Аркадий Ипполитов

15 / 04 / 2008

Список кораблей

На фестивале «Пример интонации», что пройдет с 1 по 4 июня в Севкабель Порту, состоится петербургская премьера «Снегиря» Бориса Хлебникова. Републикуем по такому поводу классическую лекцию Аркадия Ипполитова про образ кораблей в кино и мировом искусстве.

Фландрия конца XV века. Богатейшая и уютнейшая страна Европы. Добродетельные зажиточные фламандцы: патриции, бюргеры… Всё основательно, весомо, добросовестно: и дом?, и быт, и посуда… И во фламандской живописи — та же положительность, тот же вкус, та же достойная тщательность.

А художник Иероним Босх наполняет свои картины перечислениями пыток, мучений, страннейшими фантастическими видениями… И среди всего этого пишет картину, которой позднее — так как авторское название не сохранилось — будет дано имя «Корабль дураков».

Как и Себастьян Брант, чья поэма дала название картине, Босх населяет свой корабль разными гротескными персонажами, представительствующими от лица современного ему мира. А на месте дозорного находится шут, дурак. Аллегория мира; аллегория безумного мира. И неслучайно в качестве этой аллегории выступает именно картина Босха — первое в европейской живописи самостоятельное изображение корабля. На рубеже XV и XVI веков в истории человечества происходит переворот: в 1492 году Колумб на своих каравеллах доплывает до Америки. Начинается эпоха, которую позже назовут Новым временем. Мир был устойчив, он стоял не то на слонах, не то на черепахах, и только самые отчаянные интеллектуалы подвергали это сомнению. Он был более-менее известен, изучен… И вдруг оказалось, что в нём есть новая часть света. Что существуют огромные земли, населённые совершенно неизвестными народами, некими антиподами, которые ходят под нами вниз головами. И это уже не ересь, это признали самые правоверные доминиканцы. Раньше путешественники, такие, как Марко Поло, странствовали посуху; иными словами, если очень постараться, мир можно было обойти пешком, по спокойной, знакомой, устойчивой земле. А плавание в том мире было более-менее каботажным, неподалёку от берегов, потому что мир этими берегами был ограничен. Забираться далеко — значило рисковать, обрекать себя на шторм и гибель. Теперь же мир оказался безбрежным. И оторвался от берегов, и сам поплыл.

Корабль-бегство

Оторваться от берегов — значит ощутить свободу от всех тех обязательств, которые окружали тебя на суше, на твёрдой почве. Когда из-под ног ускользает почва, начинается качка, которая переворачивает всю земную иерархию твоей жизни. Кто плыл на каравеллах Колумба, кто под именем конкистадоров завоёвывал Новый свет? Те, кого отверг Старый свет; авантюристы, моты, проходимцы. Кто три века спустя эмигрировал в Америку, осваивал Дикий Запад, основывал и заселял будущие мегаполисы Новой Англии? Крестьяне с выработанных земель Европы, обедневшие мелкие буржуа, годами копившие деньги на путешествие за океан, чтобы вырваться из опостылевшего замкнутого круга долгов и ответственности. На протяжении нескольких веков мальчишки сбегали из дому, чтобы на перекладных добраться до ближайшего порта и податься в юнги — или же просто хитростью пробраться на корабль, спрятавшись в трюме между тюков и узлов. Неважно, куда именно он поплывёт: корабль — это бегство в новые, неведомые страны.

Корабль любви

Корабль — один из символов любви, самой неведомой и желанной из стран. Солнечный удар, как у Бунина, или амок, как у Цвейга, — который в одночасье порывает все твои связи с прежней жизнью, который заставляет тебя забыть о том, кем ты был ещё совсем недавно. Ты просто уносишься на пресловутых «алых парусах» любви от всего, что тебя окружало: от семьи, земли, покоя. И в ожидании этих парусов, в ожидании этого спасения, ты можешь провести на берегу хоть всю жизнь. Чтобы затем уплыть в жизнь иную, настоящую. Вечную жизнь. Любой корабль плывёт в вечность.

Ковчег

Одно из главных живописных произведений на тему корабля — «Плот „Медуза“» Теодора Жерико. Все обречены — и все устремлены к замаячившим на горизонте парусам, которые означают спасение. Плот — это тоже жизнь, но ненадёжная и шаткая, а неведомый корабль может спасти из неё.

Этот корабль Жерико словно приплывает из старых египетских мифов. Это ладья мёртвых, предназначенная для перевозки душ из царства живых в загробное, вечное царство. Вся египетская культура основана на единстве мотивов смерти и вечности, и изображений ладьи мёртвых до нас дошло великое множество. Чтобы перейти в царство вечности, нужно переплыть — что-то. Пересечь враждебную жизни стихию, проплыть по солёной воде, струящейся под кораблём и несущей смерть. Сама эта вода — преддверие царства смерти. А ладья — узенькое, маленькое пространство человечности посреди этой стихии. В этом пространстве есть всё необходимое для живых, недаром мёртвых в Египте хоронили вместе с их одеждой и домашней утварью; переносясь в вечность, ладья мёртвых имитирует земной мир, как позже будет имитировать мироздание босховский корабль дураков.

Наследником египтян станет вся библейская, а затем и христианская традиция. Микрокосм гробницы, ладьи мёртвых, станет микрокосмом Ноева ковчега. Мир, спасающийся от уничтожения за грехи былой жизни — и целиком помещающийся на корабле. Огромный, мрачный ковчег, который плывёт по воде, кишащей трупами погибших от Потопа. Ной с помощью своего ковчега возрождает мир для новой жизни — как возродит его для жизни Вечной Христос, плывущий в лодке апостола Петра по водам Гениссаретского озера. А затем и идущий по этим водам аки по суху, словно бы сам становясь неким кораблём-Спасителем. Церковь, основанную апостолом Петром, богословы будут уподоблять кораблю, Святому Кораблю, идущему по бурным волнам мира сего, который враждебен своей Церкви. Поэтому в иконографических канонах готического искусства весь христианский мир — корабль, окружённый всевозможными ужасами и путешествующий к великому спасению. Вечное странствие христиан, этих новых аргонавтов, за Золотым руном Святого Агнца.

Героический корабль

Обитатели корабля — избранные, как избран был Ной — Богом, как отмечены христиане своей верой, как отделены от всего мира на своем корабле Тристан и Изольда. Лучшие герои Греции приплывают под стены Трои, и лучших из лучших отбирает Ясон, чтобы отплыть вместе с ними на корабле «Арго» в Колхиду за Золотым руном. Это те герои, о которых только и имеет смысл говорить; они не боятся ничего, а значит — не боятся плавания.

Корабль по сути своей героичен. Любой моряк — уже герой; он всегда выше ценим, чем простой смертный. Морские офицеры и матросы — это некая особая каста; морской флот — это элита государства. На корабле не бывает мирной жизни. Любой купеческий корабль был не просто сухогрузом, но и военным кораблём, испокон веков морское звание приравнивалось к воинскому. Оттого на кораблях всегда царила столь жёсткая дисциплина, с дозорами и склянками: судьба всего корабля зависит от каждой мелочи, потому что в экстремальных ситуациях мелочей не бывает. Каждый член экипажа, от юнги до капитана, несёт ответственность за судьбу всего судна. А значит, в этой безоговорочной иерархии заложен не диктаторский идеал, но начатки республиканского мышления. Море — это всегда республика; при всей дисциплине флот неразрывно связан с демократией.

Огромная часть военной истории — это сражения морских держав с сухопутными. Общий счёт в этой борьбе — в пользу моря, и с немалым перевесом. Битва при Саламине, Трафальгарская битва, Цусима… О владычестве над морем мечтали чуть ли не все великие военные европейские державы, от России до Португалии. Однако для многих из них мечта эта так и осталась мечтой. Морской флот и сухопутная армия — две совершенно разные вещи. Корабль сделать намного труднее, это создание интеллекта и разума. Армия — это нечто большое и потому довольно инертное; корабль подвижный, он быстрее перемещается. В этом залог его победы.

Но есть здесь и оборотная сторона. В морской державе, как в самом море, есть что-то зыбкое, она словно собрана из мелких подвижных частичек. Сухопутная держава тяжеловесна, но распоряжается собой сама и держит свою армию под контролем. А сила морской державы отдана на волю волн. Выходя в море, люди со всех сторон оказываются окружены смертью. И какое бы золотое руно не манило их, сверкая вдали, в присутствии владыки Посейдона они — всего лишь герои, обречённые на подвиг. Не более того.

Корабль-угроза

Отчаянные, рисковые, они живут по законам своего, избранного, чисто мужского сообщества. Для обитателей берега они — органичная часть моря; находясь под постоянной угрозой смерти, корабль заимствует эту угрозу у окружающей стихии. В морской романтике есть неустранимый привкус романтики воровской. Недаром парижские апаши дали своему жаргону имя в память о корабле Ясона. «Арго» плыло в Колхиду за золотой мечтой, и целью его, возможно, был не столько златорунный агнец, сколько жёлтый дьявол. Приключения аргонавтов — это приключения самых настоящих морских пиратов. Тех, что в античную эпоху разграбили Крит, тех, с которыми чуть позднее безуспешно пытался совладать Юлий Цезарь. Тысячу лет спустя набеги викингов простирались до Америки и Сицилии, ещё через пять веков весь Карибский регион превратился во флибустьерское море, а в эпоху «Звёздных войн» появились пираты космические… Они, видящие лик смерти в каждой грозовой туче на горизонте, на долгие века станут образчиком лихой, нерассуждающей храбрости: опасные и отважные люди, в буквальном смысле не от мира сего, мира земного, стабильного — и потому несущие ему угрозу.

Порт

Порт — продолжение корабля на земле. В порту сохраняется то же самое ощущение плавучести, опасности и зыбкости, которое свойственно водной стихии. Это город, в котором надолго не задерживаются; в него приплывают, из него уплывают, но в нём не живут. Для матросов порт — мечта об отдыхе; для отправляющихся в плавание — то самое место, где рвутся связи, соединяющие человека с землёй, место, где с него спадают узы обязательств. Порт — это место, где живёт свобода. Порт открыт всему миру, и в первую очередь — миру смерти, то есть морю.

И точно так же «свободна» портовая нравственность, точно так же плавуча и зыбка. Этот миф о портовых городах, начатый античной Александрией и продолженный в Новое время Марселем, Севильей и Венецией, дожил до наших дней в гамбургском Репербане и амстердамской Улице красных фонарей.

Гавань — понятие прямо противоположное порту. Матрос не происходит из порта, для него это лишь краткая остановка на длинном пути; гавань — это родина, шхуна выходит из неё и в неё же возвращается. Гавань — это дом, который тебя защищает, окончание пути; это Итака для Одиссея, по возвращении в которую больше никогда не будет бурь. Порт — место, где встречаются все дороги, в нём всё смешивается; это не Итака, это счастливая страна Лестрегон, в которой забываешь обо всех опасностях — но лишь на время; порт — это не дом, это «антидом», кратковременный привал, признак вечного кочевья.

Последнее путешествие корабля-призрака

Корабль без порта не существует. Корабль без порта — это проклятый корабль, он окончательно побеждён и присвоен морем, он слился с ним. «Летучий Голландец», вечно скитающийся по водам мирового океана, сумасшедший, пьяный корабль, населённый призраками, скелетами и чудовищами… Эйзенштейн, хорошо знавший поэзию английских романтиков и французских декадентов, создал из их образов свой пьяный корабль безумия и солнечного удара — броненосец «Потёмкин», превратив революцию в экстаз бунта и соблазна. Покидая единственный свободный город России, — порт Одессу, — «Потёмкин» обрекает себя на судьбу «Летучего Голландца», становясь из флагмана революции вечным мифом — и главным киномифом о корабле.

…Корабль-мир. Ладья мёртвых, не то потерявшая курс к вечности, не то заплутавшая в ней, завязшая в водах, похожих на кровь… Потому что, как и показывал Босх, роль дозорного здесь по-прежнему исполняет шут. И корабль-спасение, корабль святости, корабль-мечта, островок человечности в холодном космическом океане, сбившись со всех курсов и лоций, превратился в своего двойника, свою тень: корабль греха, корабль-смерти, корабль-убийцу. И этот мир-корабль под всеми парусами несётся к дьяволу и катится к чёрту.

Получать рассылку «Сеанса»

Leave this field empty if you're human:

Читайте также

• 

  Из архива — Александр Расторгуев об «инженерном» кино

• 

  «Три комнаты меланхолии» — Встреча с Пирьо Хонкасало

• 

  Сильвестр Сталлоне: «Все умерли, остались одни черепахи»

• 

  Александр Митта: «Придумали событие? Вы в порядке»

• 

  Киёси Куросава: «Фильм — это цельное существо»

• 

  Александр Буров: Ускользающая достоверность