Ли Чхан Дон: «Тайное сияние»
Мать-одиночка Ли Шин Э (Чон До Ён) переезжает с сыном Джуном в городок Мирян, где жил её погибший в автокатастрофе муж. Смелая женщина не бежит от памяти о семейной трагедии, но решительно направляется с ней на свидание, поселяясь в местечке, где многие переулки помнят тень мужа, а местные навязчиво причитают, как ей, должно быть, тяжело. Ли открывает курсы игры на фортепиано — когда-то давно она могла стать известной пианисткой, но помешала семья. Она отмахивается от неловкой помощи влюбленного мужичка с приятным, но глуповатым лицом (Сон Кан Хо), и с понимающей улыбкой игнорирует совет женщины из аптеки «обратиться к богу». Когда же Ли совсем выпадает из образа «скорбящей вдовы» и решает вложиться в участок земли, сына — единственное святое — у неё крадут, требуя баснословный выкуп.
Главный «грех» Ли — нежелание сочетаться с местностью и местными, ее стремление менять под себя ландшафт. В том числе буквально: с порога она дает торговке советы по интерьеру, не боится открыть в городке новое дело, помышляет о владении землей. Пианистка-вдова отказывается от устоявшейся модели скорби, поднимая тем самым бунт не только против обывателей и их представлений, но и — транзитом — против их бога. В сущности, Ли Чхан Дон в неспешную драму заключает античный конфликт человека и небес, намеренно не разделяя толком мирское (то есть социум) и надмирное (если оно вообще есть).
После дебютной «Зеленой рыбы» Ли Чхан Дон не снимал картин короче двух с горкой часов, всякий раз выстраивая подробный романный нарратив, — и в «Тайном сиянии» строгая структура ощущается едва ли не сильнее всего. Ироничный европейский интеллектуал обязательно разбил бы повествование на главы, чтобы эту преемственность игриво подчеркнуть, но Ли эти позы ни к чему. В хитросплетениях «Тайного сияния» можно увидеть горькую усмешку над крылатой фразой о «неисповедимых господних путях»: не найти в ней успокоения. Сила кинематографа Ли Чхан Дона именно в том, что он при взгляде очевидно стороннем (а порой и «над схваткой») не уходит в холодное хирургическое созерцание, не проповедует, не помыкает и не юродствует. В определенном смысле все его фильмы — иммерсивные, складывающиеся в глазах смотрящего. «Тайное сияние» пересобирает себя раз за разом. Как Ли Шин Э вынуждена заново, под давлением внешних обстоятельств, выбирать стратегию жизни после трагедии (от пригодной для себя до одобряемой местным сообществом), так и зрителю приходится наощупь вести счет этого поединка человека и фатума.
Следом Ли Чхан Дон снял «Поэзию» про завораживающую и поэтичную безобразность обыденного и «Пылающего» — про невозможность услышать и понять окружающих и себя. Сама драматургия его фильмографии понуждала повышать ставки до самого «большого голода», как говорят бушмены — то есть, до копания в вопросах все более глобальных и проклятых. Однако этот масштаб никак не мешает затаить дыхание от одного лишь подмигивания солнечного зайчика, пробравшегося на экран.
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса