хроника
Борис Нелепо
Борис Нелепо

Кино-2013. Версия Бориса Нелепо


Это был очень хороший год. Так странно: кино смотрит по всему миру все меньше и меньше людей, а талантливых, невероятных картин становится только больше. Мой список не претендует на какую-либо объективность, поскольку я в нее не верю; это итог моих личных 365 дней, проведенных преимущественно в темноте кинозала. Так получилось, что в этом году я потерял многих близких друзей; конечно, фильмы не способны заменить живых людей, но каждая из двадцати пяти выбранных мной картин по-настоящему меня поддержала, – кажется, меня с ними связывает нечто большее, чем два часа перед большим экраном. Да, они сами стали для меня настоящими друзьями. И еще я верю, что будущее кинематографа – в первую очередь в его прошлом, поскольку история кино не написана и не существует – к счастью! – какого-либо канона, а, значит, каждый год нас ожидает множество потрясающих ретроспективных открытий. На каждом фестивале проходят премьеры отреставрированных копий старых картин и ретроспективы тех режиссеров, которые ранее могли вообще никогда не показываться за пределами своей родины. Поэтому я составил два списка. Первый – архивный, в него включена классика, которая была предметом особого внимания в этом году. Во втором – исключительно фильмы 2013-го (поэтому здесь отсутствуют, например, «К чуду» Терренса Малика или Spring Breakers Хармони Корина).

Лучшие архивные премьеры этого года:

Богатые и знаменитые. Реж. Джордж Кьюкор. 1981

25. «Гаду Браву» (Gado Bravo), Антониу Лопеш Риберу (Ant?nio Lopes Ribeiro), Макс Носсек (Max Nosseck, Португалия, 1934, 35мм, ретроспектива Берлинале, The Weimar Touch Retrospective

24. «Камера: Я» (The Camera: Je or La Camera: I), Бабетт Мангольт (Babette Mangolte), США-Франция, 1977, 35мм, ретроспектива Moving Stills – Photography, Photographers and Documentary Film на фестивале Doclisboa

23. «Сокровище» (Nidhanaya), Лестер Джеймс Перьес (Lester James Peries), 1972, Шри-Ланка, премьера отреставрированной версии в Венеции

22. «Вороны» (Vrane), Гордан Михич (Gordan Mihi?), Любиша Козомара (Ljubi?a Kozomara), Югославия, 1969, 35мм, ретроспектива на фестивале goEast Bright Black Frames – New Yugoslav Film between Subversion and Critique

21. «Через экватор» (Sekido Koete), Эйджи Цубарая (Eiji Tsubaraya), Япония, 1936, 35мм, ретроспектива на фестивале Il Cinema Ritrovato Il Giappone parla!

20. «Шведский стол» (Smorgasbord), Джерри Льюис (Jerry Lewis)), 1983, 35мм, ретроспектива Джерри Льюиса на Виеннале

19. «Будут благословенны их маленькие сердечки» (Bless Their Little Hearts), Билли Вудберри (Billy Woodberry), США, 1984, 35мм, программа Гарвардского киноархива в музее Гюльбенкяна

18. «Мягкие обычаи» (Brandos Costumes), Алберту Сейшас Сантуш (Alberto Seixas Santos), 1975, Португалия, 35мм, ретроспектива Жоржи Сильва Мелу на Lisbon & Estoril Film Festival

17. «Утро» (Jutro), Младомир Пуриша Джорджевич (Mladomir Puri?a ?or?evi?)), Югославия, 1967, 35мм, ретроспектива на фестивале goEast Bright Black Frames – New Yugoslav Film between Subversion and Critique

16. «Манила в объятиях ночи» (Maynila: Sa mga kuko ng liwanag), Лино Брока (Lino Brocka), Филиппины, 1975, премьера отреставрированной версии в Канне

15. «Этот автоответчик не принимает сообщения» (Ce R?pondeur ne prend pas de Messages), Ален Кавалье (Alain Cavalier), Франция, 1979, ретроспектива Алена Кавалье на Doclisboa

14. «Ист-сайд, Вест-сайд» (East Side, West Side), Аллан Дван (Allan Dwan), США, 1927, 35мм, ретроспектива Аллана Двана на Il Cinema Ritrovato

13. «Корриды удовольствия» (Corridas de alegr?a), Гонсало Гарсия Пелайо (Gonzalo Garc?a Pelayo), Испания, 1982, ретроспектива Гонсало Гарсия Пелайо на Виеннале, международная премьера

12. «Ошибка инженера Кочина», Александр Мачерет, СССР, 1939, 35мм, программа на фестивале Il Cinema Ritrovato La guerra ? vicina: 1938-1939

11. «Любовь среди руин» (Love Among the Ruins), Джордж Кьюкор (George Cukor), Великобритания, 1975, 35мм, ретроспектива Джорджа Кьюкора в Локарно

10. «Август» (Agosto), Жоржи Силва Мелу (Jorge Silva Melo), Португалия, 1988, 35мм, ретроспектива Жоржи Сильва Мелу на Lisbon & Estoril Film Festival

9. «Мюнхен – секреты города» (M?nchen — Geheimnisse einer Stadt), Доминик Граф (Dominik Graf), Михаэль Алтен (Michael Althen), Германия, 2000, 35мм, ретроспектива Доминик Графа в Роттердаме

8. «Необузданные» (The Lusty Men), Николас Рэй (Nicholas Ray), США, 1952, премьера отреставрированной версии на Il Cinema Ritrovato

7. «Перемена жизни» » (Mudar de Vida), Паулу Роша (Paulo Rocha), Португалия, 1966, 35мм, показ отреставрированной копии на ретроспективе в Локарно и в рамках программы Гарвардского киноархива в музее Гюльбенкяна

6. «Батанг Вест-сайд» (Batang West Side), Лав Диас (Lav Diaz), Филиппины, 2001, 35мм, премьера отреставрированной копии в Локарно

5. «Врата неба» (La porta del cielo), Витторио де Сика (Vittorio De Sica), Италия, 1945, 35мм, ретроспектива Витторио де Сики на Il Cinema Ritrovato

4. «Жить в Севилье» (Vivir en Sevilla), Гонсало Гарсия Пелайо (Gonzalo Garc?a Pelayo), Испания, 1978, ретроспектива Гонсало Гарсия Пелайо на Виеннале, международная премьера

3. «Поцелуй Тоски» (Il Bacio di Tosca), Даниэль Шмид (Daniel Schmid), Швейцария, 1984, премьера отреставрированной версии в Венеции

2. «Дело времени» (A Matter of Time), Винсент Миннелли (Vincente Minnelli), США-Италия, 1976, 35мм, показ на фестивале Cinema ? volta de Cinco Artes – Cinco Artes ? volta do Cinema в Лиссабоне

1. «Богатые и знаменитые» (Rich and Famous), Джордж Кьюкор (George Cukor), США, 1981, 35мм, ретроспектива Джорджа Кьюкора в Локарно

Лучшие фильмы этого года:

25. «Встречи после полуночи» (Les rencontres d’apr?s minuit), Ян Гонзалес (Yann Gonzalez), Франция

«Встречами после полуночи» назывался утраченный роман Мирей Аве – писательницы, подруги Жана Кокто, открытой лесбиянки, дневники которой о богемной жизни 20-х годов были совсем недавно обнаружены и опубликованы в пяти томах. В журнале Cahiers du Cin?ma, поставившем эту картину в свою десятку лучших фильмов за год, написали, что с полнометражным дебютом Яна Гонзалеса – брата лидера известного электронного проекта M83 – во французское кино вернулись красота и поэзия. Это серьезное преувеличение, но перед нами, как минимум, первый романтический фильм о сексуальной оргии. Когда-то прекрасная девушка отбила у смерти возлюбленного, погибшего на войне; в обмен на его жизнь с парой остается посланец Люцифера, которому нужна любовь этой пары. Теперь они живут столетиями, не умирая; единственное условие — поддерживать нежность, тепло и страсть в том, кого они вернули в этот мир. В том числе и с помощью свинг-вечеринок, куда приходит печальный Эрик Кантона в роли несостоявшегося поэта и склонный к инцесту хрупкий подросток – Ален Делон-младший. Здесь «Орфей» встречает «Клуб «Завтрак», а отсылки к самой изящной линии французского кино – Аррьета, Бриссо, Веккиали – сочетаются с хипстерскими дизайном и музыкой. От такой эклектики фильм не всегда выигрывает, но до чего же это все-таки красивая и страшная сказка: луну проецируют на стену, из глаз любимого человека выползают трупные черви, являются зловещие посланцы подземного царства с зеркалами вместо лица.

24. «После нашей эры» (After Earth), М.Найт Шьямалан (M. Night Shyamalan), США

Слепые чудовища – урсы – питаются нашими страхами. Противостоять им способны только рейнджеры-призраки – они научились не бояться и потому невидимы для смертоносных созданий. Почитаемый всеми «Первый Призрак» (Уилл Смит) именно в схватке с урсой случайно познал красоту окружающего мира и навсегда поборол в себе ужас. Когда его топили, он увидел в воде, как солнечные лучи пронизывают всплывающие пузырьки с его кровью (это кино должно было бы понравиться Терренсу Малику). Его сын (Джейден Смит) мечтает оправдать доверие отца; после внезапной катастрофы на звездолете они вдвоем оказываются на давно заброшенной Земле, поросшей джунглями, гуляют там животные невиданной красы. По окольным тропам бродят громадные горные свиньи, гигантские птицы насмерть сражаются за своих птенцов, а из океана помахивает хвостом проплывающий кит. «Моби Дик», к слову, одна из немногих бумажных книг, сохраненных человечеством, ее выставляют в музеях. «После нашей эры» в свою очередь много лет спустя будут показывать на эстетских ретроспективах вместе с лучшими картинами Ричарда Флейшера и Пола У.С. Андерсона. Фильм появился благодаря желанию Уилла Смита сделать для своего сына приключенческое кино, от чего выиграли все. Во-первых, перед нами настоящее кино Шьямалана – кому-то это покажется недостатком, для меня несомненное достоинство. Во-вторых, я не могу себе представить, чтобы хотя бы один человек, которому довелось быть четырнадцатилетним мальчиком, не позавидовал бы такому королевскому подарку. По состоянию на 2013 год Джейден Смит – самый счастливый подросток на свете.

23. «Варварская страна» (Pays barbare), Анджела Риччи Лукки (Angela Ricci Lucchi), Ервант Джаникян (Yervant Gianikian), Франция

Эмоциональное расследование зверств Муссолини через пристальное вглядывание в кадры анонимной исторической хроники. Итальянцы Джаникян и Риччи Лукки – абсолютные классики found-footage, посвятившие несколько десятилетий скрупулезной работе с изображениями начала ХХ века. «Варварская страна» – еще одна вылазка в бездонный визуальный архив, позволяющий нам путешествовать во времени и видеть когда-то живших людей, от которых теперь остались одни тени на экране. Милан отмечает свержение Муссолини – даже для такого знаменательного события режиссеры подобрали редкие, не использовавшиеся ранее кадры. Мы видим просто толпу на главной площади – кто эти люди, что с ними стало, осознают ли, какой момент в истории они сейчас переживают? На радикальном замедлении – фирменном приеме Джаникяна-Луччи – мы видим это сборище привидений, которое еле помещается в кадр, не влезает в него, вопрошающе глядит на нас из прошлого. Или другая незабываемая сцена: танец развоплотившихся африканских женщин, потерявших очертания и даже лица; затем вопрос, адресованный залу: «А что думаете вы?»; экран погружается во тьму. Факт материальности архива принципиален для авторов, которые перед камерой перебирают своими руками старые открытки и письма, сопровождают их музыкой, песнями, высказанными вслух догадками. «Варварскую страну» называют активистской поэзией; нечасто к истории можно подобраться так близко, чтобы буквально к ней прикоснуться.

22. «Соломенный щит» (Wara no tate), Такаши Миике (Takashi Miike), Япония

Первая из трех снятых Такаши Миике в этом году картин. Мне давно казалось, что творчество Миике сродни тому, что много лет делает в документальном кино Фредерик Уайзмен, чей «В Беркли» тоже по праву мог бы занять место в перечне самых запоминающихся лент этого года. Кинокритик Олаф Меллер очень точно сформулировал, что кино Уайзмена затрагивает вопросы цивилизации и показывает, какой огромный труд нужен для ее сотворения. Миике не первый раз подступается к осмыслению социальных институтов. «Соломенный щит» – одна из его самых абстрактных работ, уже даже не фильм, а иллюстрация к задаче из учебника по социальной философии. Дано: педофил-рецидивист, чья вина не подлежит сомнению. Необходимо: соблюсти техническую процедуру и доставить преступника в Токио, где суд должен вынести ему смертный приговор. Вызов обществу бросает миллионер – дедушка убитой девочки. Он обещает немыслимую сумму любому, кто убьет преступника на месте; от государства же требуется признать самосуд законным. Жанр сентиментального полицейского боевика доведен до абсурда: огромное количество людей жертвует собой ради следования букве закона, во имя которого нужно защищать абсолютное зло. Вопрос ведь только в соблюдении формальных правил: преступника все равно ожидает смерть. Что дороже – основы цивилизации, на которых строится общество, или жизнь этих конкретных людей? Что вообще определяет нас как носителей цивилизации? Миике снял один из самых неприятных фильмов последнего времени. Дело вовсе не в жестокости – напротив, для него это вегетарианский опус, не сравнить с прошлогодним «Уроком зла». Просмотр «Соломенного щита» гарантирует всамделишнее моральное беспокойство, постоянный дискомфорт. И успокаивающих ответов на заданные вопросы здесь не получить. Тем печальнее контраст с питекантропским курьезом – «Майором» Юрия Быкова, срифмовавшегося в каннской программе с Миике. Если японский «трешмейкер» снимает о том, насколько колоссального труда требует поддержание цивилизации, то российский режиссер в своей апологии Кущевки и ОВД «Дальний» за полтора часа попросту высмеивает и отвергает все достижения просветительской и гуманитарной мысли последних столетий.

21. «Единство всех вещей ???», (The Unity of All Things ???), Дэниэл Шмидт (Daniel Schmidt), Александр Карвер (Alexander Carver), США

Ещё один замечательный дебют, если взять за скобки среднеметражные «Дворцы жалости», снятые Дэнилом Шмидтом на пару с португальцем Габриэлом Абранташем. Диковинный и изощренный фильм, практически не поддающийся пересказу. Дети навещают мать, которая занята изучением принципов работы адронного коллайдера и влюблена в беременную коллегу. Повествование становится все более расплывчатым, как и место действия: Шмидт и Карвер снимали частично в Европейском Центре ядерных исследований, построившем Большой адронный коллайдер, частично в Китае, откуда отснятые пленки вывозились контрабандой. В одной из аннотаций «Единство всех вещей» называли гомосексуальной научной фантастикой, но в этой поразительной картине все настолько туманно, что меньше всего хочется давать ей однозначные определения. К тому же речь здесь, скорее, о приближении к жанру sci-fi, попытке осознать загадочность устройства самой вселенной, а значит и человека в ней; желании снимать современность и сегодняшний день словно далекое будущее, настолько окружающая реальность становится все более странной и причудливой. Отсюда такое красивое и точное название.

20. «Стемпл Пасс» (Stemple Pass), Джеймс Беннинг (James Benning), США

Я не поклонник цифрового периода в творчестве замечательного экспериментального режиссера Джеймса Беннинга, первопроходца «структурного» кино. Есть ощущение, что со сменой пленки на цифру из его работ ушел прежний перфекционизм, который был связан в том числе с ограниченностью и дороговизной целлулоида. Но замысел «Стемпл Пасс» требовал работы в течение года, возможно, поэтому получился лучший фильм Беннинга за последнее время. На два часа хронометража здесь приходится всего лишь четыре получасовых плана, снятых с одной и той же точки в одном и том же месте, но в разные времена года. Название картине дал перевал в штате Монтана, где знаменитый экотеррорист Теодор «Унабомбер» Качинский построил себе хижину. Беннинг давно увлечен Качинским и даже посвятил ему инсталляцию – на пару с писателем Генри Дэвидом Торо. Теперь же ему удалось получить доступ к дневнику Унабомбера, проданному два года назад на аукционе ФБР. Голос за кадром читает эти завораживающие – никогда не издававшиеся – тексты, пока на экране медленно идет дождь, ярко светит солнце или крупными хлопьями падает снег. Как пошутил Дмитрий Волчек, заметки Качинского поначалу напоминают дневники Пришвина, но в какой-то момент от идиллических описаний природы автор переходит к акциям прямого действия, отправляясь засыпать сахар в бензобаки припаркованных поблизости машин и рубить топором соседские мотоциклы; смотрится как триллер.

19. «Север, конец истории» (Norte, hangganan ng kasaysayan), Лав Диас (Lav Diaz), Филиппины

Двенадцатая картина одного из крупнейших современных режиссеров. Его дебют «Серафин Джеронимо: преступник из Баррио-Концепсьон» (1998) был снят по мотивам «Преступления и наказания». Теперь Диас вновь возвращается к этому произведению Достоевского. «Север» – еще одна глава в том монументальном трактате, который филиппинский автор сочиняет уже второе десятилетие. «Конец истории» – гневный портрет страны, которая словно проклята; за это проклятие расплачиваются ее обитатели. Родина отторгает тех, кто уехал, но еще безжалостнее она с теми, кто остался. К ним-то и присматривается режиссер, рассказывая историю святости, порожденную в самых темных местах, – как он уже делал в картинах «Иеремия, книга первая: легенда о принцессе ящериц» и «Флорентина Хубальдо, ХТЭ» (в этом он наследует своему учителю – ведущему филиппинскому постановщику 70-80-х Лино Броке). Предельный реализм, политический пласт у него всегда увязываются с религиозным, метафизическим опытом: здесь в очередной раз социальное повествование мутирует в притчу. Диас из той, уже почти не существующей, породы режиссеров, для кого кинематограф — сложный и многогранный вид искусства, где одновременно есть место и чувственному опыту, и интеллектуальному, и сакральному. (Читайте подробнее здесь)

18. «Пирика в кино» (Pirika na filmu), Желимир Жилник (?elimir ?ilnik), Сербия

Лидер югославской «черной волны» Желимир Жилник дебютировал в 1969 году фильмом «Ранние работы», хулиганским и злым road movie о студентах, вдохновившихся трудами Маркса и Энгельса и отправившихся в провинцию реализовывать революционные теории на практике. Ни к чему хорошему идеалистический порыв их не привел. Эта остроумная картина, дальний родственник «Китаянки» (в титрах левые мыслители отмечены в качестве сценаристов), принесла Жилнику «Золотого медведя» в Берлине. На родине, впрочем, его ждал суд. «Жилник верно понимает коммунистические идеи и корректно их трактует в соответствии с линией партии, но при этом абсолютно никчемен как режиссер; за плохое кино в нашей стране не принято судить», – примерно таким был лукавый оправдательный вердикт судьи, который подтвердил и Тито, заснувший на первых минутах фильма. В эпизодической роли там мелькала юная Пирика, которую Жилник впервые встретил на съемках короткометражной документальной ленты «Юные пионеры» об уличных детях. Сорок пять лет спустя она случайно натолкнулась на него на улице, а он не смог ее поначалу узнать: перед ним была немолодая женщина, по лицу которой читалась печальная судьба. «Пирика в кино» – одновременно ремейк, сиквел и горькое переосмысление «Ранних работ», возможное только благодаря завораживающей способности кинематографа запечатлевать само течение времени и приносимые им необратимые перемены. В снятой за пару тысяч евро картине Пирика разыскивает в Берлине свою дочь, скрывающую от нее свою гомосексуальность, они не разговаривали много лет. Строго говоря, это не документальное кино, но определить, какие из сцен – постановочные, а какие – настоящие, почти невозможно. Например, во время общения со зрителями после торжественного показа работ Жилника в берлинском «Арсенале» режиссер инсценирует случайную встречу с Пирикой, которая якобы пришла много лет спустя увидеть кино, где она играла. Так снимать лицо человека, как это делает Жилник, сегодня не умеет практически никто (в этом году разве что Петер Шрайнер в «Фата Моргане» к этому приблизился): камера словно ласкает и изучает ландшафт морщин, которые являют собой перечень разочарований, выпавших Пирике. Это не только история одного человека, но и фиксация перемен, случившихся за эти полвека – ведь и такой страны – Югославия – больше нет на картах.

17. «Искупление» (Redemption), Мигел Гомеш (Miguel Gomes), Португалия

«Искупление» — новая короткометражная картина Мигела Гомеша, разминка перед начавшимися съемками «Тысячи и одной ночи» продолжительностью в год, возможно, самое убедительное доказательство исключительного таланта португальского режиссера. Двадцать семь минут, четыре полноценные истории, каждая из которых могла бы стать отдельным фильмом. «Искупление» состоит только из found-footage, т.е. представляет собой коллаж изображений, причем совершенно разной природы. Отрывки из картин классика этнографического кино Антониу Кампоша, чьи-то восьмимиллиметровые домашние видео, прощальное выступление слонов-пенсионеров в лионском парке, архивная хроника, шедевр Витторио Де Сики «Чудо в Милане», французские научные ленты об оптических свойствах нематических и холестерических жидких кристаллов. Их сопровождает пронзительный литературный текст, произносимый за кадром. Благодаря ему из документальной основы рождается полноценное художественное повествование. Щедрость лаконичного «Искупления» в том, как оно противостоит той инфляции образов, которая постигла современный кинематограф и фестивальный мир. Гомеш с почтением относится к любому отдельно взятому кадру и тому бесконечному количеству смыслов, которое таит каждое из найденных им изображений. По ощущениям – не короткий метр, а настоящее кино, к которому хочется возвращаться и возвращаться. (Читайте подробнее здесь)

16. «Незнакомец у озера» (L’Inconnu du lac), Ален Гироди (Alain Guiraudie), Франция

Самая расхваленная французская картина года – если взять за скобки сами знаете что, – и по справедливости. «Незнакомец у озера» – развернутая до полного метра сцена пикника из «Благословенно ваш» Апичатпонга Веерасетакула; изображение блаженства, покоя и гармонии длиной в фильм. Ален Гироди создает сексуальную утопию, где каждый волен свободно выбирать понравившуюся ему роль и при добровольном согласии наслаждаться чужими телами без ограничений. Как пелось в замечательной песне: «Это круто – плавать в озере, лучше ничего практически не может быть. Вверху тепло, внизу холодно». И вдруг в этот счастливый мир проникает иррациональное, не поддающееся никаким объяснениям страшное зло, которое лишено мотиваций, но способно уничтожать все живое. Подобное случилось в начале восьмидесятых: Париж был оазисом радости, которую растоптало появление СПИДа. Но еще страшнее Гироди описывает самую темную природу физической страсти: главный герой знает, что объект его желания несет ему смерть, но опускаются сумерки, а он беспомощно зовет своего возлюбленного. Скоро по этим тропинкам бывшие любовники понесут гробы.

15. «Воспоминание – маленький фильм об Оулу в пятидесятые годы» (Muisteja – Pieni elokuva 1950-luvun Oulusta), Петер фон Баг (Peter von Bagh), Финляндия

В изданной пару месяцев назад к семидесятилетию Петера фон Бага книге «Citizen Peter» его называют человеком эпохи Возрождения, и это не преувеличение. Вот уже много лет фон Баг снимает кино, занимается киноведением и возглавляет два крупных фестиваля. Ограничься он даже одним делом из трех, ему одному удалось сделать столько, сколько не под силу и трем-четырем обыкновенным людям. В этой книге наконец удалось впервые составить его фильмографию, которую он и сам был не в силах воспроизвести, она включает полсотни замечательных картин. Столько же им написано книг. Что же касается Midnight Sun Film Festival и Il Cinema Ritrovato, то по справедливости этими смотрами и можно было бы ограничить кинокритические путешествия. «Воспоминая» – фильм для него особенный, поскольку этот исключительной скромности режиссер впервые решился заговорить о себе, а точнее своем детстве в маленьком городке Оулу, ставшем экономическим локомотивом всей Финляндии. Он вспоминает, как впервые в семилетнем возрасте пошел в кино на фильм о покорителях Арктики и вдруг осознал, какая смелость необходима, чтобы быть человеком. Об этом все его картины: перед нами не только еще одна глава в истории страны, которую он столько лет пишет, но эссе о цивилизации и жизни. Я не знаю ни одной проходной ленты фон Бага, и меня всегда поражает, какими простыми методами он снимает свои шедевры. Если режиссура – это просто соединение изображений, каждое из которых обладает неповторимой силой, в единственно верном сочетании, то он – один из последних, кому подвластно это тайное мастерство.

14. «Иммигрантка» (The Immigrant), Джеймс Грэй (James Gray), США

Знаменитый французский киновед Жан Душе во вступлении к книге, посвященной творчеству Джеймса Грэя, в одной фразе сформулировал главную тему его фильмов: «От прошлого не убежать, как бы мы не старались». Причем под прошлым в первую очередь подразумеваются кровные узы, сковывающие всех героев. Действительно, первые четыре картины Грэя, каждая из которых по-своему совершенна, оставались вариацией одной и той же истории, рассматриваемой каждый раз с новой точки зрения. В «Иммигрантке» режиссер наконец отваживается выйти из зоны комфорта, отправляясь прямиком в истоки этого травмирующего прошлого – 1921 год, пункт приема иммигрантов на острове Эллис. Конечно же, для Грэя это очень личная история: его русские дедушка и бабушка точно также высаживались когда-то на Эллис-Айленд, и он сам, еще только мечтая стать режиссером, гулял там в детстве среди разбросанных по полу анкет, каждая из которых содержала чью-то недописанную биографию. Это и впрямь совершенно другое кино, в котором нет многого из того, что мы привыкли любить в картинах Грэя; в то же время «Иммигрантка» иначе структурирует его фильмографию, вынуждая нас смотреть новыми глазами его прежние работы. Грэй настаивает, что впервые снимает кино, в котором нет жанровой основы, и видит «Иммигрантку» как оперу (звучат Пуччини и Вагнер), переведенную на язык кинематографа. Отдельный источник вдохновения – «Дневник сельского священника» Робера Брессона, легший в основу исповеди главной героини; отсюда серьезность, трагизм, пышность эмоций. Это очень мрачный фильм, его героев Грэй проводит через мучительные испытания, и только в самом финале цепочка трагических событий каким-то чудом выводит к чему-то похожему на хэппи-энд. Но мы-то знаем, что дальше, даже много лет спустя, легче все равно не станет. (Читайте подробнее здесь)

13. «Каньоны» (The Canyons), Пол Шрейдер (Paul Schrader), США

Весь этот год я наблюдаю за тем, как закрываются любимые кинотеатры. На фестивале в Вене мы провожали один зал прощальным показом на пленке «Ланселота Озерного» Робера Брессона – любимого режиссера Пола Шрейдера, которому он посвятил влиятельную книгу «Трансцендентальный стиль в кино». Открывающиеся фотографиями заброшенных зданий «Каньоны» последнее время я вспоминал чаще всего. Такие же снимки сопровождали поэтический мемуар Апичатпонга Веерасетакула «Призраки в темноте» – заколоченные руины, порванные кресла, из дыры в потолке бьет луч солнца. Шрейдер совсем просто объяснял в первый день съемочной группе, о чем они снимают кино. О компании молодых людей из Лос-Анджелеса, вставших в очередь на фильм, затем кинотеатр закрылся, а они все равно остались там стоять, поскольку не знали куда идти. «Каньоны» описывают мир, где никто больше не способен мечтать. Ведь что такое кинематограф как не пространство фантазии? «Лос-Анджелес – столица зомби», – говорят вампиры у Джармуша. И вот эти зомби, завтракающие на Сансет-бульвар, продолжают по инерции зачем-то заниматься кино, хотя его никто из них самих уже давно не смотрит. Еще одна область, где фантазии первостепенны – это секс; и здесь картина оправдывает свое великолепное название. Ведь каньон – разновидность ущелья с очень крутыми склонами, откуда так легко сорваться, сделав лишь один неверный шаг. Шрейдер, основываясь на прекрасном сценарии Брета Истона Эллиса, практически с документальной достоверностью запечатлевает этот шаг.

12. «Молния» (Foudre), Мануэла Морген (Manuela Morgaine), Франция

Еще один диковинный, единственный в своем роде фильм. Он начинается как конвенциональное документальное кино про людей, переживших удар молнией. А затем мы вдруг оказываемся в психиатрической клинике, где лечат электрошоком. Следующая остановка – Сирия, которой больше нет; затем – постановка редкой пьесы Мариво «Диспут». Возникают удивительные персонажи – громовержец Ваал, доктор меланхолии Сатурн, завороженный «Тысячью и одной ночью» Симеон-столпник; Виргинский филин и Мадонна Акул – пациенты с клинической депрессией; в закадровом тексте Эсхил встречает Брехта; в финале все отплясывают на грандиозной вечеринке в ночном клубе. Революционная картина Мануэлы Морген расширяет наши представления о возможностях документального кино, из ее «Молнии» следуют, что они вовсе безграничны. По уровню амбиций этот фильм можно сравнить с «Древом жизни». Он рассказывает не о природном явлении, а о непостижимой красоте и жестокой произвольности жизни. Молния способна не только убить, но и исцелить; молния может пощадить. В этом киноэссе режиссер пытается увязать человека, Бога, предназначение искусства, любовь. Течение времени — вот ещё один мотив. Время, которое оборачивается вспять, не имеет линейного хода. Для молнии нет разницы между временами года и столетиями, она одинаково поражала пастухов две тысячи лет назад, продолжает сражать и наших современников. Как и для искусства: Мариво в восемнадцатом веке ставил вопросы, перед которыми бессильны мы и сегодня. Как и для депрессии. (Читайте подробнее здесь)

11. «Три беДствия» (Les trois d?sastres), Жан-Люк Годар (Jean-Luc Godard), 2013

Жан-Люк Годар – самый современный режиссер. Так было в 60-е, это остается неоспоримым фактом и пятьдесят лет спустя. «Три беДствия» – его 3D-дебют, разминка перед полнометражным «Слова, прощайте». На «Истории(ях)» кино» режиссер изобрел новый визуальный язык, которым пользуется последние годы. Новые технологии позволяют развивать его: трехмерные изображения разные слоями накладываются друг на друга, что делает годаровский традиционный коллаж из литературных цитат и чужих кадров (в диапазоне от Вернера Херцога до Пола У.С. Андерсона) еще насыщеннее. Фильм длится всего лишь семнадцать минут, но по богатству образами и идеями с ним не сравнится вся программа Каннского фестиваля, на задворках которого и состоялась премьера альманаха «3x3D», куда входят «Три беДствия». Не могу сказать, что эта картина легко поддается интерпретации с первого раза; ни с чем не сравнимая изобразительная красота попросту блокирует интеллектуальное восприятие, поэтому особенно предвкушаешь возможность увидеть это кино вновь.

10. «Будь я вором, я бы воровал» (Se Eu Fosse Ladr?o, Roubava), Паулу Роша (Paulo Rocha), Португалия

Иногда великие, без всякого преувеличения, режиссеры могут пропадать в сумеречной зоне из-за нашего невежества. Именно поэтому Жорж Садуль много путешествовал во время работы над «Историей кино», которая не могла быть написана только из одной точки, а требовала погружения в контекст кинематографа разных стран. Паулу Роша – один из четырех режиссеров, которые могут считаться синонимами португальского кино. Он умер в самом конце прошлого года, оставив нам прощальную картину. Мы живем в грустное время, когда медленно уходит поколение «новой волны» шестидесятых – одним из ее лидеров был Роша. «Будь я вором, я бы воровал» существует в ряду удивительных, ни с чем не сравнимых картин-завещаний рядом с «Ночью напротив» Рауля Руиса и «Взглядом Микеланджело» Антониони. Не уверен, что знакомство с Рошей стоит начинать именно с этой ленты; скорее всего, нет. Историю прощания мальчика Виталину с умирающим в 1917 году отцом и его последующий отъезд в Бразилию режиссер монтирует с фрагментами своих девяти предыдущих картин (словно greatest hits). Паулу Роша всегда был заворожен чужаками, которые на правах гостей пытались вписать свою жизнь в стремительно меняющийся ландшафт – будь то перестраивающийся Лиссабон в «Зеленых годах» или вымирающая рыбацкая деревня в «Перемене жизни». Он сам наслаждался правом быть посторонним: избрав ролевой моделью писателя Венсизлау ди Мораиша, в начале XX в. служившего в Японии португальским консулом, Роша замолчал на шестнадцать лет, уехав в Токио в качестве атташе по культуре. «Будь я вором, я бы воровал» рассказывает о последнем путешествии; это прощальный взгляд на собственную жизнь и то, что от нее теперь останется нам. Мальчик Виталину плачет от того, что у него не сохранилось никаких материальных воспоминаний от отца – во время эпидемии чумы сжигают вещи умерших. Последние слова в фильме звучат за кадром: «Виталину, не бойся. Мир больше того, что могут увидеть твои глаза».

9. «Ветер крепчает» (The Wind Rises), Хаяо Миядзаки (Hayao Miyazaki), Япония

Одно из первых воспоминаний – мы в первом классе читаем рассказ «Белые журавлики» советского детского писателя Юрия Яковлева: про бумажных птичек, которых для умирающей от облучения после бомбардировки Хиросимы девочки Сасаки Садако складывали дети по всему миру, даже пионеры из Москвы. Хаяо Миядзаки в прощальной, как сообщается, картине обратился к биографии своего кумира – авиаконструктора Дзиро Хорикоси, построившего во время Второй мировой войны один из лучших в мире истребителей, Zero. Правдивая история утоплена в сновидениях и мечтах – о небе, полетах, могуществе человеческого разума. В финале мы видим в последний раз эти улетающие куда-то вдаль белые истребители, которые постепенно начинают казаться маленькими, будто бумажные самолетики. Главный герой говорит, что ни один из них не вернулся обратно, этим кино и заканчивается. Название позаимствовано из стихотворения Поля Валери, а сама картина отсылает к «Волшебной горе» Томаса Манна, но всю саднящую сложность, красоту, меланхолию и противоречивость (Можно ли назвать Дзиро героем? Куда привели его смертоносные мечты?) нового фильма Миядзаки передают и строчки Яковлева: «Случалось, что налетал сильный ветер. Он подхватывал бумажную стаю, и тогда журавлики разлетались по всему свету».

8. «История моей смерти» (Hist?ria de la meva mort), Альберт Серра (Albert Serra), Испания

Альберта Серру авансом называли одним из самых перспективных современных режиссеров уже после его второй картины «Честь кавалерии»; «История моей смерти» – самое убедительное подтверждение того, что все эти слова произносились не напрасно. К истории жизни Джакомо Казановы кинематограф подступался не раз. Даже нашему соотечественнику Ивану Мозжухину довелось дважды сыграть великого писателя. Не говоря уже о картине Феллини, про которого, впрочем, доподлинно известно, что он не переносил Казанову и считал его графоманом. В этом смысле подход Серры – полная противоположность. Каталонский режиссер много лет изучал литературу и ставит ее выше других видов искусства, что объединяет его с Александром Сокуровым, о котором он собирается написать книгу. Вполне возможно, это первый фильм о Казанове, который чрезвычайно точно ведет диалог с книгой. Перед нами не экранизация, а вольная фантазия, в которой есть место даже явлению Дракулы; но фантазия, основанная на доскональном знании текста. Стефан Цвейг однажды написал о Казанове: «Какими узконаправленными, бедными событиями, тесными в пространстве, провинциальными в социальном плане кажутся нам жизни Гёте и Жан-Жака Руссо, сплошь обращенные к одной цели и повинующиеся воле к творчеству, рядом с карьерой этого авантюриста, бьющей ключом, словно река, и столь же стихийной; это всего лишь дилетанты в наслаждении жизнью, как он – дилетант в литературе». Известно, что последние годы жизни Казановы не вошли в его мемуары, поскольку были прожиты в ужасном упадке – он был разорен, тяжело болен, а его земная слава подверглась забвению, ведь умерли те, кто мог ее помнить. «История моей смерти» – уникальный по щедрости посмертный подарок ему. В конце концов мы знаем о его жизни лишь благодаря литературному произведению, так что нам мешает признать то, что его «подлинные» последние дни описаны биографами-завистниками, и поверить в ту версию, которую предлагает нам Серра, ведь только она по-настоящему достойна того Казановы, которого мы знаем.

7. «Ревность» (La Jalousie), Филипп Гаррель (Philippe Garrel), Франция

Очень скромный, маленький фильм, один из самых коротких у Гарреля – всего 77 минут. После амбициозного триптиха «Регулярные любовники» – «Граница рассвета» – «Жаркое лето» «Ревность» и вовсе выглядит слишком нормальной французской картиной об отношениях. Это обусловлено и чисто экономическими причинами (сорвался амбициозный проект в Италии), и личными – во время съемок от режиссера ушла его спутница, что еще больше сблизило реальную жизнь с кино. Умер отец Гарреля, Морис – центральная фигура в творчестве режиссера. Ему фильм и посвящен: это история его молодости. Такое чувство, что Гаррель здесь пытается найти точку опоры, устойчивую платформу, найти силы, чтобы продолжать снимать. Наконец, «Ревность» – завершение большего круга в масштабном автобиографическом проекте, поскольку это ремейк второй короткометражки, которую режиссер снял в семнадцать лет. Филипп Гаррель и вправду за последнюю пару десятков лет не делал ничего нового и склонен к повторам. И все же для меня все равно нет ничего важнее, чем каждые два-три года наблюдать, как он раз от разу снимает, казалось бы, ровно то же самое, что обычно. Когда-то Жиль Делез, страстный поклонник Гарреля, писал, что ему подвластно сложнейшее искусство расположения людей в кадре. Это умение он не растерял, и именно это, по-моему, и называется кинематографом. (Читайте подробнее здесь)

6. «Примесь» (Upstream Color), Шейн Каррут (Shane Carruth), США

Про «Примесь» было сказано много несправедливого. Отвечу только на одну из претензий: здесь нет никаких темных мест, нарочитого тумана и паззла. Возможно, дело только в том, что Каррут относится с огромным уважением к своему зрителю и считает, что тот гораздо внимательнее, чем он есть на самом деле. С первого раза за сюжетом непросто уследить потому, что языку этого повествования необходимо учиться по мере просмотра и ровно в тот момент, когда начинаешь понимать логику монтажа, обращения со временем и пространством, фильм как раз и заканчивается; ну, так можно посмотреть по второму разу. Что это — фантастика, триллер, хоррор, мелодрама? В этом году мне не доводилось видеть такого шокирующе точного изображения отношений между двумя людьми – любви, если угодно. «Примесь» рассказывает о том, как же это страшно принять другого со всем грузом его прошлого, страхов и тех голосов, которые звучат в его голове. Взять ответственность за этот выбор. Тот момент, когда ты смотришь кино и понимаешь, что не уверен, что на это способен, – опыт куда более страшный, чем все остальные – чрезвычайно увлекательные – сюжетные линии о зловещих грабителях, одинокого бога-саундпродюсера посреди свинарника и неприятных червей, вселяемых под кожу. Так что, может быть, и хоррор. А что до остающихся после финальных титров вопросов и отсутствия ответов на них – будто бы мы за пределами кинозала получаем ответы на все волнующие нас вопросы.

5. «Невидимая жизнь» (A Vida Invis?vel), Витор Гонсалвиш (V?tor Gon?alves), Португалия

Колоссальное возвращение этого года. В восьмидесятые Гонсалвиш, друг и наставник Педру Кошты, снял одну из ключевых португальских картин «Девушка летом», но после дебюта ушел преподавать в лиссабонской киношколе и больше не снимал. Над «Невидимой жизнью» он трудился много лет, а оценить ее по достоинству смогли, увы, немногие – слишком это замкнутое, герметичное, кажущееся скромным кино. Но эта скромность той породы, что была присуща Ясудзиро Одзу, о котором я думал все время на протяжении фильма. Перед нами поистине полуночный режиссер, мир которого населяют растерянные фланеры и мечтатели, доверяющие больше своему воображению, нежели доводам рассудка. Здесь ведется оживленное сражение между светом и тьмой; «Невидимая жизнь» снята для тех, кто до сих пор верит, что кино не разучилось грезить и запечатлевать наши фантазии. (Читайте подробнее здесь )

4. «Ничья дочь Хэвон» (Nobody’s Daughter Haewon), Хон Сан Су (Hong Sang-Soo), Южная Корея

О Хон Сан Су всегда очень сложно писать, в этот раз – в особенности. Его кино всегда в точности приходится по мерке человеку; и сложно в современном кино найти режиссера более тонкого, наблюдательного, внимательного к этому человеку. Если бы нужно было коротко сформулировать, о чем этот невероятно сложный, очень тонкой выделки фильм, то я бы сказал, что он — про появление и исчезание людей в пространстве. «Ничья дочь Хэвон» рассказывает об опыте одиночества, взросления, расставания, обретения себя, но прежде всего о том, что это вообще значит – быть живым. Это четырнадцатая картина этого невероятного режиссера, и если вы еще не видели его работ, то с нее как раз лучше всего начать знакомство с ним. (Читайте подробнее здесь)

3. «Кровь» (Sangue), Пиппо Дельбоно (Pippo Delbono), Италия

Советовать смотреть «Кровь» я могу только самым отважным зрителям, которые не побоятся заглянуть в бездну. Знаменитый театральный режиссер Пиппо Дельбоно осуществляет прямое проникновение в те темные области, от которых нас старательно оберегают защитные механизмы организма. Сложно поверить, что примитивная форма видеодневника, ведущегося на айфон и фотоаппарат, позволяет добиться такой сложной структуры и богатой полифонии повествования. Дельбоно приближается к смерти на то расстояние, где обыкновенному человеку непросто сохранить рассудок. Он снимает, не прерываясь, агонию и кончину родной матери; записывает одним девятиминутным планом рассказ своего друга – террориста из «Красных бригад» – о том, как тот казнил невинного человека; ласкает камерой трещины в зданиях заброшенного после землетрясения города Аквила; запечатлевает мокрые следы на снегу, оставленные процессией ссутуленных коммунистов: когда-то они мечтали изменить мир, а в январе 2013 пришли попрощаться со своим товарищем и с надеждами на справедливый мир. Такого кино из Италии мы не видели уже много лет. К тому же «Кровь» – документальный сиквел к великим «Неаполитанским братьям и сестрам» Вернера Шретера, которые были прощанием с неореализмом, его похоронами. (Читайте подробнее здесь)

2. «Что теперь? Напомни мне» (E Agora? Lembra-me), Жуаким Пинту (Joaquim Pinto), Португалия

Рядом с этой картиной очень многое неожиданно кажется каким-то не таким уж и важным, незначительным. В случае почти со всеми остальными пунктами списка я готов признать, что дело, быть может, в моих личных пристрастиях и вкусе; но это столь масштабное кино, что именно оно в первую очередь определяет весь этот год. Впрочем, сам Пинту поморщился бы от таких громких слов; поскольку интонацию его повествования задает скромность, великодушие, щедрость мыслей и наблюдений. «Что теперь?» длится три часа, в которые Пинту вмещает гораздо больший временной отрезок. Внутреннее время вовсе выходит за пределы всего недолгого существования кинематографа; режиссер в своих размышлениях о человеке, его силе и вере в искусство, возвращает нас к наскальной живописи, не способным устареть текстам блаженного Августина, мысли Возрождения. Все это, а еще любовь, политика, рутина повседневной жизни, болезни, религия – увязывается в невероятный узор, который и образует то самое единство всех вещей. К тому же – это и полноценная история кино, и приключенческий фильм, и невиданное повествование о любви. «Что теперь? Напомни мне» не завершается финальными титрами, а остается навсегда со зрителем, награждая его новой оптикой, помогая по-другому смотреть на мир. Если в кино когда-нибудь и появлялось очень последовательное, рациональное доказательство существования бога, то оно перед вами. (Читайте подробнее здесь)

1. «Выживут только любовники» (Only Lovers Left Alive), Джим Джармуш (Jim Jarmusch), США

Это даже не фильм, а коллекция взглядов на мир, инструкция по выживанию, оберег. «Выживут только любовники» – так должен был называться один из не снятых фильмов Николаса Рэя — учителя Джима Джармуша — с участием The Rolling Stones, по научно-фантастическому роману о планете без взрослых, оказавшейся в распоряжении подростков. Джармуш снимает о планете, которая разучилась мечтать; наука, искусство, красота так и не стали востребованы. Вереница поражений рассматривается из точки разочарования – агонизирующего города Детройта (пара к другому опустевшему городу – Аквиле из «Крови» Пиппо Дельбоно). Время большого кинематографа, кажется, тоже подошло к концу, он все больше становится увлечением для небольшой кучки синефилов, больше похожих на международную секту. Поэтому Джармуш – как и Каракс в своем изящном и пронзительном Holy Motors – лишь скромно продолжает снимать кино, хотя не очень понятно, кому оно еще нужно – просто для красоты жеста. И да – это очень усталый, анемичный фильм, в котором многое не продумано и не додумано, что порождает множественные совершенно неверные, подчас попросту глупые, интерпретации: это не про фетишизм, не про элитизм, не про инфантильность и не про хипстерство. В начале этого материала я писал, что есть фильмы, которые становятся твоими друзьями и остаются с тобой навсегда. Это не случай Джармуша, который, возможно, быстро забудется; он снял фильм-любовник, с которым жаждешь скорой повторной встречи. (Читайте подробнее здесь)

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить