Поиграем в англичанство
Ушел из жизни Игорь Масленников. Перечитываем главу изданной «Сеансом» и «Амфорой» книги мемуаров Игоря Федоровича «Бейкер-Стрит на Петроградской».
…Юлий Дунский и Валерий Фрид, которые восхищались моим фильмом «Завтра, третьего апреля», приехали однажды в Ленинград, явились на «Ленфильм» в творческое объединение телевизионных фильмов и положили на стол главного редактора Аллы Борисовой сценарий.
Никто сценарий не заказывал. Это была их личная инициатива — экранизировать два ранних рассказа Артура Конан-Дойля «Этюд в багровых тонах» и «Пестрая лента». Им, видите ли, захотелось поразвлечься на безыдейных просторах викторианской эпохи (после сложностей эпохи петровской — только что Митта закончил фильм по их сценарию «Сказ про то, как царь Петр арапа женил»).
Но они не были бы настоящими профессионалами, если бы, обнаружив странную, бесцветную, лишенную характера фигуру доктора Уотсона, от лица которого Конан-Дойль вёл повествование, не попытались бы его оживить, чем не утруждали себя все предыдущие экранизаторы рассказов о Шерлоке Холмсе.
Вы не обнаружите в рассказах тех качеств, которые опытные сценаристы придали этой закадровой фигуре — наивного романтизма, простодушия и доверчивости. Уотсон рядом с педантом Холмсом превратился в «нашего человека».
Сценарий они так и назвали — «Шерлок Холмс и доктор Ватсон», уравняв героев, сделав из них пару.
Колесо Судьбы заскрипело снова… Я взялся за эту работу.
В том, что я клюнул на этот сценарий, большое значение сыграла обстановка в стране
Прочитав в одиннадцатилетнем возрасте во время войны в эвакуации всего Диккенса, я теперь считаю, что английская тема всю жизнь неотступно преследует меня. Будучи студентом Ленинградского университета, я познакомился там со своей будущей женой, которая училась на английском отделении. Невестка моя оказалась английским лингвистом — доктором филологических наук, сын знает четыре языка, дети мои и внучки тоже свободно «спикают». Наконец, одними из звеньев моей «английской» цепочки были общение с Кнутом Андерсеном, с норвежской съемочной группой и, конечно, с Василием Павловичем Аксеновым, который любил повторять:
— Ну что, поиграем в англичанство?..
Говорят, что только сейчас расцвело телевизионное кино — ничего подобного! На рубеже семидесятых — восьмидесятых годов на «Ленфильме» уже на всех порах шло «сериальное» производство. Виктор Титов снимал «Открытую книгу» и «Жизнь Клима Самгина», Владимир Бортко делал «Без семьи» и «Собачье сердце», Семен Аранович — «Противостояние»…
Я не являюсь большим поклонником детективной литературы и как филолог не считаю Конан Дойла таким уж значительным писателем. В том, что я клюнул на этот сценарий, большое значение сыграла обстановка в стране: хотелось улететь вслед за сценаристами куда-то в заоблачные дали, заняться чем-то приятным, не связанным с тогдашней повседневностью. И вновь пробудилось то самое желание «поиграть в англичанство».
Пушкин сказал: «Англия есть родина карикатуры».
Люблю читать британских «насмешников» — Ивлина Во, Пэлема Грэнвила Вудхауза, Роальда Даля… В молодости я даже написал пьесу «Кто был любим» по роману Ивлина Во «Незабвенная».
Материальная жизнь России последней трети девятнадцатого века НИЧЕМ не отличалась от жизни остальных европейцев
Я всегда получал удовольствие от гравюр У. Уорда и У. Хоггарта, от иллюстраций Сиднея Паже к произведениям Конан Дойла, от фильмов Дж. Лоузи.
Я пригласил оформлять картину молодого художника, склонного к западной манере (сейчас он живёт в Голландии), Марка Каплана, с которым мы работали на «Сентиментальном романе».
Вспомнились лекции Евгения Евгеньевича Енея, который оформлял Г. М. Козинцеву почти все картины. Это были лекции о маньеризме — важнейшей особенности работы и мировозрения художника в кино.
— «Правильно» и «красиво» — разные вещи! — втолковывал нам с легким венгерским акцентом Еней.
Неожиданность и случайность, странность, какой не увидишь в бытовых интерьерах, свободное отношение к композиции, отсутствие догм — вот что называл «маньеризмом в кино» этот мастер.
Он положил телефонную трубку на рояль и… я услышал ту мелодию, которую все вы знаете
— Выражайте сомнения по поводу того, что на первый взгляд кажется бесспорным. Бесспорное — это скука, а случайность — это радость и свежесть, — эти слова Евгения Евгеньевича помню до сих пор.
Енею вторил Козинцев:
— …Если работал художник, то для искусства важнее его ошибки, чем чужие исправления.
Мы с Марком засели (а ведь я тоже в прошлом был сценографом) за сочинение нашего понимания викторианской Англии.
И сделали великое открытие: материальная жизнь России последней трети девятнадцатого века НИЧЕМ не отличалась от жизни остальных европейцев, англичан в том числе. Конечно, планировка дома в Англии делается до сих пор на двух уровнях. А вот вещи, реквизит, мебель, посуда, ширмы, ковры, газовые светильники, обои, оконные рамы, двери — всё в те времена было едино.
Много раз в течение многих лет я слышу не совсем приятные вопросы:
— Почему это у вас так всё удачно получилось?
— Надо же! С чего бы вдруг?
— Как вам удалось передать английский стиль?
Да никак! Мы его представили себе, а не передавали. И русский зритель клюнул на нашу Англию. Впрочем, не только русский.
Вещи были подлинные. Цех реквизита на «Ленфильме» не был еще разворован… А столовое серебро, фарфор и хрусталь приносили из дома…
Композитор Владимир Дашкевич долго не мог понять, чего я от него хочу, когда твержу об «имперском, викторианском» музыкальном стиле.
Наконец я засел ночью к радиоприемнику с диктофоном в руках и записал сквозь рев глушилок позывные дорогого моему сердцу Би-Би-Си. Ночью было слышнее.
Масленников на Бейкер-стрит и в других своих садах
А утром по телефону из Ленинграда в Москву я проиграл Дашкевичу свои записи.
Реакция его была мгновенной:
— Бриттен на темы Пёрсела!
Он положил телефонную трубку на рояль и… я услышал ту мелодию, которую все вы знаете. Дашкевич всегда был превосходным стилистом, но тут он превзошел самого себя.
Итак, затея называлась «Шерлок Холмс и доктор Ватсон» — парный конферанс, две стороны одной медали…
Читайте также
-
Черная неделя жанрового кино
-
Его идеи — К переизданию «Видимого человека» Белы Балажа
-
Лица, маски — К новому изданию «Фотогении» Луи Деллюка
-
«Мамзель, я — Жорж!» — Историк кино Борис Лихачев и его пьеса «Гапон»
-
Сто лет «Аэлите» — О первой советской кинофантастике
-
Итальянский Дикий Запад — Квентин Тарантино о Серджо Корбуччи