Знак вопроса
Мне всегда казалось, что фамилии великих режиссёров достались им не просто так — в том, как они звучат, перекатываются на языке, есть
Андрей Тарковский на съёмках фильма Жертвоприношение (1986)
С одной стороны, признанный классик, «человек, который увидел ангела» и прочее. С другой, почти забытый современным поколением российских кинематографистов и интеллектуалов художник, который кажется им едва ли не старомодным, напыщенным, помпезным, провинциальным. Собственно, ещё в советское время модно было пенять Тарковскому на то, что в образе средневекового иконописца он своевольно изобразил метания
Отсюда и этот гигантский знак вопроса: почитаемый всем миром гений, оставшийся у себя на родине без школы, без последователей, без учеников и единомышленников. В наличии только толпа «эпигонов», которые, впрочем, к моменту окончания ВГИКа быстро понимают, что кадр, в котором пять минут капает из крана вода, хорош только для курсовой работы и в профессиональной карьере не пригодится.
Тарковский, конечно, российский автор par exellence, то, что называется, auteur, запоздалый, беззаконный и прекрасный цветок советского модернизма. При желании его можно обвинить и в высокопарности, и даже во вкусовой неряшливости (лично я до сих пор перематываю Смоктуновского на смертном одре и парочку диалогов из «Сталкера»). Но при этом совершенно непонятно, как можно было упустить из виду, что Тарковский — это совсем не только «самовыражение» и «духовность» (хотя и это тоже). Это — целый сад ветвящихся тропок, целый каталог способов, с помощью которых авторское начало стремится выжить во враждебном ему мире. Это невероятно увлекательный и до сих пор не законченный эксперимент по реаппроприации жанра так называемым «высоким искусством». Это целый каталог новаций в монтаже и сюжетосложении. Это, наконец, неожиданно проявившееся в «Рублёве» качество кинематографа, плотность киноматерии, которые, казалось, были доступны лишь первому поколению великих.
Наверное, поэтому с таким сочувственным недоумением смотрят на нас западные коллеги, когда мы пытаемся объяснить, что мы Тарковского
