«Не станет ни лучше, ни свободнее»


Ситуация

В конце 2009 г. по итогам заседания Правительственного совета по развитию отечественной кинематографии под председательством премьер-министра В. Путина был создан Федеральный фонд социальной и экономической поддержки отечественной кинематографии. Фонд, возглавленный Сергеем Толстиковым, практически не зависит от Министерства культуры, которое теперь распределяет средства только для некоммерческого кино. Деятельностью Фонда руководит попечительский совет. 19 марта 2010 г. Фонд распределил 2 млрд руб. между восьмью крупнейшими продюсерскими кинокомпаниями — их поделят поровну компании «СТВ» Сергея Сельянова, «Три тэ» Никиты Михалкова, «Дирекция кино» и «Централ партнершип» (обе входят в холдинг «Проф-Медиа»), «Продюсерская фирма Игоря Толстунова» («ПРОФИТ»), Art Pictures (принадлежит Федору Бондарчуку, Александру Роднянскому и Дмитрию Рудовскому), «Базелевс» Тимура Бекмамбетова и кинокомпания «Рекун». На детское, дебютное, авторское, экспериментальное, документальное и анимационное кино, финансирование которого будет осуществляться Министерством культуры, было выделено 849 млн. руб.

Фото — Никита Павлов

— Андрей, можете в двух словах объяснить, что, по-вашему, произошло?

— В киноиндустрии произошел кризис на всех уровнях — на экономическом, идеологическом и моральном. И сочетание этих трех кризисов в итоге привело к реформе госфинансирования. Реформе, которая задумывалась как попытка эти кризисы преодолеть, а на деле оказалась наделена всеми их родовыми чертами. Попытка исправить недостатки прежней системы финансирования привели к тому, что была создана еще менее логичная, более абсурдная и даже аморальная система. К тому же, из новой системы координат был фактически исключен такой параметр, как искусство. То, что называется «художественная составляющая». Раньше она существовала хотя бы в виде фальшивой вывески, а теперь ею даже не прикрываются.

— А в чем, все-таки, аморальность этой системы?

— Прежде всего, происходящее стоит оценивать как передел собственности, перераспределение финансовых потоков. А там, где речь идет о деньгах, про мораль вообще говорить не приходится. Но все-таки моральным оправданием прежней системы, которая, конечно, была коррумпирована, и, мягко говоря, далека от совершенства, было то, что она терпела появление фактов искусства. Это было достаточно аморфное образование, но, парадоксальным образом, оно позволяло рождаться чему-то новому и талантливому.

— А почему вы считаете, что эта система будет нетерпима к искусству? Если среди продюсеров есть люди, которые своей деятельностью это искусство порождали: Сельянов, Дищдишян, Толстунов.

— А я и не говорю, что Сельянов, Толстунов и Дишдишян — это душители искусства. Просто новая система построена на прямой связке идеологии и экономики. Идеология и патриотизм рассматриваются теперь не как убыточное предприятие, а как бизнес-проект. Это — безусловно новая и весьма небезынтересная тенденция. Раньше патриотизм внедрялся либо изнутри, как нечто присущее убеждениям художника, либо сверху, и тогда назывался конъюнктурой. Кинематографисты, которые продали душу партии и официозу, поощрялись на уровне советского пайка-распределителя. Сейчас его пытаются подкрепить прямой экономической выгодой, приобщением к клану миллионеров. Поощряются люди, которые либо уже имеют заслуги перед идеологией, либо те, кто, как считается, будут их иметь.

— То есть Фонд — это такая попытка монетизировать идеологию?

— Можно сказать, что так.

— А власти это зачем?

— Эта история инициирована не властью, а самими кинематографистами. Если бы власть действительно хотела как-то приструнить кинематограф — это было бы даже понятно. В конце концов, власть на то и власть, чтобы контролировать и расширять зону контроля. Но в данном случае власть почти ни при чем, инициатива пошла снизу.

— Насколько я знаю, инициаторами процесса были по большей части именно те продюсеры, которые и получили в итоге деньги. Они просто пошли выше Минкульта, потому что их не устраивала старая система. Смысл был примерно в том, что они сказали — «мы игроки, и мы знаем, что делать — так зачем нам сидеть в кабинетах и ждать подачки, дайте деньги нам».

— Возможно, желания были именно таковы, но в результате эти люди сами попали в куда большую зависимость, чем раньше. Я имею в виду не только деньги, а самоощущение, понимание собственного места, своей значимости — если, конечно, не научиться себя стопроцентно обманывать. Что происходит: уходит та обстановка хаоса и вольницы, которая по какой-то странной причине сохранялась в кинематографе еще с конца девяностых. По сути, за кинематографом не было никакого контроля. Конечно, все понемногу воровали, и это тоже было аморально, но отсутствие сильной руки позволяло запускать новые интересные проекты. Именно прежняя система породила то, что мы сейчас называем «новой волной» российской режиссуры. И эта «новая волна» состоит вовсе не из продукции студий-мейджоров. Престиж нашему кинематографу в мире принесли не «Дневной дозор» и не «Девятая рота», а «Бумажный солдат» и «Последний поезд», «Возвращение», «977», «4», «Как я провел этим летом» и другие фильмы, сделанные компаниями, не попавшими в группу избранных (есть исключения, но общая тенденция такова). Разве это не аморально — жить и получать привилегии за счет репутации, приобретенной коллегами?

