Василий Степанов
Василий Степанов

За тех, кто с лопатой и кто в мерседесе


23-го сентября 2010-го года Государственный Фонд поддержки кинематографа опубликовал перечень кинопроектов социально значимой тематики. В список вошли тринадцать фильмов: «5 (Проект „Осетия“)», «Василиса Кожина», «Гагарин. Первый в космосе», «Дикое счастье», «Калачи», «Охота на крокодилов», «Парень из нашего города», «Святитель Алексий», «Сибирь. Монамур», «Скобелев», «Сокровища озера Кабан», «Сорок семь (Цой)», «Тихая Застава». На их создание Фонд готов выделить 25—40 процентов от общей суммы бюджета каждого фильма.

Лев Лурье (фотография Александра Низовского)

— Я должен сказать, что поражён тем, какая небогатая фантазия у авторов заявок. Русская история ведь изобилует драмами и трагедиями на любой вкус. Прекрасная картина могла бы получиться из истории отравления Иосифа Виссарионовича Сталина (она краем есть у Германа в «Хрусталёв, машину!»), или чудесный эпос можно было бы снять про победу в Куликовской битве, и про последовавшее затем поражение от Тохтамыша. Или про Самозванца. А байопики? Огромное же количество интересных личностей. Например, Александр Куприн: офицеры, публичный дом, любовь к цирковым борцам, эмиграция, возвращение… То, что выбрано — это какие-то новые, неумелые ильи муромцы широкоформатного детства.

Дальше по очереди, да? Больше всего, конечно, привлекает Василиса Кожина нашего земляка и моего хорошего знакомого Дмитрия Месхиева. В России принято, проигрывая войну, придумывать героев, таких, как Николай Гастелло или Козьма Крючков. Это важно, потому что это поддерживает патриотический дух. При Кутузове был целый штаб писателей, которые придумывали героев. Их эскизы были придуманы, ещё когда французы стояли в Москве, — чтобы понятно было, как русский народ в тылу поднимает дубину народной войны. Так вот, что известно о Василисе Кожиной? Что она объединила вокруг себя каких-то крестьян и они вилами закалывали отставших французов. Это всё, точка. Вопрос о Василисе Кожиной не исследован нашей наукой. Не тянет он на сюжет. Его нужно придумать, поэтому появляется какой-то француз, и в результате всё дело сводится к фильму Чухрая «Сорок первый». Мне кажется, это страшно цинично по отношению к простой смоленской крестьянке. Представьте, если бы капитан Гастелло погиб в кино, не пикируя на вражескую колонну, а влюбившись в машинистку абвера.

Лев Лурье (фотографии Александра Низовского)

— Ещё один фильм про осетинский конфликт вас не смущает?

— Ну, понятно, это будет опять шовинистическое кино, направленное против братьев-грузин. Какая-то сила не хочет, чтобы два православных народа жили дружно. Как только мы сближаемся, она начинает нас разъединять. Надо бы выяснить, кто льёт воду на эту мельницу, кто хочет повернуть колесо истории вспять.

Тем не менее, в списке есть и очень интересные позиции. «Скобелев», например. Это человек, который заслуживает киноленты. Там очень красивая смерть: Скобелев был, как известно, мазохистом, и погиб в публичном доме с двумя девушками. Кроме того, ходили слухи, что он вёл переговоры с «Народной волей» об участии в перевороте. Есть знаменитая статья Вилинбахова-старшего на этот счёт. Можно сделать очень интересный фильм, было бы желание. В отличие от биографии Гагарина, также присутствующей в списке, там, по крайней мере, есть материал, от которого можно оттолкнуться.

— А с Гагариным что не так?

— Ну, это же агиография, житие. Никакого конфликта. Просто хороший мальчик из ПТУ поступил в лётное училище и стал космонавтом.

— Там ещё один вполне актуальный агиографический замысел есть. «Парень из нашего города» называется, как у Константина Симонова. Про двадцатичетырёхлетнего омоновца, который получил шестнадцать ранений, прикрывая товарищей во время контртеррористической операции в Ингушетии.

— Здесь я вижу цензурные сложности, как ни странно. Я бы хотел, чтобы этот фильм посмотрели в Ингушетии, в Чечне, чтобы не было никакой неполиткорректности. Не хотелось бы бередить ещё не зажившие раны.

— Или вот ещё одна внезапная канонизация на официальном уровне. Фильм «Сорок семь», который продюсирует компания «Рок» и Алексей Учитель.

— Это про Цоя? Он хотел быть героем и стал им. Но с канонизацией Виктора Цоя проблема, на мой взгляд, заключается в том, что кроме него, Тимура Новикова и, скажем, Айзеншписа все действующие лица ещё живы. Кто будет играть Каспаряна и Рыбу? Хотелось бы посмотреть, конечно, какой актёр изобразит молодого Гребенщикова в классической сцене, где Цой играет в электричке «Ленинград-Петергоф» песню «Мама — анархия, папа — стакан портвейна», и Борис Борисович говорит: «Парень, ты можешь».

— А у вас есть версия, почему эти прекрасные фильмы, в необходимости которых трудно сомневаться, считаются «социально значимыми»?

— Грубо говоря, перед нами набор военно-патриотических фильмов. В советское время такое кино заказывало главное политическое управление советской армии. Но давайте сейчас не будем огульно охаивать… Я бы вспомнил о том, что снимали и показывали в период «малокартинья». Тогда товарищ Сталин лично отсматривал каждую картину, понимая, что она имеет колоссальное воздействие на зрителя. Тогда были картины и про флотоводцев, и про изобретателей радио, про композиторов, про кубанских казаков… Жанровый репертуар у тогдашнего министерства культуры был гораздо шире того, что мы видим в этом списке.

— Есть ощущение, что не было конкретного заказа сверху: «Пожалуйста, снимите нам такие-то фильмы на  такие-то сюжеты», а был просто запрос на нечто «социально значимое». И заявки эти принесли сами кинематографисты снизу, то есть это они сами так социальную значимость понимают.

— Помню, когда я руководил отделом документального кино «Пятого канала», люди, которые приносили мне свою продукцию, делились на два типа. Первые — «отставные чекисты», которые делали зрительское кино. У них всегда было интервью с какой-нибудь девяностолетней нелегалкой, которая работала под прикрытием в Турции. Интересное кино, без всякой иронии. А вторые — это такие московские штукари второго уровня, которые получили грант. Получатели гранта по условиям его получения должны показать на телевидении результат своей работы. И вот на первых трёх каналах их фильм заворачивают. Они идут, снижаясь, сначала на «Первый мистический», потом ещё куда-то, потом ещё. И в итоге приходят на «Пятый» — в озверелом отчаянии. Так вот, в подобных фильмах поражает именно убогость идеи. Как нас учат Анатолий Чубайс, Егор Гайдар и Адам Смит, государство — это такая огромная машина, которая что угодно перерабатывает в говно. Как только государство выделяет грант (не только наше государство — это видно на примере множества зарубежных фондов), слетается какая-то мошка. Которая заранее понимает, что её приглашают «пилить бабло». То что они придумывают, это некая отговорка для третьего человека, который никогда не приходит и который называется ревизор. Если один человек дал миллион на, условно говоря, фильм «Тихая застава», а другой получил миллион на «Тихую заставу», то никто не спросит: «Почему вы сделали „Тихую заставу“, а не „Композитор Стравинский?“»

— Идея создания Фонда кино, кажется, состояла именно в том, чтобы Фонд реформировал бюрократическую систему «левых» грантов. Здесь мы видим список, который хочется читать как законченный художественный текст. Это исторический документ. Свидетельство совершенной подмены понятий. Это государство так странно понимает слова «социально значимый» или всё-таки кинематографисты?

— Парадокс в том, что в этом списке нет ничего «социально значимого». Где человек труда? Где учитель? Где пилот гражданской авиации? Где водитель? Почему социально значимый фильм должен быть посвящён поведению человека в экстремальной ситуации во время французской оккупации в Смоленской губернии? Где то, что было в советском кинематографе, то, на чём воспитались премьер-министр Путин и президент Медведев? Здесь нет ни комедий Рязанова, которые бичуют отдельные наши недостатки, нет драм воспитания типа «Друг мой, Колька!» или «Курьера». Нет фильмов о том, как прозябают те, кому не повезло родиться в России, — например, «Человек-амфибия». Ужасно узкий тематический диапазон. Впечатление такое, что заявки подавали люди, плохо прочитавшие учебник истории для седьмого класса. Ни за одной из заявок я не вижу кропотливой работы маркетологов, социологов или политологов, творческого «мозгового штурма» — такое ощущение, что грантополучатели руководствовались идеей «как бы чего ни вышло» и выбрали самое безопасное со всех точек зрения содержание.

— Считается, что по фильмам, выпущенным в эпоху «малокартинья» можно очень точно судить о главенствовавшей тогда идеологии…

— Сегодняшняя идеология гораздо сложнее этого списка. Я противоречиво отношусь к господину Суркову, но его идеология — сложная, многогранная, глубокая, она опирается на реальные корни русской философской мысли. Совершенно не понятно, кто редуцировал эту противоречивую идеологию нынешнего правящего сословия до этой писульки. Мне кажется, что за это надо дать «по шапке». Я легко могу себе представить передовицу в «Правде» на эту тему. Это же явная халтура за государственные деньги. Даже американцы в своём Голливуде, тоже выбирающие, прямо скажем, не сверхъестественные темы, придумали бы что-то, в чём было бы больше жизни.

— Интересно, что в этом списке у каждого проекта, кроме графы «исполнитель», есть ещё и партнеры — телеканалы, иногда государственные ведомства в качестве спонсоров, потому что Фонд может финансировать не больше сорока процентов бюджета. Вам не кажется странным, например, что про нефтедобытчиков кино не снимают?

— Конечно, странно. Если бы я хотел получить спонсорские деньги, то за темой далеко ходить не надо — это русский газ или русская нефть. Здесь есть, о чём снимать. Всегда можно найти заказчика. Например, Павел Лобков хочет снять фильм про геологов и он снимает такой фильм. Называется кино «Лариса Попугаева». Он сам звонит в Якутск, а республика Саха выделяет деньги и везёт его туда, потому что Лариса Попугаева — это местный культовый персонаж. В итоге получается интересное кино. Сегодня можно почти всё. Ну, разве что фильм «Эдуард Лимонов» пока невозможен, хотя со временем и он будет снят — и опять-таки, фильм про Лимонова-политика, потому что про Лимонова-писателя в «нулевые» был снят фильм «Русское», который выпустили пусть в небольшой, но прокат. Проблема в том, что кинематографисты, вместо того чтобы пользоваться ситуацией, загоняют себя в условия, которые во много раз хуже советских. Такое ощущение, что они просто представляют образ начальника в самом ходульном, идиотском виде, и, исходя из этого, подают заявки.

— Кроме гипотетической глупости и недальновидности, есть какая-то ещё причина, которая вынуждает переводить «социально значимое» обязательно в исторический контекст?

— Есть такой замечательный текст — гимн «Союза правых сил», написанный Андреем Вознесенским. Так вот, в нём есть такая строчка: «За тех, кто с лопатой и кто в мерседесе». Последний фильм, который обращался к столь широкой аудитории, был снят в девяностых — это «Ворошиловский стрелок» Говорухина. Сегодня его бы не выпустили на экран.

Девяностые годы, плохие или хорошие, предоставляли пространство для каких-то точных и при этом общедоступных социальных высказываний. Была «Бригада», например. Не «Гамлет», конечно, но вполне себе явление культуры. Сейчас про это нельзя говорить, потому что бандиты остались в проклятых девяностых. В нулевых все конфликты разрешены. Нулевые — это действительно очень гладкая история, которая пытается на протяжении десяти лет распрощаться с девяностыми. И говорит: «Эти лихие девяностые, как хорошо, что мы — не они». При этом пока никто всерьёз не работает со «временем гламура», которое мы пережили — «Глянец» Андрона Кончаловского не в счёт. И понятно, почему. Куда ни ткни, затрагиваются чьи-то реальные интересы.

—  По-вашему кинематографисты обращаются к русской истории, потому что не могут говорить правду?

— Боятся. Перед ними стоит задача, в которой нет ничего омерзительного: они хотят бабла. Они же не только для себя стараются. Сколько людей кормит большая кинокартина? Сотни. И, думая о деньгах, ты составляешь заявку так, чтобы она выглядела как «верняк». Ты не пойдёшь и не скажешь: «Я хочу делать фильм про слияние и поглощение одной крупной продовольственной сети другой». Понятно, что это было бы дико интересно — но русский «Уолл Стрит» нам не светит. Потому что сразу же начнётся: «А про кого? Кто прототип?» А вот про Василису Кожину — никаких вопросов!

— И проката никакого, разве нет?

— Конечно, это кино, которое обречено остаться без зрителя. Чтобы сделать хороший фильм, нужно долго думать и работать. А если пихать заявку под бабло, которое дают здесь и сейчас, получится ерунда. Всегда.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить