хроника

Умер Владимир Дмитриев


Владимир Дмитриев. (Фото: журнал Афиша)

Андрей Шемякин:

«Не стало Владимира Юрьевича Дмитриева.

Те, кто его знал лично, и даже те, кто только слышал это имя последние полвека, думаю, уже осознали: это настоящая катастрофа.

В ситуации, когда голос людей культуры или не слышен, или сопровождается ответным глумливым хохотом, Владимир Юрьевич заставлял себя слушать. В то время, когда главным вопросом не худшей части нашей интеллигенции снова стал любимый вопрос «С кем ты, Вася?» Дмитриев жестко и убежденно настаивал на необходимости толерантного отношения коллег друг к другу — по крайней мере на территории им созданного фестиваля архивного кино «Белые столбы», бессменным программным директором которого он был с 1997 года. И эта определенность заставляла задуматься даже самых оголтелых сторонников всех и всяческих партий. А уже сегодня, когда личную позицию кинокритика и индивидуальный почерк литератора почти полностью вытеснили расхлябанное шаманство и вышколенное, но безликое скудоумие, продолжал писать, как всегда: блистательно, доказательно, прозрачно и коротко, — как японские хокку.

Он и был Рыцарем кино в полном смысле этого слова, одной лишь силой авторитета соединяя нас с мировой кинокультурой. Но за ним был и Госфильмофонд, ставший для него родным домом, и Научная группа, о которой он заботился, и Международная федерация киноархивов, где его почитали, как одного из самых образованных в мире киноведов и архивистов. Сколько людей у него училось — не сосчитать. И на его лекциях в «Иллюзионе» и других дефицитных местах, где он показывал редкое, а то и редчайшее кино. И на фестивале, каждая концепция которого была произведением искусства.

Что уйдет, к горю нашему, что останется, точнее, что удастся сохранить?

Не знаю.

Пришла беда, — страшная, необъятная. Пусть пошлет бог силы родным Владимира Юрьевича в эти тяжелые дни.
Светлая Вам память, Учитель.»

 

Наталья Нусинова:

«Мы все давно знали, что Владимир Юрьевич болен. Уже очень давно начался это беспощадный отсчет этапов: когда он начал с трудом ходить, когда не смог больше ездить в командировки, когда перестал появляться в родном Госфильмофонде. Во время последнего фестиваля «Белые столбы« камень на сердце лежал у всех — мы переглядывались и шептали: «Впервые без Дмитриева». И все-таки он был с нами. Мы знали, что смотрим программу, которую он составлял, мы звонили ему по телефону, и казалось, что вот сейчас откроется дверь, и он, не снимая пальто, пройдет по рядам столовой, остановится у каждого стола и скажет нам свою обычную фразу: «У вас все хорошо? А? Правда? Ну, дай вам Бог!».

Владимир Юрьевич был человеком одной большой любви. Еще в студенческом театре МГУ, где, по его словам, он выступил в характерной роли «идолища поганого», он покорил свою невесту, Татьяну Давыдовну, — красивейшую, умную, удивительно достойную женщину. Их брак продлился всю жизнь и оказался очень счастливым. Во время учебы во ВГИКе, попав на практику в Госфильмофонд, он заболел киноархивом и вернулся туда работать после защиты диплома — навсегда. У него был свой кумир и учитель, хранитель Бельгийской королевской синематеки Жак Леду, с которым он познакомился в 1964 году, во время конгресса ФИАФ,— этот человек открыл ему магию и этику архивного дела.

За годы работы в Госфильмофонде Владимир Юрьевич сумел почти в два с половиной раза, с 25 до 60 с лишним тысяч единиц хранения, преумножить его коллекцию. Будучи человеком от природы мягким и осторожным, он умел проявить недюжинную твердость и силу духа, когда речь шла о защите его детища, кинофонда. Знаменитый девиз директора Французской Синематеки Анри Ланглуа «Хранить все, показывать все», в СССР был труднореализуем, особенно во второй своей части, но сколько фильмов спас тогда от цензурного смыва Владимир Юрьевич Дмитриев и какой отдушиной был для нас «Иллюзион», не говоря уже о просмотрах в маленьких и сырых домиках на старой территории Госфильмофонда! Сейчас невозможно представить себе восторг, который мы испытывали при словах: «Дмитриев дал Бунюэля! Смотрим Годара и Пазолини!». Мы трепетали и волновались: Великий и Ужасный, разрешит или нет? А ведь отвечал перед начальством за выдачу фильмов Владимир Юрьевич. В годы перестройки и распада СССР он сумел добиться для Госфильмофонда статуса культурного объекта особой ценности и, значит, принципа неделимости коллекции. Кто-то с этим был согласен, другие — нет. Но у Владимира Юрьевича было свое этическое кредо, кредо архивиста. И к тому же он знал, что на всей территории бывшей советской империи вне Госфильмофонда нет условий для хранения негативов.

Позже, работая в фильмотеках разных стран, я смогла оценить в полной мере широту и открытость Госфильмофонда, и еще — понять, каков личный статус Владимира Юрьевича Дмитриева среди киноархивистов мира, как его уважают коллеги, и как много он сделал для укрепления связей Госфильмофонда с другими Синематеками.

С нами он оставался всегда простым, дружелюбным и доступным к общению человеком. У него были милые, почти детские черты: он был неисправимым сластеной, особенно по части мороженого, — сдерживал только развившийся с годами диабет. Его консерватизм и однолюбие распространялись на все сферы жизни. Как-то раз в Нормандии, во время ретроспективы русского кино, на приеме, где кормили изысканными морепродуктами, мрачный и голодный Дмитриев злобно шипел: ” Я-а-а членистоногих не ем! Понимаете? Понимаете, да? Не ем! Мне котлету с картошкой!«. И решительно отвергал французские вина в пользу приторного безалкогольного гренадина.

Он был человеком по-настоящему артистичным. Он сыграл всего в нескольких эпизодах в кино, но они незабываемы, потому что в каждой из этих маленьких ролей он создал образ. А когда возник фестиваль Госфильмофонда — как он продумывал саспенс и мизансцену премиальной церемонии, какой сценарий программ он умел выстроить, и какое удовольствие он сам получал от этой замечательной игры и праздника, интеллектуального и человеческого, который дарил нам!

Нам будет очень трудно без Владимира Юрьевича. С его уходом образуется брешь, которую некому заполнить. На нас ложится часть той ответственности за сохранение и изучение фонда, которую он брал на себя. В первую очередь это касается научных сотрудников Госфильмофонда, но также и нас всех, киноведов. Сейчас нам еще так тяжело, что мы не можем в полной мере осознать масштаб нашей потери. Но мы можем сказать с благодарностью судьбе, что мы были знакомы с легендарным киноархивистом, с нашим российским Жаком Леду, с Владимиром Юрьевичем Дмитриевым.
«Дух веет, где хочет», — сказал Робер Брессон, перефразировав Евангелие. Дух Владимира Юрьевича Дмитриева навсегда останется в стенах Госфильмофонда.»

 

Наум Клейман:

«Он мало писал, будто намеренно ограничивал себя в этом, хотя обладал несомненным даром оратора, талантом замечательно осмыслять сказанное, думать во время речи. Неслучайно, его соавтор по знаменитой книге о Бардо Валентин Михалкович говорил: «Мы месим тесто, а Дмитриев поставляет нам муку». Он был концептуальным мыслителем, и это его качество, я думаю, нам еще только предстоит оценить.

Сегодня, когда меня снимало телевидение, я странным образом сказал, что Володя Дмитриев был для меня кинозвездой. Мы привыкли, что кинозвезды — это актеры. Некоторые из них проносятся мимо нас быстро, сгорая словно метеоры, некоторые присутствуют на орбите долго и становятся планетами, но мало кто оказывается светилом. Дмитриев был именно светилом, звездой. Уникальным человеком, которому нет сегодня замены. Знатоком кино, замечательным его ценителем, который иногда даже позволяя себе быть снобом, умел идти навстречу зрителю. Я бы, правда, не назвал это демократизмом. Нет. Просто он знал, кто такой зритель. Кто будет смотреть эти фильмы.

А как он знал коллекцию Госфильмофонда, свою коллекцию! Не только, что именно у него есть, но и в каком состоянии. Состояние цвета, копии, перфорации. Я знаю, многие на него обижались, когда он не выдавал пленки. Но все его отказы, даже казавшиеся чистым самодурством — «не хочу и не дам!» — были обоснованы. Обоснованы интересами коллекции, которую он сохранял и расширял.

Он был человеком, который знал кино и его историю от «а» до «я», в совершенстве. Я вспоминаю, как слышал однажды его разговор с Жаком Леду, в тот момент директором Бельгийской королевской синематеки. Дмитриев тогда еще не вполне владел английским языком, и беседа для обоих сводилась к увлекательному перечислению фильмов с незабываемыми интонациям:

— «Страсти Жанны Д’арк»

— О-о-о!!!

— «Гражданин Кейн»

— А-а-а!!!

Что за интонации.»


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: