Рецензии

«Между рядами»: Нескладуха


 

Молодой Кристиан устраивается раскладчиком товара в гипермаркет. Работать выпадает преимущественно ночью, когда для покупателей магазин уже закрыт — но, может, и к лучшему, все равно на роль консультанта новичок не тянет. Из гугнивого Кристиана лишнего слова не вытянешь, а под униформой у него татуировки из тех, что прикипают к телу не от хорошей жизни. Очутившись в отделе напитков, где работенка тяжелее, чем у девушек из сладостей, но зато теплее, чем в «Сибири», как здесь зовут отдел заморозки, Кристиан становится учеником виртуоза раскладки Бруно, который рассекает на вилочном погрузчике с незапамятных времен. Вскоре помимо Бруно в жизни Кристиана появляется еще и Марион, «мисс Сладости», как он ее называет по месту магазинной прописки. От коротких встреч в комнате отдыха, где можно за монетку угостить друг друга кофе из автомата и висят фотообои с морем и пальмами, в ушах Кристиана начинает шуметь прибой.

Фильм Томаса Штубера открывается «дунайским» вальсом Штраусса, под который между товарных рядов кружат вилочные погрузчики — глядите, вот еще одно теплое, ироничное кино о тайной красоте повседневного! И гипермаркеты чувствовать умеют. Штубер скрупулезно перечисляет трогательные малые радости — помимо вендингового кофе можно съесть пирожное-просрочку, выпить пива с барбекю на рождество или ночью заменить стандартную магазинную музыку Бахом. Но это только первая треть «Между рядами». Первые полчаса фильм почти не покидает территориальных пределов магазина, и если бы эту треть продлить до полного метра, вышел бы идеальный проект для чуть более молодого Тиля Швайгера с непременным Морицем Бляйбтроем где-то на сюжетной периферии (хочется верить, в «Сибири»). Однако Штубер вместо простоватого, зато тотально арийского красавца берет неформатного, тревожного, с колючим подбородком Франца Роговски — нынче он снимается у Малика и Шанелек (а на последнем Берлинале помимо «Между рядами» был еще один фильм с ним в главной роли — «Транзит» Петцольда). Штубер придумывает ему плохую дикцию и покрывает тюремными татуировками. Само собой, была прежняя жизнь, само собой, в одну из смен она напомнит о себе визитом двух аналогично татуированных гопников, которые деланно удивятся: Кристиан, чего это ты больше с нами не дружишь?

 

 

В свободное от работы время Кристиан пьет чай в своей тусклой каморке — отхлебывая с таким звуком, будто это единственное доказательство его существования. Аскеза без идеала, работа без перспектив, национальность — преступник, приговор — одиночество. Так скудно не живут даже у Звягинцева.

За два часа режиссер успевает поскрести по отделам-сусекам, и выставить вперед каждого из трех центральных персонажей. За Кристианом маячит Бруно. Думали, что сросшийся со своей работой Бруно — это вытребованная жанром отцовская фигура? Куда там. До падения Стены он был дальнобойщиком в ГДР, а едва стена пала — очутился вместе с прочими дорожными товарищами в эпицентре мира чистогана — в магазине. «Променял фуру на вилочный погрузчик», но горечь не в этом. Дальнобойщик — это образцовый персонаж без адреса, которому посчастливилось стать такой вот улиткой, обжить тот собственный клочок пространства, который от него неотделим. А в гипермаркете, даже с Бахом, шахматами в подсобке и перекурами — своего угла нет. В интервью режиссер рассказывает, что в смену раскладчики товара проходят несколько километров, для Бруно, в лучшие годы одолевавшего разом сотни километров, вся здешняя работа — ничтожное и изнурительное мельтешение туда-сюда меж стеллажей. Но именно в этой работе сохраняется единство друзей, прежде мигавших друг другу фарами на трассе, а теперь передающих приветы через пустоты в стеллажах. То, что они приняли в «свои» Кристиана, с которым дорог не делили, дает надежду на жизнеспособность этого сообщества, готового принять в себя всякого, кто сбился с пути.

 

 

А еще — Марион, единственный персонаж, не обреченный на эту работу: за спиной хороший дом на отшибе, и очевидно преуспевающий муж. Ее присутствие в супермаркете довершает образ торговой точки не как пресловутого корабля дураков эпохи консьюмеризма, а как специфического ковчега для отщепенцев — пережидающих здесь жизненные бури.

Персонаж за персонажем, стеллаж за стеллажом, за два часа режиссер успевает последовательно содрать все этикетки с собственного мелодраматического замысла, разрушить его узнаваемую органику и отстроить совершенно новую. В этом смысле «Между рядами» с его синопсисом, плакатом и рекомендациями — обещание, данное плутом, и маркетинговым усилиям вокруг него стоит верить не больше, чем плакатам андреасяновских блокбастеров. Но когда еще нас так жизнеутверждающе обманут.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: