Фокусник — Даниил Воробьев
Фильмография Даниила Воробьева быстро переросла его биографию, а способности — проектные предложения. Герой-любовник, злодей, супермачо, фат, трагик и неврастеник, — внушительным списком амплуа наш автор Лилия Шитенбург разговор об актере, конечно же, не исчерпывает. Публикуем первый актерский портрет самого «британского» артиста отечественного экрана.
В интервью он рассказывает, что еще подростком нацарапал на стене в родном подъезде «Я буду актером». Вот, собственно, им и стал. Чего, казалось бы, проще; как говорил Годар: «Сказано — сделано». Выучился актерскому мастерству, рано начал сниматься в сериалах, сумел поработать в кино и сериалах в Европе, вернувшись, превратил чуть ли не каждый свой день в съемочный, у коллег пользуется уважением и почетом (по другим сведениям — почетом и уважением). На самом деле все в истории Даниила Воробьева происходит совсем не так гладко, а напротив, «медленно и неправильно». И провиденциальную надпись — «…буду актером» — судьба выводила «как будто бы железом, обмокнутым в сурьму» и по сердцу, как водится.
Он родился в Костроме, проявлял художественные способности, волей случая оказался в Лондоне, где учился живописи в академии искусств, вернулся, ушел в армию, отслужил, поступил во ВГИК на курс Александра Ленькова, стал актером. Фильмография Даниила Воробьева много длиннее биографии, и охватить ее всю — значит, рисковать утонуть в фантасмагории отечественного сериалостроения последних двадцати лет (сколько эпизодов сериала «Братаны» вы способны ретроспективно освоить?! А «Товарищей полицейских»?!)
Для раннего периода накопления мастерства этого легкого диссонанса было довольно
Воробьева начали замечать довольно рано — в фильме «Голоса рыб» Евгения Гинзбурга он сыграл некоего Геньку, девятнадцатилетнего паренька, острослова и выдумщика, в одночасье утратившего дар речи. По какой онтологической причине в 2009 году можно было онеметь, и что из истории об отказе от языка сделал бы Бергман? К сожалению, к «Голосам рыб» эти вопросы отношения не имеют. К сожалению — потому что актер-то как раз не подвел бы. Миловидный юноша с нежным треугольным личиком, задорной востроносостью, романтическими светленькими кудрями и прозрачным взглядом голубых глаз (взглядом почти младенческим, но с серьезными перспективами по части иронического), Генька покорно дышал рядом с очаровательной болтушкой-школьницей, стоически принимал заботу девочкиной мамы Юлии Рутберг («Молодой человек, вы простудите попу!») и в итоге, даже излечившись от недуга, предпочитал жить согласно новому молчаливому (то бишь, внутреннему, сокровенному, подлинному) камертону.
А вокруг, рядом, потом — случались у Воробьева герои, изначально устроенные куда проще, но подход к которым, однако, актер никогда не сводил к решению сугубо элементарных задач. Солдаты, полицейские и прочие братаны (это было такое супермаскулинное шоу, про богатырей ВДВ, крутанских пацанов с золотыми сердцами. Выцветшая телевизионная картинка, ошеломляющая режиссура, непередаваемые диалоги. Воробьев там катался на мотоцикле, спасал детей, решительными гран-батманами сносил бошки врагам и изучал лицо героини Анны Чиповской, словно карту минных полей) — актер делал всех этих крепких парней чуть более интеллигентными и изящными, чем предусматривалось бесхитростными сценариями, и для раннего периода накопления мастерства этого легкого диссонанса было довольно.
В промежутках между отечественными сериальными подвигами произошел занятный прорыв в сторону европейского кинематографа. В 2012 году французский режиссер Робен Кампийо снял фильм «Мальчики с Востока» — социальную драму про мигрантов из Восточной Европы и геев трудной судьбы. Воробьев сыграл главного злодея, лидера криминальной подростковой банды, самого взрослого, умного и язвительного, психолога-манипулятора и провокатора-любителя.
В кульминационной сцене, когда толпа юных восточных варваров уже ворвалась в квартиру доверчивого немолодого гея и потихоньку начала опустошать помещение, Воробьев эффектным жестом снимал рубашку и приглашал несчастную жертву на танец. Так, в непринужденной атмосфере всеобщего веселья, квартирку-то и обнесли. А в финале фильма жестокий танцор-мизантроп рыдал навзрыд от бесконечного неизбывного одиночества, которое рассказало бы и о «Востоке», и о тамошних «мальчиках» неизмеримо больше, чем мог позволить сценарий фильма, — только слушателей, как обычно, не сыскалось. В этом же фильме Воробьев продемонстрировал и свой главный трюк: невероятное умение менять регистр, без разгона, без пауз вдруг съезжая с высочайшего эмоционального накала на мягкий бытовой полушепот — и обратно. То, что актер сделает с этим навыком в последующие годы, достойно самого восхищенного внимания. Мы же, вроде бы, все хотели увидеть на экране нечто совершенно непредсказуемое? Так вот это оно и есть.
Парень сам на себе ставил опыты по ускользанию от времени
Даниил Воробьев, судя по всему, довольно рано научился не доверять штампам, не полагаться на очевидное и попадать в десятку даже в тех ролях, где сценаристы и режиссеры рассчитывали едва ли на четверочку. В фильме «Овечка Долли была злая и рано умерла» (по названию кажется, что это итальянская комедия 1970-х, но нет) его персонаж звался Отец, а задача исчерпывалась чем-то, вроде «хорошего парня». Этот самый отец, скромный стареющий лысеватый ИТР без гроша в кармане, в ностальгическом порыве пытался приблизиться к друзьям юности, ныне успешным и любимым массами, те его не слышали и не помнили, и бедный неудачник сникал в стоическом отчаянии, чудом не становясь окончательно жалким. Но когда сын, с помощью условной машины времени попадал в прошлое, то видел своего отца молодым, смешливым, дружелюбным, подающим ослепительные надежды, и, в общем проникался чувствами.
Это весьма утешительно, конечно, но интересно другое: отцовскую положительность Воробьев играл на полутонах, не широким жестом и не сногсшибательным белозубым обаянием, а словно вскользь — через внезапную мальчишескую задумчивость и доверчивую откровенность, великодушие самое естественное — словно ничего проще и быть не может, и такую щемящую легкость, как будто парень сам на себе ставил опыты по ускользанию от времени. И ничего простого, то есть банального, не было в душевной ясности этого героя.
Но в сложносочиненной прекрасности надолго задержаться не удалось — в том же году в сериале «Пятая стража» Воробьев играл Максимилиана Веста, древнего вампира в элегантно-тесноватом современном костюмчике и модном галстуке, высокомерного злюку, сердцеведа и сердцееда (буквально — чавкал и высасывал, и снова чавкал), намеревающегося доказать, что человечество безнадежно погрязло в грехах (неужто у него не вышло?!). Если нужны были еще доказательства, что «на стражу» в отечественном кино заступил крупный актер, то вампиры, как обычно, проявляют лучшее в человеке: обладая внешностью, которая не позволила бы артисту укорениться в рамках какого-либо типажа, Воробьев, кажется, без видимых усилий способен переставлять акценты в своем облике.
В одной роли зрителя покорит (или напугает) северная светлоглазость, в другой к этому свету примешается лед, а то и сталь или тяжелая муть серого тумана, форма бороды (или нюансы ее отсутствия) изменят возраст, эпоху, социальное происхождение и положение, оттенки характера; плюс-минус пять-десять килограммов веса полностью меняют душевный строй персонажа вплоть до жизненной философии. Да что там — рисунок лысины определяет очертания судьбы. Актер придумывает все: пластику, мимику, походку, тон голоса, манеру речи и способ звукоизвлечения. Так вот вампира Максимилиана Веста неожиданно «сделали» уши (которые до этого, кажется, не работали в полную мощь) — в контровом свете симпатичный молодой человек с немножко нелепыми темными линзами вдруг напомнил своего кинопрародителя Носферату.
Но прошло еще несколько лет и немало небольших ролей, чтобы актер начал бесперебойно выдавать один хит за другим. В 2018 он играет в сериале «Триггер» — опухшего от безделья недотепу, бесполезного и капризного маменькиного сынка, затаившего обиду на весь мир и на протагониста за собственную никчемность. Но как только драматургия позволяла герою признать вздорность былых установок, он не то чтобы расцветал — но как-то весь собирался, мутноватый взгляд фокусировался, тело обретало форму, позвоночник — жесткость, а жест — четкость, и вместо «облака в штанах» начинал вырисовываться мужчина, который пережил многое и способен на большее. (Если кому-то покажется, что этот герой похож на персонажа Воробьева из сериала «Медиатор», отъехавшего в Штаты отшельника-ученого, измученного комплексами унылого рохлю с незакрытыми гештальтами, — просто приглядитесь: ну другая же совсем форма лысины! И человек совсем другой).
В мистическом сериале «Лапси» герой Воробьева, столичный циник и сибарит, в первой же серьезной драке не на жизнь, а на смерть, получил прозвище «Зверь» — а после кровавой инициации продолжил свой экзистенциальный путь сквозь суровый зимний пейзаж, зарифмовавший Россию, болото, ужас и бога. Во второй сезон «Оффлайна» был откомандирован майор Зауров — идеальный солдат с идеальной выправкой, холодноватый, жесткий, эффективный, лишний раз не сморгнувший, по часам смешивающий себе протеиновые коктейли, — и разумеется, терпящий поражение: куда ж ты в родном отечестве с эдакой-то безупречностью?! Ну и кто в итоге полнее передает «внутренний мир актера» — рефлектирующие интеллигенты или этот универсальный солдат? Никто, разумеется. Воробьев из тех лицедеев, что способны исчезать, снимая маску. Не поймаете.
Воробьев на экране, разумеется, может быть выдающимся неврастеником своего времени. Но — и в том наша надежда — он может им и не быть
В одной из новелл альманаха «Пассажиры» был персонаж, кажется, максимально далекий от индивидуальности артиста: немножко «поднявший денег» простак-бизнесмен средней руки из самых заскорузлых слоев общества с характерной, но без карикатурности, манерой речи. Сбил женщину и умер от руки несчастного мужа. И только после смерти (камера права — герои Воробьева интересны и по эту, и по другую сторону бытия, вечность ему к лицу) обнаружил замечательную сердечность, глубокое, до слез, до душевной муки, переживание своей вины — и обретал прощение, свет и нового кореша в лице вдовца (аналогично покойного), поскольку в детстве они когда-то вместе играли в футбол.
Персонажи Даниила Воробьева в каждой его зрелой работе переживают некую впечатляющую перемену (любимый расклад — от скептика и циника к отчаянному романтику, от показного бездушия — к раскрытию изъязвленной обреченной души), но настоящая его сила не в изломах, а в самом процессе, в той безупречной цельности духа и плоти, которую приобретают у него вымышленные герои, временно арендовавшие актерский организм. Изломы — это для неврастеников, недаром только в России медицинский диагноз еще в XIX веке стал самостоятельным амплуа. Воробьев на экране, разумеется, может быть выдающимся неврастеником своего времени. Но — и в том наша надежда — он может им и не быть. Потому что одинаково вольно способен расположиться внутри и героя-любовника, и злодея, и супермачо, и фата, и трагика.
Пора вспомнить словно бы лишнее в этом контексте слово «Лондон». Сегодня в России нет более «британского» актера, чем Даниил Воробьев — то есть работающего на экране преимущественно театральным (исчерпывающим, все осознающим и объясняющим) способом, опирающимся на микрооценки; умеющего так взнуздать собственную эксцентричность, чтобы она служила извлечению смысла, а не выглядела кривлянием. Актера, настолько уважительно относящегося к профессии и публике, что каждая роль становится зоной личной ответственности (а не как обычно), и помимо всего прочего, какой бы драматичной ни была, должна нести радость. В Лондоне Воробьев учился не актерству, но, видимо, чутко уловил местный «вайб». А в одном из своих интервью (к радости исследователя) так об этих британцах и сказал: «У них другая подробность — и в живописи, и в актерском мастерстве». Вот он и работает — с той самой мерой подробности, с «заграничной». Душеспасительный вывод отсюда вот какой: русский артист может (а значит обязан) быть умным. Доказано Даниилом Воробьевым. Не благодарите.
Воробьев умеет «прокатывать» роль в несколько слоев одновременно
В самой забубенной эксцентриаде и вдохновенном безумии его героев всегда есть своя система. Пожалуй, ее можно назвать маньеристской — в старом добром британском смысле. Драгдилер из сериала «В клетке» — опасный трикстер в вечно измененном состоянии сознания: сложной смесью ингредиентов достигнутое стабильно благодушное настроение, неостановимая скороговорка (боже, что он там несет!), марионеточная пластика (тело, кажется, способно в лужицу растечься на полу, но вдруг, взбодренное очередной великой идеей или дорожкой, резко взмывает вверх) — и проникновенное, трезвое и печальное объяснение в любви, обреченное на неудачу (на неподъемном, кстати, тексте).
Или еще более порочно-барочный Влад, гуру пикапа в сериале «Жить жизнь» — с незабываемыми вампирски-чмокающими интонациями, великосветской гнусавостью и настолько монументально-вычурными манерами, что в его невыносимости есть что-то титаническое. Когда в конце истории Влад читает стихи — с неизменной неловкой усмешкой и усталой иронией над собой и своей нежданной высокопарностью, то это становится отдельным шоу: так проклятая душа рвется из-под маски, зная, что все бесполезно; так находит выход человеческая, вполне изысканная тоска очень скверного, очень неприятного и уже не земному суду подсудного существа. Воробьев умеет «прокатывать» роль в несколько слоев одновременно.
С киногенией актера всерьез еще никто не работал (а там, видите ли, бездны) — но его ошеломляющее владение ритмом, способность к внезапной, непредсказуемой оценке, к внутреннему смятению за мягкой, вежливой манеркой, — это неотразимо, из этого можно делать серьезное кино. В снятом в 2024 году фильме «Почему ты?» — про любовь сорокалетнего мужчины и юной девушки — главным содержанием стало не «поженятся они или нет» (нет), а воробьевские задумчивые паузы и резкие вспышки горького или саркастического осознания безнадежности попытки удержать последнее в жизни лето. У него есть там пара планов, где он из «эротической мелодрамы» Александра Проста делает практически Трюффо, а то и почти Риветта.
Он давно уже больше любой роли, которую играет. Отражение его на экране начинает двоиться, дробиться на осколки и отдельные сущности
Уже понятно, что Воробьеву удаются злодеи. Но объединить их не получится — слишком все разные. Зато на злодейском поприще есть подлинный шедевр — Кирилл Разин в сериале «Ваша честь», старший сын крупного криминального авторитета (Алексей Серебряков его играет), во время батюшкиного тюремного заключения принявший бразды правления. Кирилл — убогонький, ущербный, что-то там и с неврологией, и тело как-то повреждено, и конечности. Слабенький неудачный первенец, неугодный наследник, которого легко затмил младший брат — крепкий образцовый отморозок.
Что играет Воробьев? Помимо очевидного Ричарда III (горб, сухая рука, хромота и пятистопный ямб там маячат в каждом кадре)? Неразделенную нежнейшую любовь к отцу, крох которой добиться можно только беспрекословным выполнением приказов. Бесчеловечную жестокость — месть миру за свой ущерб. И тишайшую вежливость конченного изувера, искреннее, задушевное даже расположение к собеседнику, которому через мгновение оторвут голову (актер только в одном месте, кажется, позволил себе допустить крохотную усмешку в светлом доверчивом взгляде). То, как он отдает приказы об убийствах, и тут же отвечает на звонок: «Да, папа!» — кротким детским полушепотом, благоговея, обожая и ужасаясь одновременно, это слишком прекрасно, чтобы остаться только во все более прошлогоднем сериале.
Воробьеву тесно. Он давно уже больше любой роли, которую играет. Отражение его на экране начинает двоиться, дробиться на осколки и отдельные сущности. В «Воскресенском» он сыграл двух братьев — разделенных сиамских близнецов (хорошего и плохого, разумеется), воспитанных в каком-то отечественном гран-гиньоле. В фильме «Осьминог» его герой — психолог, консультант по семейным вопросам, сам переживает развод и на сеансе терапии подыгрывает своим клиенткам, принимая на себя личину партнера каждой из них. Это роскошный бенефис и превосходный мастер-класс. Даниил Воробьев, конечно, может сыграть толпу, состоящую из отдельных персонажей, и никто из них не повторится. Но не тем интересен. Куда интереснее, когда эта «потенциальная толпа» ходит волнами под кожей одного-единственного героя, мерцает в глазах, дрожит на скулах. Тут и Шекспир, и Достоевский, да бог знает, кто еще… Нам с вами очень повезет если в этой уникальной актерской судьбе состоится хотя бы половина возможного.
