хроника

Зарубежная пресса о «Франкофонии»


Франкофония. Реж. Александр Сокуров, 2015.

Дебора Янг, The Hollywood Reporter

Один из подлинных культурных гигантов европейского кино, Александр Сокуров — возможно, единственный современный режиссер, который может собрать полный зал на фильм о музее. После «Русского ковчега», снятого в Эрмитаже сокуровского tour de force, пришла очередь Лувра попасть под его интеллектуальное увеличительное стекло. Сюжет «Франкофонии» — искусство во время войны, и главный пример — то время, когда Лувр (названный в фильме «столицей мира») оказался под контролем нацистов. Едва намекая на уничтожение исторических памятников в Сирии руками ИГИЛ, Сокуров напоминает зрителю, насколько уместными, к сожалению, сегодня остаются эти темы. <…> Техническая работа, как всегда — на высшем уровне: элегантная работа оператора Брюно Дельбоннеля воссоздает атмосферу военного Парижа, не столько имитируя, сколько дополняя многочисленные архивные кадры.

 

Питер Брэдшоу, The Guardian

«Франкофония» — смелая и уверенная в себе картина, чей звенящий закадровый голос очень отличается от приглушенного внутреннего монолога, вокруг которого построены многие работы Сокурова.

<…>

Картина воспроизводит историю Лувра от Возрождения до наших дней при помощи нескольких ироничных сцен, в которых слово дается историческим и мифическим фигурам, гуляющим по коридорам дворца. Марианна, символ Французской республики, восклицает: «Свобода, равенство, братство!»; в какой-то момент она оказывается рядом с Наполеоном на скамейке перед «Моной Лизой». Какая роскошь разглядывать ее без толп туристов!

Но центральное историческое событие во «Франкофонии» — катастрофа 1940 года, вторжение нацистов в Париж. Немецкий аппаратчик, граф Франц Вольфф-Меттерних <…> поначалу выглядит самодовольным офицером, резко требующим сотрудничества у вежливого, но сухого директора музея Жака Жожара, который остался одним из немногих чиновников, не покинувших город. Посреди палимпсеста из сцен, набросков, изображений и мыслей Сокуров рисует увлекательный, едва заметный поединок этих двоих мужчин, который затем перерастает во взаимное понимание и даже дружбу.

 

Робби Колин, The Telegraph

«Франкофония» — не припозднившийся сиквел «Русского ковчега», а скорее ответ на него. <…> Фильм почти невозможно отнести к какой-либо категории — он занимает место где-то между документальным кино, эссе и видеоинсталляцией, — и Сокуров смешивает разнообразные аудиовизуальные формы, включая архивные хроники, настоящие и поддельные, фотографии, живопись и закадровый голос, а также ожидаемые проезды через залы с портретами и скульптурами.

 

Фернандо Кроче, Mubi

Смотреть вдумчивую «Франкофонию» Александра Сокурова сразу после «Апокалипсиса якудза» Такаси Миике кажется странным, ведь они представляют собой полные противоположности — но российский постановщик так же непредсказуем, как Миике. После своей пышной и мрачной версии «Фауста» режиссер возвращается к лакированным полам и высоким потолкам музейных залов, а именно в парижский Лувр, предстающий хранилищем и храмом мировой истории и культуры. Мы видим фигуру самого режиссера силуэтом возле компьютера, беседующего с капитаном корабля, который сравнивает мореходов с художниками: те и другие плывут над бездной, разговаривая сами с собой. Тема фильма — двадцатый век, не больше, ни меньше, но Сокуров избегает напыщенности, представляя его чем-то вроде грезы. <…> «Русский ковчег» был кадром, снятым на Steadicam, настаивающем на единстве действия, «Франкофония» — головокружительный монтаж, подчеркивающий разнообразие цивилизации.

 

Франкофония. Реж. Александр Сокуров, 2015.

Томмазо Точчи, The Film Stage

Сокуров в «Франкофонии» больше, чем обычно, сомневается и колеблется. Фильм отражает настроение своего создателя и переходит от одной мысли к следующей, возвращается назад, смешивает их — как делаем все мы, когда ходим по музею. <…> Его не покидает образ пустого музея: вынутое из рамы, произведение искусства становится осязаемым, незащищенным, настоящим. <…> Поскольку это Сокуров, фильму нельзя позволить завести себя в абстракцию и релятивизм. Режиссер остается собой: задает зрителю вопросы, заставляет нас по-настоящему подумать над ответами, усаживает Жожара и Вольфф-Меттерниха перед собой, как двух школьников, чтобы рассказать им, что ждет их в будущем. Он застает врасплох, вдруг развернув свой курс в другую сторону: прекрасно, что эти два человека нашли общий язык, но что насчет тех, кто выбрал борьбу и заплатил за это невыразимую цену? Что насчет Ленинграда и Эрмитажа? Здесь постоянно присутствует конфликт, и Сокуров добирается до самой сердцевины вопроса о том, что значит быть европейцем.

 

Майкл Сичински, Cinema Scope

Несмотря на размышления от первого лица за кадром и ассоциативный монтаж изображений, первая половина «Франкофонии» нисколько не похожа на поздние видео Годара: метод и настроение остаются ясными даже когда предмет фильма становится высоколобым. Интонация бесконечно далека и от Годара («Истории(й) кино», например), и от апатичных видеоработ самого Сокурова.

<…>

Снятую такой фигурой, как Сокуров, чьи политические взгляды часто кажутся его современникам неудобными, если не попросту сомнительными, «Франкофонию» можно считать самым ясным высказыванием о его позиции, на которое можно рассчитывать: все в конечном счете идут на компромиссы, и всё, что в наших силах, — это договариваться на тех условиях, которые возможны в каждой данной ситуации.

 

Мари-Ноэль Траншан, Le Figaro

«Франкофония» движется по волнам мысли, которая выходит за пределы основного исторического сюжета, — о судьбе цивилизаций и жестокости Истории. Призрак Наполеона напоминает о том, что прежде, чем быть хранителем культуры, Европа была хищником. Мы смотрим на то, как корабль плывет через бурю: пожертвует ли он шедеврами, которые везет, чтобы спасти людей на борту?

 

Screen Daily

Режиссер ни на секунду не забывает о своих русских корнях. В какой-то момент он пытается разбудить духов Чехова и Толстого, а позже отмечает, что Эрмитаж, русский ответ Лувру, избежал нацистского бедствия ценой миллиона жизней. В это рассуждение в качестве личного комментария к истории Сокуров монтирует изображение добродушно улыбающегося Сталина.

 

Жозуэ Морель, Critikat

Это не масштабный фильм, как ожидалось, а объект меньшего калибра, центром которого является не история или искусство, а сам автор.

Франкофония. Реж. Александр Сокуров, 2015.

 

Джей Вайссберг, Variety

Через превратности времени само искусство смотрит в ответ с прямотой: ассирийские крылатые быки и портреты работы Клуэ становились разменной монетой в чужих играх, и история, как бурное море, иногда тянет их ко дну, на свое безымянное кладбище. Музеи — это бастионы на пути этих атак, и Сокуров использует метафору корабля в своих вымышленных разговорах по скайпу с капитаном, чей бесценный груз из произведений искусства рискует пойти на дно или вместе с кораблем, терпящим крушение, либо как балласт, чтобы спасти судно. Насколько такая метафора сработает в фильме, который полнится связанными между собой темами и сюжетами, зависит от того, насколько зрители поймут взгляд режиссера.

 

Бенедикт Про, Cineuropa

Искусство — высшее выражение человеческой души — часто становилось объектом не только ненависти, но и желания воинов и диктаторов в прошлом веке, от одной мировой войны к другой, когда немцы практиковали то, что они называют Kunstschutz. Необходимость сохранить культурное наследие привела Франциска Вольфф-Меттерниха к тому, чтобы заключить союз с Жаком Жожаром, на тот момент директором Лувра. Отдавая дань уважения этим двум людям, Сокуров накладывает друг на друга разные изображения, символы (как в сцене, где [символ Франции] Марианна бежит по галерее между картин), страницы истории (как Наполеоновские войны и их трофеи — наследие давно ушедших культур), текстуры, пиксели, архивные изображения и виды с высоты птичьего полета, на которых Париж, как всегда величественный, окрашивается в голубоватые краски прошлого. <…> Все постепенно исчезает, если посмотреть на него с высоты. Этот человек, который тихо говорит сам с собой, окруженный книгами, опасающийся, что его картина не получится, предлагает нам размышление о красоте. После нее — лишь шум и ярость, или тишина.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: