«Война Анны»: Черный-черный свет
Черный экран, грохот выстрелов, отрывистые звуки команд.
Первый кадр: маленькая бледная девочка выбирается из под груды засыпанных жирной землей полуобнаженных тел, словно второй раз рождается на свет, холодный и черный. Камера работает крупно, очень предметно — придавливает и героиню, и зрителя: пятки, руки, части тел, комья чернозема, красное одеяло, которое еще нужно как-то — сжав зубы, неслышно взвыв, зарычав даже — вытянуть из-под мертвых, чтобы не умереть снова, не от пуль уже, а от холода. Скоро будут сердобольные хуторяне, которые справят гостье с того света сапоги и сплавят ее от греха подальше в комендатуру (начальство — это святое). Комендатура, конечно, в школе; удобное здание. Там Анну (нет, никакой связи с Анной Франк) примет балбес из местных, коллаборационист-раззява. А она испарится, просто выскользнет из рук. Фактически Анна и так уже не существует. Сбежала от смерти, сбежит и от него — просто растает среди бывших классных комнат, нырнет в стену, прыгнет в камин, который уже давно никто не топил.
«Война Анны» умно придумана, и ее, конечно, можно смотреть по-разному.
Как кино о детстве на Великой Отечественной, например. Тут традиция большая: от «Жила-была девочка» и «Иванова детства» до «Иди и смотри». Как предельно мрачный анализ феномена войны вообще и особенно тех военных конфликтов, о которых мы узнаем сегодня из выпусков новостей. Это очень современное кино: в нем нет своих и чужих, только чувство опасности, злая, страшная стихия, которая пронизывает пространство смертью и мерзостью, меняя значения и функции любых предметов и существ. Человек перестает быть человеком, собака — собакой, крыса — крысой. Книжный клей становится едой, снег — водой, камин — домом, спирт из препарата — топливом, спортивный кубок — настоящим кубком, шкура от чучела — шубой, кусок кумача — портянками.
Наверно, при определенном сдвиге оптики в этом коротком и страшном фильме можно найти даже развлекательный аспект: Аня — это почти Ньют из «Чужих», девочка, брошенная на чужой планете среди монстров. Кроме того, мы ведь любим смотреть на жизнь после апокалипсиса, не правда ли? Перед нами жуткая в своих подробностях хроника выживания. Аня, достав добычу из крысоловки, готовит из нее приманку для голубей, которых ей нужно поймать и поджарить на буржуйке.
Вынесите за скобки оккупацию, и это кино превратится в метахоррор, историю о призраке, который выходит ночью из своего убежища и осматривает пустынные владения. Подвал, чердак, коридоры, оставленные людьми следы существования, яд, рассыпанный для крыс, школьная утварь — скелет козла, чучело волка, анатомическая фигура, заспиртованные органы в кабинете биологии, электрофорная машина, устаревшая географическая карта, книги, написанные на языке мертвых. Призрак боится собак (у них нюх), призрак любит кошек (они всегда между живыми и мертвыми), призрак живет в дымоходе и чаще всего глядит на мир через треснувшее зеркало над камином. Не люди, а тени являются героине, лежащей в своей тесной платоновской пещере.
В рутинной фиксации жизни призрака моментально узнается проза Наталии Мещаниновой, которая вместе с Алексеем Федорченко писала сценарий «Войны». Это трудная задача — перенести на экран шершавую, завораживающе смелую интонацию. И чрезмерная укомплектованность фильма метафорами, просчитанность эффектов ее не упрощают. «Война Анны» порой слишком рациональна. А холодное рацио вступает в конфликт с той живой материей, из которой соткан фильм — как исполнительской (исходящей от молчащей юной актрисы Марты Козловой), так и операторской (Алишер Хамидходжаев). Грубо говоря, когда камин, в котором живет героиня, все-таки разжигают, и девочка-призрак начинает давиться вполне реальным дымом, одна половина мозга задыхается вместе с ней, а другая фиксирует жуткую галочку у тега «холокост». Что делать с этим эффектом, мне лично не очень понятно, но, пожалуй, это единственная претензия, которую можно всерьез предъявить фильму.
