Интервью
Наталья Шарапова
Наталья Шарапова

Деньги на ветер


Работы Мани Хагиги достаточно неплохо известны российскому зрителю: его предпоследний фильм «Мужчины за работой» с успехом прошел в прокате, а роль в фильме «Про Эли» еще три года назад открыла его для российской публики как талантливого актера. Последний фильм Хагиги — «Скромный прием» — рассказывает историю респектабельной супружеской пары, отправившейся в Курдистан с гуманитарной миссией. Местные жители явно не готовы ответить им взаимностью; роуд-муви превращается в притчу об искушении властью.

Мани Хагиги

— И все-таки — ваш фильм основан на реальных событиях?

— Когда-то мои друзья рассказали мне историю о том, как они отправились в Иран, чтобы помочь потерпевшим, только что пережившим стихийное бедствие. Они не понимали, что привезти и просто сняли со счета все имеющиеся деньги, положили их в машину и поехали. Когда они добрались до пункта назначения, стало понятно, что деньги никто брать не хочет: после катастрофы на них стало невозможно что-либо купить. Интересное противоречие — деньги абсолютно бесполезны перед лицом настоящей беды, но даже в такой ситуации они сохраняют свое символическое значение.

— Судя по сценарию, абсурд вам близок.

— Абсурд — это средство обобщения. Мне хотелось рассказать универсальную историю. Поэтому я убрал из сюжета катастрофу и отсылки к конкретной географии. В предыстории героев война, а не стихийное бедствие. Я старался создать атмосферу фантомного страха: где-то рядом все время идет война, но ее не видно.

— Фильм начинается с цитаты из Корана: «Не кичитесь милосердием, иначе уподобитесь пыли на камне, которую смоют потоки дождя.»

— Эта фраза возникла уже после того, как картина была закончена. Я пытался протащить свой фильм через цензуру, а для этого мне нужно было убедить цензоров в том, что он не противоречит законам Корана. Один из них после фильма спросил меня: а ваш фильм случайно не вдохновлен цитатой из Корана о милосердии? И я, разумеется, выпалил: «Да, конечно, он именно об этом!» Милосердие — действительно сложная тема, особенно спорная в контексте современной благотворительности. Возьмем Международный Валютный Фонд (МВФ) — организацию, которая приходит в бедствующие регионы, раздает людям деньги, создает инфраструктуру и т.д. Но из-за непонимания и несоблюдения определенных культурных канонов миссия может провалиться: несмотря на все добрые дела, люди начинают относиться к МВФ с ненавистью. Как отличить истинное сострадание от желания создать себе репутацию на чужом несчастье?

— Мне кажется, искушение властью, которое не выдерживают герои фильма, сближает «Скромный прием» с «Догвиллем»
Ларса фон Триера.

— Что я могу сказать? Очень хорошо! В творчестве фон Триера есть несколько поворотных для меня картин. Среди них, несомненно, «Догвилль». И так же, как в «Догвилле», мне хотелось показать человека, который приходит к ошибочному осознанию собственной богоизбранности. Также важно их не демонизировать: они просто пытаются выполнить чью-то стороннюю волю (в фильме есть несколько версий того, почему им нужно раздать деньги, и вы, как зритель, выбираете ту, которая вам ближе). А то, что их импровизированные способы достижения цели убивают саму цель — это уже другой вопрос.

— Как вам работалось одновременно в роли актера и режиссера?

— Честно говоря, я в страшном сне не планировал одновременно играть в этом фильме и быть его режиссером. У меня был кандидат на роль Каве, который не смог работать в фильме из-за конфликта с расписанием съемок. Все остальные иранские актеры, которых я пробовал на эту роль, совершали одну и ту же ошибку: они воспринимали роль Каве как роль хрестоматийного злодея. Но он-то не злодей, и интересно именно то, как в совершенно обычном человеке при определенных обстоятельствах могут проявиться такого рода качества. В итоге Таране — актриса, сыгравшая главную роль, подошла ко мне и сказала: «Мани, почему бы тебе не сыграть эту роль самому?» И сначала я подумал: «Нет, только не это!» Режиссура забирает у меня так много усилий, что представить себя еще и в роли актера было дико. Но я немного подумал и решил, что надо попробовать.

Скромный прием. Реж. Мани Хагиги, 2012

— Таране Алидости — потрясающая актриса. Много ли было других кандидаток?

— Таране — одна из трех или четырех настоящих звезд иранского кино, хотя ей всего 28 лет. Она стала звездой стремительно. После первого фильма «Я — Тaранe. Мне 15 лет» она получила в Локарно приз за лучшую женскую роль. Но в отличие от многих других актрис продолжила сниматься только в тех фильмах, которые ей действительно нравятся. Так что только через три года после Локарно она снялась у Асгара Фаради в фильме «Прекрасный город». Потом был фильм «Фейерверки. В среду», который мы написали вместе с Фаради. Там она тоже сыграла главную роль. Следующим фильмом был «Ханаан», который не видели за пределами Ирана. Это семейная драма о женщине, которая узнает, что беременна в тот момент, когда собирается уйти от мужа. После «Ханаана» Таране начала работать в больших коммерческих проектах, но вот эти десять лет жизни были образцом очень редкой актерской избирательности. Роль Лейлы была написана специально для Таране. Я не допускал мысли, что ее может сыграть кто-то еще. Она исключительно умная актриса, очень хорошо понимает, что от нее хотят и, что еще важнее, умеет избегать наигрыша.

— В фильме много диалогов: как долго вы писали сценарий и репетировали?

— Этот процесс длился достаточно долго, но так как я ненавижу съемки, все кроме них доставляет мне двойное удовольствие. Обычно еще на стадии написания сценария я приглашаю к себе несколько актеров, и мы импровизируем разные сцены. Я снимаю пять или шесть вариантов каждой сцены. Этот материал никогда не попадает в фильм. Я просто его анализирую, чтобы понять, какие вещи нужно убирать, а какие прописывать более досконально. Такой процесс также помогает понять, что умеют актеры. В случае «Скромного приема» все заняло восемь месяцев. Потом во время подготовки к съемкам мы выбираем места, где будем снимать, и репетируем сцены. Я не люблю никаких неожиданностей на съемочной площадке, поэтому во время подготовки мы репетируем очень подолгу, чтобы пропустить через себя все сцены, отработать их до полного автоматизма.

Скромный прием. Реж. Мани Хагиги, 2012

— Костюм вашей героини так же абсурден, как и ее действия. Можно ли встретить девушку, одетую как Лейла, на улицах Тегерана?

— Костюмы для героев придумывала моя ассистентка — очень молодая девушка, ей всего 25 лет. И мы с ней долго обсуждали, как наши герои должны выглядеть. Мне казалось, что они должны выглядеть так, как будто они только что вышли с элитной вечеринки в каком-нибудь посольстве Тегерана, и кто-то позвонил им и сказал, что надо срочно ехать в Курдистан. Нужно было помнить и о дресс-коде, который существует в Иране — женщинам нельзя оголять шею и голову. Поэтому мы сделали традиционный костюм с элементами шика и абсурда. Так что она не выглядит как типичная девушка из Тегерана. Но инопланетянкой ее тоже не назовешь.

— Вы слышали о стэнфордском эксперименте?

— Я знаю о стэнфордском эксперименте, но не думал о нем, когда снимал «Скромный прием». Тема трансформации личности властью — далеко не новая. Мне хотелось взглянуть на это под ироничным углом. Поведение злодеев и тиранов смешно, так же, как смешны диктаторы, к примеру, Гитлер в исполнении Чарли Чаплина. Юмор при этом — вовсе не безобидная вещь. Зрители в кинотеатре смотрят на героев экрана, смеются над ними, наслаждаются их страданиями. Кино — это и есть стэнфордский эксперимент.

— Меня весь фильм ужасала ваша жестокость по отношению к деньгам — душераздирающие сцены уничтожения целого состояния!

— Да уж, в фильме есть сцена, где я сжигаю деньги. И несмотря на то, что это фальшивые деньги, о чем я, разумеется, знаю, поверьте, мое сердце сжималось с каждой сожженной пачкой. Это удивительно сильный символ. К сожалению, этот фильм легко принять за антикапиталистическое высказывание, которым он не является. Я давно потерял интерес к левой политике, мне кажется, вся эта борьба с деньгами давно лишилась всякого смысла. Деньги — это совсем неплохо, но то, что они в какой-то степени владеют нами — это факт. Но этот фильм не о деньгах, а о власти.

— К слову о деньгах — во что вам обошелся этот фильм?

— 400 тысяч долларов, и мы вышли за пределы бюджета: я рассчитывал на 300 тысяч. Снимать фильмы в Иране достаточно дешево. Малобюджетным был мой предыдущий фильм — «Мужчины за работой». Он стоил 12 тысяч. И это невероятно дешево даже для Ирана. Я уверен, что в России бюджеты значительно больше, и мне кажется, здесь к кино несколько другое отношение. В Иране многие люди, занимающиеся кино, не воспринимают это как профессию. Для меня кино — это хобби. Я зарабатываю деньги как актер, консультирую рекламные агентства, снимаюсь в рекламе. А кино я снимаю на каникулах, в отпуске. Я всегда говорю актерам, что если фильм заработает какие-то деньги, они пойдут на их зарплату. Но изначально актеры, ассистенты, операторы часто подписываются работать просто за идею.

Скромный прием. Реж. Мани Хагиги, 2012

— Государство помогает?

— В Иране есть много программ по финансированию кино: во-первых, все необходимые материалы продаются кинематографистам по очень низким ценам — пленка, свет, камеры. Иранское правительство покупает негативы у Kodak и продает по сниженным ценам. С этой точки зрения даже мой последний фильм финансировался государством, так как все материалы и оборудование мы купили за полцены. Есть другой путь, когда правительство выступает в роли продюсера, и тогда оно полностью финансирует фильм. Такую поддержку получить несколько сложнее.

— Легко ли ладить с цензорами?

— Как я и говорил: есть два способа взаимодействия с цензурой. Первый: идти на прямую конфронтацию, вещать из подполья и принимать тот факт, что придется снимать малобюджетное кино, которое почти никто не увидит. Я этот путь не поддерживаю: такого рода сценарий меняет не только средства производства, но и эстетику. Режиссеры начинают снимать исключительно андеграундные фильмы и это мне не нравится. Другая позиция — это отдавать себе отчет, что живешь в такой стране, как Иран, с определенными, несколько странными законами, с которыми придется иметь дело, если есть желание выпустить фильм. И дальше ты стараешься делать кино, которое можно подогнать под официальную доктрину. Мне это удавалось далеко не всегда: мой первый фильм — «Абадан» — был запрещен к показу в Иране. Второй фильм — «Мужчины за работой» — показывали во всем мире, в конце концов, показали на Тегеранском кинофестивале, но запретили для проката по стране. «Ханаан» — мой третий фильм был разрешен в Иране и прошел там очень успешно. Однако именно этот фильм, по непонятным мне причинам, продюсеры не захотели выпускать на международный рынок. Так что за пределами Ирана его никто не видел. «Скромный прием» сейчас все еще ездит по фестивалям, но должен быть выпущен в Иране осенью.

— Прокатное удостоверение дали без проблем?

— Я старался избегать конкретики, поэтому к фильму сложно придраться. Когда я начал рассказывать про «Скромный прием», все в один голос говорили: «Даже не думай, ты не получишь разрешения.» Потом, когда я написал сценарий, все говорили то же самое, потом я все-таки получил разрешение на съемку, начал снимать, и все начали говорить: «Ну, хорошо, ты снимешь фильм, но его никто не увидит.» И так на всех стадиях работы над этим фильмом. Но в итоге все получилось, потому что я очень хорошо умею договариваться с цензорами. Очень важно не иметь личной ненависти к человеку, с которым ты общаешься. У меня ее нет, я хочу обыграть противника, но я его не ненавижу. Меня критикуют за такую «соглашательскую» позицию, но я считаю, что кроме как через дискуссию ничто никогда не изменится. Из «Скромного приема» по требованию цензоров я вырезал всего двадцать секунд. Можно сказать, я сделал ту картину, которую хотел.

— Судя по вашим фильмам, цензура только тонизирует художника.

— Абсолютно не согласен. Цензура не делает людей более свободными. Это ерунда. Цензура заставляет выверять каждый кадр. И как один из факторов, заставляющих человека быть настолько чувствительным к реальности, она косвенно хороша. Возвращаясь к творчеству Ларса фон Триера, у него есть прекрасный фильм о цензуре — «Пять препятствий». То есть фильм, разумеется, не о цензуре, но совпадает с моим видением этого явления: предположим, есть закон, согласно которому каждый план в фильме не может содержать больше десяти кадров. И это единственный способ работать. Ты хватаешься за голову, но тебе не остается ничего другого, как принять условия игры. И иногда, если есть талант, получается даже лучше, чем при отсутствии всяких ограничений.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить