Алексей Васильев
Алексей Васильев

Парад уродов


«Я лично не берусь судить, надо ли тут смеяться или плакать. Могу сказать лишь одно: такой морок, безусловно, создается природой, и только природой, которую дерзко искушает человек. В благородном царстве гуманитарных наук мы не сталкиваемся с подобной чертовщиной»
Томас Манн, «Доктор Фаустус», 1947

Мрачные тени. Реж. Тим Бертон, 2012

Свежую картину — чуть было не написал «картинку»; это была бы говорящая опечатка — Тима Бертона «Мрачные тени», увы, интереснее разглядывать, чем смотреть. Главная червоточина здесь та же, что и в «Артисте», о которого поспотыкались все мыслимые контрибьюторы «Сеанса», устроив в итоге кучу-малу, в которой позабыли, как это часто бывает, назвать простую причину неудовлетворения текстом: вместо полнокровного сценария в обоих случаях мы имеем лишь скелет сценарной идеи. Но случай Бертона не в пример более обидный: уж больно предпосылки были многообещающими. Если авторы «Артиста» с самого начала вознамерились жонглировать обглоданными костьми «Поющих под дождем» и «Сансет бульвара», то идея «Теней» вызывает обильное слюноотделение.

Мрачные тени. Реж. Тим Бертон, 2012

Что, если эдгарпошный сквайр 1770-х, обращенный в вампира и запертый в гробу, высвободится в 1972 году в эпоху глэм-рока, а реальность, включая фары машин (очи дьявола), горящую «М» над закусочными (первая буква имени Мефистофель) и все остальное примет за ад? А населению, пообтесавшемуся с наркоманами, Дэвидом Боуи и Элисом Купером, его внешность и манеры покажутся как нечто не от мира сего? Мы уж было открываем рот, чтобы оборжаться, как авторы подбрасывают пару заплесневелых шуточек, например, признание восьмилетнего мальчика за семейным ужином в том, что его пятнадцатилетняя кузина «трогает себя и при этом мяукает как кошка». Такого юмора уже лет 20 как чураются создатели «Мачо и ботанов» и «Копов в глубоком запасе». Одна-единственная действительно смешная хохма связана с реакцией сквайра в исполнении Джонни Деппа на появление реального Элиса Купера, но тут наши челюсти стучат как у скелета-экспоната в мединституте. Появляется она посреди второго часа действия, а, точнее, бездействия, когда становится ясно, что запал пролога потух и более не воспламенится. Сценарий, правда, писал не Тим Бертон, и в основе его — подзабытый ситком, но Бертон вообще редко участвует в создании сценариев. Впрочем, нетривиальная сценарная основа — стикеры жвачки пятидесятых — не помешала фильму «Марс атакует!» (1996) стать (наряду с «Битлджюсом» (1988)) одной из тех игровых картин, что смотрятся на одном дыхании. Тут бы надо почесать репу в недоумении: с чего это большой режиссер дает спуску таким хилым сценаристам? — и, признав, что и на старуху бывает проруха, закончить рецензию.

Но мы не будем. И не потому, что уже один раз сделали это, когда Бертон вышел к микрофону с осипшим голосом в «Планете обезьян» (2001). Две неудачи за 30 лет творческой деятельности — это математически оправданное число для плодовитого гения. Возможно и больше — дайте прожектор на Вуди Аллена! Нет, мы продолжим потому, что «Мрачные тени» — не обычная осечка, какой была «Планета», где Бертон только и смог, что остроумно проложить мостки от Чарлтона Хестона к Марку Уолбергу. «Мрачные тени» — веха, диагноз, нарост, полип, имитирующий живые человеческие формы, из тех, что растил в своих колбах в «Докторе Фаустусе» папаша Леверкюн. Если б речь шла о затяжной, неизлечимой, характеризуемой длительными и непредсказуемыми ремиссиями болезни любимого человека, впору было бы говорить о новой неизвестной стадии, которую мы наблюдаем с ужасом и надеждой — так мы говорим об Альмодоваре с середины девяностых, когда тот впал в величавую депрессию. У Бертона же, да простится нам избитый оборот, все-таки старые-добрые муки творчества, во всей их фантастичности и грандиозности: он жив, но давно в тупике, из которого ищет выход все более радикальными способами; он, скорее, глубоководный ныряльщик, чьи попытки выбраться из впадины мы бессильно наблюдаем уже лет 7 на мониторах. Но что это за тупик, и как он туда попал? О том и толкуем.

Франкенвини. Реж. Тим Бертон, 1984

Я, должно быть, всем уже надоел со своей излюбленной цитатой из Рабиндраната Тагора насчет «капли росы на листке травы у родного порога», в которой отражается весь мир, но всего Бертона и впрямь можно увидеть насквозь в двух его ранних черно-белых короткометражках — мультипликационном «Винсенте» (1982) и «Франкенвини» (1984). Первый так и остался непревзойденным шедевром: в нем была найдена та уникальная, полная глубоких теней графика вытянутых и заостренных образов, экспрессионистская архитектура скособоченного пространства и музыкальная среда, сочетающая односложность колыбельных с бесконечно множащимися крещендо и тутти — всем этим он пользуется и по сей день. Главный герой — семилетний мальчик, который счастливо проводит время в темноте за чтением Эдгара По, рисованием и экспериментами над своим псом Аберкромби («надеется создать ужасного зомби», с которым они пойдут выслеживать жертв по Лондону, напоминающему декорации «Калигари» Роберта Вине) приходит в шок, когда мама или тетя в их цветастых юбках зажигают свет и требуют от него выйти на солнце поиграть с другими детьми. Противопоставление монохромной мещанской действительности причудливому рисунку всего потустороннего Бертон в 2005 году разовьет в полнометражном цветном мультфильме «Труп невесты», где жизнь — серо-коричневая, с механическим балетом улицы, где метла дворника визуально срифмована с маятником часов, а загробный мир пестр и необуздан. Линию Винсента в полных метрах Бертона продолжит Вайнона Райдер в роли школьницы-дочери пары помешанных на дизайне и комфорте мещан, выходящей к столу в наряде а-ля Екатерина Васильева из «Обыкновенного чуда» и прозванная «девушкой во вкусе Эдгара По»; она видит призраков, как и младшие герои «Мрачных теней».

Во «Франкенвини» герой Баррета Оливера, фантастического мальчика из «Бесконечной истории» (1984) Вольфганга Петерсена, в повадках и облике которого нежность и задор сочетались столь неповторимым образом, при помощи изобретенной им электромашины возвращает к жизни погибшего под колесами любимого бультерьера. После эксгумации пса пришлось изрядно залатать старыми одеялами, и он прячет его в своей спальне. Крупные стежки, аляповатые заплатки — символы детских аутичных игр со всем, что под руку попадется, и, одновременно, неизбежные компоненты всех будущих рукодельных героев Бертона, у которых, в силу того, что, по человеческим меркам, они — трупы, то глаз выпадет, то нога отвалится. Собаки — не только лучшие друзья, но и проекции всех аутичных детей; с трупами любимых псов разгуливают многие герои Бертона: Джек-скелет из «Кошмара перед Рождеством» (1993) — с псом-призраком, герою «Трупа невесты» загробная жена в качестве свадебного подарка вручает бегающий и тявкающий скелет его покойной собаки. В фильме есть сцена, точнее — две, на кладбище домашних животных с крестами и надгробиями на могилах котов, змей и прочих. Показательно: пока идеи Бертона тиражируют производители «низких жанров» (фильм ужасов «Кладбище домашних животных», 1989), сам он черпает вдохновение в европейском авторском кино, в данном случае в удостоенной «Оскара» картине Рене Клемана «Запрещенные игры» (1952). Там мальчик и девочка в оккупированной Франции, где налево и направо гибнут люди, играют в единственную известную им игру — похороны — предавая земле, под крестами из веток, жучков, паучков, кошек и кротов; как и Винсента, их ждут наказание и приют, когда взрослые откроют их игры.

Эдвард руки-ножницы. Реж. Тим Бертон, 1990

Если в ранних лентах Бертон просто упивается инаковостью, налепив на мещанскую реальность ярлык ничтожности и кошмарности, в «Кошмаре перед Рождеством» 1993 года он уже признает ее необходимость: заскучавший затейник города Хэллоуина вновь обретает вкус к жизни, только навалив румяным детям в городе Рождества вместо подарков змей и выслушав их слезы и вопли. Мы осознаем, что живы, только плюя этой реальности в лицо. В «Марсе атакует» он идет дальше: можно быть просто людьми и наслаждаться природой и миром, если всех президентов и их первых леди, политиков, генералов и солдат, и, непременно, телеведущих предварительно уничтожат марсиане. В финале картины Том Джонс поет свой хит косулям, грызунам и соколу среди девственной природы мира, освобожденного от вышеуказанной нечисти. Зло внеземное столкнулось со злом земным, уничтожив последнее, а музыка добила зло потустороннее. Надо ли говорить, что по изобретательности, живости и живительности всех компонентов эти две ленты стали и вершинами среди полнометражных картин Бертона, в анимации и игровом кино соответственно.

Бертон приходит к своего рода францисканству, а путь, открытый Франциском Ассизским, — настолько верный и истинный, что дальше искать смысла нет. То, что Бертон пошел дальше, — результат не столько даже пытливости и неугомонности всякой творческой мысли — хотя и это тоже — сколько того, что со времени создания «Винсента» мир Рождества надел личину мира Хэллоуина. Готы и эмо расползлись по миру, как стиль Бертона — по мировому кинопространству. Пересматривая в рамках подготовки этого материала «Эдварда Руки-ножницы» (1990) я с отвращением обнаружил, что визаж Деппа из этого фильма, где он играет человека, созданного безумным механиком с холма, полностью повторен в облике Руни Мары из «Девушки с татуировкой дракона» (2011), а всем известно, с какой горделивой радостью бьют себя в грудь ныне толпы вполне образованных женщин, иные из которых даже наши подруги, объявляя «Лисбет — это я!» и по-детски путая удовольствие от умного и занимательного фильма с поклонением его героине, сходство с которой призвано скорее глубоко расстраивать, нежели воодушевлять. Короче, уже в конце девяностых Бертон, ставший суперзвездой режиссуры и властителем дум, обнаружил, что та реальность, в оскорблении которой он черпает жизненные силы, мимикрировала под мир, который он ей противопоставлял. Так влюбленно он этот мир живописал, что люди приняли его за комильфо. Обычная история: за что боролись, на то и напоролись, или, другими словами, кино и мир Бертона, как всякая революция, достигшая своей цели (на что указывали все дельные немцы от Томаса Манна до Эриха Фромма), с автоматической неизбежностью выродилась в диктатуру. Режиссер оказался в положении Джека-скелета, подарки которого не испугали, а очень даже обрадовали откормленных детей Рождества.

Сонная Лощина. Реж. Тим Бертон, 1999

Здесь начинаются те творческие приключения Бертона, которые не приводят к фильмам, исполненным самозабвенного счастья, но за которыми так интересно следить. Сперва он, что предсказуемо, бежал в жанр (детектив) и стилизацию (гравюра XIX века, барбизонцы) в «Сонной лощине» (1999). Затем провел экскурсию по авторской кухне фантазера в своем на мой вкус излишне сопливом «8 ½»-light, «Крупной рыбе» (2003) — что тоже предсказуемо. В 2005 году он делает два фильма, где в последний раз появятся вываливающиеся глаза, и где он балуется уже не самопальными изобретениями, но с великим прошлым мирового кинематографа. Мультфильм «Труп невесты» с потусторонним баром с пианино — парафраз «Зарубежного романа» (1948) Уайлдера и рефлексия образа Дитрих как любовницы из салуна вообще. В «Чарли и шоколадной фабрике» он нанимает художника по костюмам Габриеллу Пескуччи, работавшую ассистентом Пьеро Този у Висконти, чтобы справить свадьбу, к которой стремился, да так и не сыграл, великий итальянский коллега: поженить Людвига II, в чьих ладьях раскатывает по гротам Джонни Депп, одетый в шляпы и плащи баварского монарха, с ангелоподобным Рокко Паронди, героем Делона из «Рокко и его братьев» (1960), в точную копию джемпера которого Пескуччи облачила мальчика Чарли. Бракосочетание, опять-таки, не обошлось без соплей, но в убедительности и жизнеспособности этому союзу было не отказать. Если «Марс атакует» заставил говорить о Бертоне как о Франциске Ассизском кинематографической поп-культуры, то ныне он — именно Людвиг II, заплутавший в ночи, в виршах и партитурах канувших времен, в искусственных красотах и мертворожденных отношениях.

Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит. Реж. Тим Бертон, 2007

Выпущенную Бертоном в 2007 году гравюроподобную экранизацию всамделишной трагедии демона-парикмахера Суини Тодда, орудовавшего в Лондоне начала XIX века, подняла над мертвячиной стилизации только партитура Стивена Сондхайма с ее маленьким чудом — духоподъемной и благословляющей арией для мальчишеского фальцета Not While I’m Around, в которой черпает силы в пору ненастий всякая не чуждая бродвейским мюзиклам заблудшая душа. Но партитура эта была создана еще в 1979 году и хорошо известна (я лично эти песни еще старшеклассником слушал), Бертон здесь выступил разве что в роли ее пропагандиста среди широких зрительских масс, только вот оценили ли они его жест? К таксидермическому чучелу «Алисы в Стране чудес» (2010) счастливая продюсерская идея подвела электроды 3D, заставив ходить и его — техническая новинка превратила созерцание регулярных парков поздневикторианской эпохи в отдельное наслаждение. «Мрачные тени» та же компания Warner Bros. пытается спасти IMAX’ом — и остается только отвесить поклон заботливости руководства студии, которая так печется о любимом нами великом режиссере, который в этот раз, право, окончательно потерян. Ничего своего, бертоновского, здесь и в помине нет, но то не беда — нельзя же четвертый десяток лет потешать людей все теми же вываливающимися глазными яблоками и заштопанными псинами. Бертон-стилизатор здесь как-то совсем уж уныло балуется играми в кино 1960-1970-х, делая контуры размытыми, а картинку бликующей; наряжая и гримируя Деппа под Делона в «Самурае» (1967), а прыгающую, как юла, Еву Грин — в Рафаэллу Карру; напуская на героев с балюстрад деревянные изваянья, расхаживающие с неуклюжестью идолов и корабельных фигур из «Седьмого» (1958) и «Золотого путешествий Синдбада» (1973). С видимой скукой он перебирает понятные и знакомые лишь совсем неюной и поднаторевшей публике киноигрушки, а свои запер в дальний шкаф как набившие оскомину. Он ищет выход в самоотречении и синефильстве, но находит — дно. Хотелось бы поверить, что это — то дно, от которого отталкивается всякий, начавший выныривать из кризиса, но — увы! Уже в октябре он покажет нам «Франкенвини», где в формате полнометражного мультфильма откопает и оживит уже однажды эксгумированного им бультерьера, сам уподобившись собаке, которая известна как редкое млекопитающее, возвращающееся к своей блевотине.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить