Юбилей
Юрий Герман со своими читателями
Борис Аверин
Герман как писатель, к сожалению, как-то основательно и незаслуженно забылся — так, что даже страшно сказать, насколько он забылся. Такая вот у него литературная судьба. Хотя человеком он был ярким, удачливым, жизнелюбивым, незлобным. Авантюристом самого высокого полета. Модно одетых людей тогда было немного, но он и его друзья одевались у портных старой закваски, еще не забывших высот своего ремесла. Прохожие оборачивались, мальчишки кричали вслед: «Чемберлен! Иностранец!» В 29 лет Герман получил орден Трудового Красного знамени. Это была большая редкость. Михаил Герман очень интересно пишет в своей книге «Сложное прошедшее» о том, как в день рождения он всегда просил своего отца надеть орден, и тот никогда ему не отказывал — очень им гордился.
Наш заведующий кафедрой, профессор русской литературы Георгий Пантелеймонович Макогоненко, много мне рассказывавший о Германе, тоже был таким, поэтому у меня его образ как-то наложился на образ Германа. Макогоненко испытывал к Герману — как бы это точнее сказать — глубокое искреннее уважение и любовь. Самое интересное, что он всегда в быту делал то же, что делал Юрий Павлович. Если Герман курил трубку, то Макогоненко тоже начинал курить трубку. Если Герман переходил на сигареты, Макогоненко тоже переходил на сигареты. В последнее время Герман курил сигары и Макогоненко курил сигары. Герман никогда не любил жалующихся на жизнь нытиков, ему нравились блестящие, удачливые люди, он в них влюблялся и притягивал их.
Сергей Шаргунов
Юрий Герман жил под звездой Севера. Даже в его лице — в глазах, в полуулыбке — есть нечто северное, сильное, но одновременно сдержанное и даже застенчивое.
В
Отважный подвиг и трезвый ум — такова формула германовской героики. Вся литература Германа разнообразная и разножанровая, по крайней мере, та, с которой я знаком, просвечена благородным, но суровым огнем северной звезды. Его герои, полярники, военные, врачи, чекисты, совмещали в себе хладнокровие и страстность. Отсюда и колючие звездные названия-пароли «Я отвечаю за всё», «Дело, которому ты служишь». При этом все лучатся «советским гуманизмом».
Юрий Герман
Дмитрий Быков
Юрий Герман — это писатель всего, что не укладывается в норму, летописец всевозможных подвигов и чудачеств. С самого начала его привлекали гипермасштабные типажи, герои. Но мне кажется, что из замечательного бытописателя, летописца Москвы и Ленинграда
Потом Герман все-таки умеет писать интересно: мало описаний, много диалогов, такая кинопроза. В России есть три писателя, которых нужно изучать в плане стиля: это Вера Панова, Павел Нилин и Герман. Это три автора, которые во многом создали советское кино
Юрий Герман, 1925
Игорь Сухих
Юрий Павлович Герман — талантливый беллетрист советской эпохи со всеми плюсами и издержками этого определения. Его роман «Вступление» хвалил Горький; он — делегат Первого съезда писателей (в 24 года!); он литературный многостаночник: писал о милиционерах и врачах, Дзержинском и Петре Первом; его награждали Сталинской премией и негативно упоминали в партийных постановлениях; его щедро издавали и экранизировали. Монография о Германе (а это в литературе советской эпохи важная ступень канонизации) вышла в 1965 году, еще при его жизни.
Но в последние десятилетия Германа, как и многих его современников, конечно, подзабыли. Кто вспомнит, когда в последний раз выходила его книга? Возможно, это дело времени и случая. Возобновление интереса к Чингизу Айтматову после его недавних переизданий, показало, что при удачном стечении обстоятельств беллетристика советской эпохи вполне конкурентоспособна.
Б. М. Эйхенбаум (все мы знаем, какого уровня литературовед) утверждал, что как книга для юношества «Россия молодая» лучше, романа Алексея Толстого (кстати, по воспоминаниям дочери, именно Эйхенбаум — конечно, с помощью Пушкина — и придумал заглавие, а перепечатывала этот «толстенный роман» на машинке как раз О. Б. Эйхенбаум). А вот Шкловскому она совсем не нравилась
Большинство писателей советской эпохи пережили «отрицательную эволюцию»: они хорошо или даже блистательно начинали, но потом так и не смогли повторить свои ранние успехи. Возможно, и ранний Герман окажется интереснее, чем автор трилогии о враче Устименко. Но для того, чтобы понять, так это или не так, кто-то должен увлечься им, исследовать, опять же — издать…
Надо сказать, что Юрию Герману, конечно, очень повезло с сыном. Сегодняшнее его присутствие в культуре — это, прежде всего, строка в титрах фильмов Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин» и «Проверка на дорогах». Но что здесь от прозы отца, а что от восприятия сына — тоже интересная филологическая проблема.
Юрий Герман на Северном флоте, 1943
Андрей Арьев
Герман был очень порядочным человеком, прожившим чрезвычайно благополучную жизнь, но при этом, конечно, как любой крупный писатель советского времени, это была фигура трагического содержания. Он принял коммунизм ленинского типа, но всячески пытался ему противопоставить ценность человеческой личности, ее индивидуальности. Мне кажется, что его более мелкие вещи, такие, как «Лапшин» и «Жмакин», интереснее и современнее поздних романов. Там становится очевидным то, что исторические трагедии берут начало в малом, в семье, как из незначительного бытового материала появляются сюжеты и вещи большого масштаба.
Татьяна Авлова
Что-то умное и оригинальное о Германе можно было сказать лет двадцать-тридцать назад. Когда-то все девушки очень увлекались романом «Дорогой мой человек». Сейчас Герман ценен как документ эпохи. В его произведениях был очень насыщенный исторический фон, создаваемый за счет точных бытовых деталей. Я, например, очень хорошо запомнила, как докторши носили в кобуре свои дамские принадлежности — помаду и пудру.
Юрий Герман в начале Великой отечественной войны
Евгений Марголит
Из уст Анатолия Зиновьевича Юфита я слышал такую историю: он, совершенно еще желторотый, только что пришедший из армии, попал на публичное «избиение» Зощенко, не признававшего обвинений Жданова в свой адрес. Сборище это вел Константин Симонов. Юфит сел рядом с незнакомым ему человеком и дальше сидел, раскрыв рот. Через какое-то время он заметил, что его сосед смотрит на него все более и более сердито. И вдруг, в какой-то момент, этот человек громко выкрикнул: «Позор, Симонов, позор!», повернулся и вышел. Через несколько лет, когда Юфит уже был завлитом, он снова встретил этого человека, и оказалось, что это Юрий Герман. Он напомнил ему эту историю — время уже было другое — и Герман сказал: «Так это же я для вас тогда кричал! Вы же с таким разинутым ртом все это слушали, что мне стало страшно». Соль этой истории в том, что Симонов спас Германа в
Юрий Герман, 1962
Захар Прилепин
Я считаю, что Алексей Герман и Алексей Алексеевич Герман как-то незаслуженно затмили своего отца и деда. Герман — большой имперский художник. Это ощущение большой страны, с большими смыслами, с большими идеями он пронесет через все свои тексты — от своего романа «Россия молодая», которым я очень болел в юности, до поздних своих вещей, которые были посвящены советской интеллигенции. Алексей Герман сумел это передать в своем совершенно гениальном фильме «Мой друг Иван Лапшин».
Герман достаточно ровный писатель. Все, что он написал, сделано на одном, более или менее хорошем уровне. Он один из немногих советских художников — последовательных, спокойных, и, тем не менее, неоднозначных, не линейных, а многослойных авторов, у которых достаточно нетривиальные, правильные представления о реальности. У Германа, в отличие от девяти десятых современных литераторов, очень четкие представления о добре и зле, о гуманизме и антигуманизме, о человеке и античеловечности. Скажем так: Герман плохому не научит!
Я думаю, Герман никогда не устареет, его стоит переиздавать, и к нему стоит обращаться. В его произведениях содержатся неисследованные кладовые того, чем стоило бы заниматься, что стоило бы экранизировать. Есть большое количество пустых и бесполезных стилистов, а у Германа есть органика, это самое главное.
Лев Лурье
О Юрии Германе я могу сказать, ссылаясь на покойного Льва Лосева. Он писал, что ленинградским писателям, которые родились в конце
