Канны-2016: «Сьераневада» Кристи Пую, диалог
Сьераневада. Реж. Кристи Пую, 2016
Борис Нелепо: Мы с тобой находимся в привилегированном положении по сравнению с будущими зрителями «Сьераневады», поскольку вообще ничего не знали о том, что это будет за кино и о чем. Ну, кроме того, что это новая работа нечасто снимающего Кристи Пую. Может, попробуем восстановить первое впечатление от просмотра? Открывающая сцена, еще до титров, идет десять минут без монтажных склеек, я специально засек. Ничего не происходит: главные герои, про которых мы еще не знаем, что именно они будут главными героями, — семья (муж, жена, ребенок) — не могут припарковаться. Супруга выходит из автомобиля, ее мужу гудят, он нарезает круг, разрытая дорога… О чем ты думал на этой сцене?
Андрей Карташов: Странные ощущения — будто я смотрю через камеру наблюдения глазами скучающего охранника, который от безделья наблюдает за какими-то незнакомыми ему людьми. Там же еще камера так вращается по своей оси: налево, направо, налево, направо, как будто следит за ними. Дальше весь фильм так — в каждом, кажется, плане это теннисное движение. Причем в некоторых случаях можно было бы просто поставить камеру чуть дальше, чтобы все попало в кадр, но Пую этого не делает, ему важно ощущение наблюдения за счет постоянного движения. Этот отстраненный взгляд нам, конечно, уже знаком по фильмам и самого Пую, и его товарищей по румынской волне. Такая поэтика подъезда, что ли, ведь камеры наблюдения обычно стоят у подъезда — на границе личного и общественного пространства. Или поэтика прихожей. Собственно, почти вся оставшаяся часть фильма снята в одной квартире, и по большей части как раз из прихожей.
Б.Н.: Только снято с человеческого роста, будто бы это мы стоим там и машем головой туда-сюда. Я сразу обратил внимание на это вращение, возникло ощущение странного присутствия. Порумбою, например, совсем иначе работает с изображением. Я потом думал про это весь день, но сам так и не догадался, подглядел в интервью с Пую. Он говорит, что хотел «воссоздать» взгляд умершего человека, того самого, поминки по которому и занимают весь фильм — отца главного героя по имени Лари. То есть это почти ghost-story. Мне очень нравится, что Пую, с одной стороны, продолжает дело нового румынского кино, а с другой, находит выход из определяющего его аскетичного реализма.
А.К.: Да, так еще интереснее. Причем не противоречит моей теории о том, что этот взгляд — взгляд из пограничного пространства. Дело происходит на сороковой день после смерти отца семейства: в православии считается, что в этот момент душа окончательно покидает землю. Она уже стоит на пороге. Я бы даже сказал, что в каком-то смысле это духовный сиквел «Смерти господина Лазареску», с которой началась и слава Пую, и вообще румынская волна: та картина заканчивалась смертью, а здесь дело происходит после смерти. Однако там был один главный персонаж — собственно, господин Лазареску, а тут в кадре целое большое семейство — от грудных детей до стариков… Не знаю как ты, а я в них даже запутался.
Б.Н.: Да, абсолютно! У меня весь блокнот исписан их именами и стрелочками, я пытался восстановить родственные связи, но до конца так и не получилось. В квартире больше десятка человек (у всех очень знакомые лица по другим румынским фильмам). Но, мне кажется, это не так уж важно. Мы после сеанса говорили с австрийским критиком русского происхождения Андреем Арнольдом, и он точно заметил: на такие мероприятия приходят же разные люди, необязательно ближайшие родственники. В какой-то момент они разносят поминальную еду — блины? — соседям, которые тоже могли бы зайти, продолжайся кино еще дольше… Еще же очень смешно (не только нам; Лари, словно кинозритель, тоже периодически заходится в приступах смеха): они весь фильм хотят есть, почти звереют уже от голода к финалу, но трапезе все время что-то мешает. Сначала ждут опаздывающего священника, завязывается ожесточенный спор о коммунистическом прошлом, затем семейная ссора… Я для себя сформулировал, что это вывернутое наизнанку, лишенное всякого сюрреализма, абсолютно реалистическое «Скромное обаяние буржуазии».
А.К.: Или «Ангел-истребитель», но про то, как люди не могут поесть. Единственный в фильме крупный план — с тарелкой, на которой лежат полента и котлеты. Наверное, это спойлер: начало ужина — ключевой поворот сюжета. Опять же, ожидание связано с пограничными ситуациями — поминки как долгие проводы.
Сьераневада. Реж. Кристи Пую, 2016
Б.Н.: И вот тут интересно: а какими вообще глазами «Сьераневаду» смотрят европейские зрители? Для нас все очень знакомо и предельно понятно. Я несколько раз вздрагивал, несколько раз ловил себя на том, что переживал очень похожие ситуации, попадание стопроцентное.
А.К.: Это вообще частый вопрос к румынскому кино в России — насколько наше восприятие завязано на общие культурные коды. Но мне кажется, что Пую довольно универсальный автор, а диалоги про коммунизм или тот же православный священник — так, поправки и частности. Бунюэль же не специфичен для католиков.
Б.Н.: Не знаю насчет универсальности. Я как раз не считаю, что универсальность — такое уж достоинство само по себе. Во всяком случае ее отсутствие для меня не является недостатком. Меня задело больше всего, насколько все это легко переносится на нас, на современную Россию. То есть морок этот посткоммунистический очень похож даже в таких разных странах, как Россия и Румыния.
А.К.: Да, причем у нас еще острее: сколько семей переругались из-за Крыма?
Б.Н.: И не только. Эта упертая завороженность прошлым, невозможность в нем разобраться, вечное к нему возвращение. А еще тотальное недоверие к реальности — отсюда увлечение теориями заговоров. Один из героев помешан на 11 сентября и на теракте в редакции «Шарли Эбдо», верит в абсурдные версии. Но это же тоже от невозможности структурировать хаос, который в каком-то смысле — предмет всего фильма. Собственно, поминки, все эти ритуалы — тот способ, с помощью которого цивилизация помогает преодолеть травму, заглушить ее выполнением некоторой последовательности действий. И Пую наделил героев такими профессиями — врач, учитель математики, военный, — которые все имеют дело с упорядочиванием хаоса. В той же открывающей сцене с перекопанной улицей задается один из главных мотивов «Сьераневады» — невозможность «приладиться» (как разные элементы прилаживаются друг к другу), постоянное «непопадание». Машину негде припарковать, за столом девушке не хватает места, костюм умершего отца на много размеров больше юноши, который должен его по традиции надеть. Такое пространство, где сквозит, где ничего не подходит друг другу.
Сьераневада. Реж. Кристи Пую, 2016
А.К.: И факты не складываются в историю. Официальная версия 11 сентября выглядит недорасcказанной, но конспирологическая — и вовсе бредовой.
Б.Н.: При этом все на самом деле знают про темные страницы истории, хотя бы догадываются. Как старая коммунистка знает о преступлениях режима, так, выясняется, и вдова интуитивно понимала об изменах умершего. Просто все они редактируют историю, чтобы с этим можно было дальше жить.
«Сьераневада»: Без пробела
А.К.: Интересно как раз то, что суть ритуала в фильме опрокинута. Мы видим сложно устроенный, многоступенчатый и предзаданный, как любой ритуал, процесс: сбор родственников, отпевание, особая еда и этот странный обычай наряжаться в одежду покойника, как будто он вернулся за общий стол. Однако вся эта механика на деле вносит в действительность не порядок, а смятение. Начинаются какие-то ссоры, вдруг выходят на поверхность забытые и непроговоренные обиды и травмы.
Б.Н.: Как и в любой семье, в этой очень много проблем. Но для героев это трагичнее, поскольку в современной Румынии, судя по фильму, тоже очень четкое разделение территорию на свою — дом — и чужую — улица, где в финале разгорается отвратительный и опять же очень узнаваемый скандал, снова из-за парковочного места.
А.К.: Слушай, у меня есть совсем, наверное, стыдный вопрос, но я правда не знаю ответа на него. Что значит название «Сьераневада»? «Смерть господина Лазареску» была озаглавлена клинически точно, а тут — не просто абстракция, а вообще непонятно что: в фильме даже не звучит это слово.
Святое семейство: портрет в интерьере
Б.Н.: Я опять же подглядел в объяснения самого Пую. Он говорит, что оно не значит ровным счетом ничего, намеренно написано с ошибкой, и нравится ему тем, что его не изменят при показах в других странах. Но я много думал о названии, оно кажется очень точным. В нем чувствуется та нехватка, которой посвящен весь фильм. Это что-то очень далекое, непонятное, совсем другое. Мир, к которому не принадлежишь. А там же тоже есть этот мотив — в навязчивом планировании отпуска в Тайланде, разговоре о тайских супах (вспоминается диалог о еде из «Метаболизма» Порумбою). Это почти как загробный мир. Ведь в финале они уже прямо в камеру обращаются, к прощающемуся с этим миром мертвецу: «Добро пожаловать».
Читайте также
-
Триста кадров ветра в секунду — «Птица» Андреа Арнольд
-
Все прошлые жизни помнятся мне — «Блажь» Ильи Поволоцкого
-
Срок годности до — «Май Декабрь» Тодда Хейнса
-
Волос твоих пепел, Гретель — «Зона интересов» Джонатана Глейзера
-
«Жена Чайковского» — Удобное безумие
-
Если плакать, только внутрь — Итоги Канн-2022