале ЛУЧ81635
-
Роттердам-2025: «Почему загрустил, дорогой? Не надо печалиться»