— Еще резон, который выдвигают сторонники Фонда, что теперь вместо одного места, куда все занимали очередь спозаранку — то есть Министерства культуры — у кинематографистов есть девять адресов, по которым можно обратиться в поисках денег на проект.

— Что лучше — когда тебя один раз пнут под зад, или девять? Конечно, будут кого-то запускать, и когда-нибудь эта система неизбежно адаптируется к реальности, в ней появятся лазейки для искусства. Но ради чего это все делалось?

— Есть какие-то аналоги подобной системы в мире?

— Идеологи новой системы, как я понимаю, ссылаются на американскую модель. Но это абсурдно — в Америке рынок сформировался и монополизировался самостоятельно, без движения сверху. Еще намекают на американское патриотическое кино, забывая, что это часть американской мифологии. Без нее никакого патриотического кино в Америке не было бы. И сколько денег не вливай в кинокомпании, новая российская мифология от этого не появится. Поэтому если искать аналоги новой системе, то далеко идти не приходится — прежде всего приходит на ум сталинское кино. Это тоталитарный способ руководства кинематографом, который сегодня возможен разве что в Иране. Даже в Китае его уже нет.

Фото — Никита Павлов

— Да, несколько напоминает малокартинье: почти весь бюджет пущен на 24 фильма.

— При Сталине было десять угодных режиссеров. Сегодня восемь студий. Но, чтобы не сгущать краски, я все-таки скажу, что при всем том вполне понимаю таких людей, как Сергей Сельянов, который на протяжении девяностых практически в одиночку барахтался в сетях этой бюрократической системы, хаотичной и коррумпированной. Он делал фильмы, и часто без господдержки. В конце концов, ему это надоело. И вот его наконец признали мейджором — когда он по сути уже перестал им быть, если называть вещи своими именами. Он, если вынести за скобки фильмографию Алексея Балабанова, уже не в авангарде кинопроцесса. При этом удивительно, что Сельянов, инициировавший во многом создание Фонда, до последнего момента не был уверен, что попадет в число избранных. Это же абсурд. Конечно, Сельянов действительно устал, ему захотелось более спокойной работы. Но своей инициативой он, по сути говоря, подставил своих же товарищей.

— Ну, он, наверное, будет теперь сотрудничать с этими товарищами, и, может быть, у него товарищам будет проще получить деньги на запуск, чем в кабинетах Министерства культуры? В любом случае, время покажет. А вот что меня смущает больше всего в этой истории — так это полное отсутствие протестной энергии у тех, кого обнесли. В киносообществе эту ситуацию явно «обмалчивают» — людям как будто все равно.

— Общество пассивно, потому что все уже смирились. Против лома нет приема. Что они могут сделать: выйти на баррикады? уйти из профессии? На это необходима протестная энергия, которой давно нет — это было понятно и в 2005, когда закрывали Музей кино, и в 2009, на двухсерийном ток-шоу под названием «съезд кинематографистов». Поэтому сейчас все ждут и думают, как теперь приспосабливаться.

— Как на ваш взгляд, существует ли какая-то альтернатива этой системе?

— Думаю, что можно было бы эту реформу индустрии осуществить более приемлемым способом. Предлагать какие-то альтернативы довольно трудно, это должны делать эксперты по экономике кинематографа. Нужно, наверное, ориентироваться на какие-то успешно существующие мировые модели. Например, на Францию. А у нас получился какой-то иранский Голливуд.

— А насколько реформа вообще была необходима?

— С одной стороны, очевидность несовершенства прежней системы при всем желании не скроешь. А с другой, мы видели такое же несовершенство советской системы. Ее радикально реформировали, но стал ли от этого лучше наш кинематограф? В лучшем случае, он стал более свободным. А теперь, убежден, ни лучше, ни свободнее не станет. Реформы, наверно, нужны, но почему-то эта реформа произошла именно в тот момент, когда российское кино достигло наиболее интересного и перспективного этапа своего развития. Сформировалась новая режиссерская волна. И по отношению к ней образование Фонда выглядит контрреформой.

— То есть только что оформившаяся «новая волна» отбрасывается сегодня назад? В этом главный минус реформы?

— По-моему, да. А я просто не вижу в ней плюсов. Старых проблем она не решает, а новые создает.

— Какой кинематограф породит эта реформа?

— Конформистский кинематограф. Который малопривлекателен как для зрителя, так и для фестивалей.

— Послушайте, но искусство успешно обманывало советскую систему, его «протаскивали» через Минкульт, так неужели оно не пробьется в новоиспеченном Фонде? Тем более, что «у руля» его стоят люди, которое причастны к созданию ряда произведений киноискусства.

— Конечно, найдутся какие-то пути, преимущественно кривые, обходные. Но они, как всегда, потребуют от художника либо великого конформизма, либо таланта выживания в новых бюрократических условиях. Нужно будет уметь пролезть и выжить там, где другой давно бы потонул. В любом случае, все это потребует времени. На этой реформе мы теряем темп развития кино, и едва проклюнувшаяся «новая волна» может попросту захлебнуться. Но жизнь не остановится, будут появляться талантливые люди, а сами мейджоры будут под более пристальным вниманием общественности. Может быть, будет труднее воровать. Остается надеяться на лучшее и смотреть вперед, считая, что если в России кино не уничтожил даже Сталин, то уже никакой Фонд потопить его не сможет.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: