«Лопухи и лебеда». Книга Андрея Смирнова
Павел Лебешев, Татьяна Беликова и Андрей Смирнов на съемках фильма «Ангел». Реж. Андрей Смирнов, 1967.
День первый
Шофер косился на нее в зеркальце.
Мотора он не выключал, «дворники», скрипя тягуче, сгоняли со стекла редкие капли.
Шоколадный, с желтыми подпалинами петух слонялся по двору, ворча. За деревней над темным ельником показалась
Шофер сопел. Жидкие кустики волос вздрагивали на розовой проплешине.
Саша глянула в зеркальце со злобой — он усмехнулся.
Тут Илья затопал по ступенькам.
— Порядок, — сказал он и стал расплачиваться.
Девочка лет четырех и хозяин вышли на крыльцо и смотрели, как они идут.
— Телевизор у хозяев, приемник у нас. Живут — дай бог… Окно прямо на озеро. Что ты, Саша?
— Ничего.
Они остановились.
—
— Не обращай внимания. — Она постаралась улыбнуться и взяла его под руку. — Укачало немножко.
С виду хозяин был моложе тридцати, русоволосый голубоглазый парень, слегка отяжелевший.
— Знакомьтесь, — сказал Илья. — Это моя жена. Ее зовут Саша.
В комнате слабо пахло пылью.
— Кровать новая, хорошая, вставать не захочете… — У Дуси, хозяйки, плавный голосок и такие же, как у мужа, светлые
глаза. — Прошлый год купили на Троицу. Отдыхайте, сколько понравится.
— И не на Троицу, а на майские. Сто тридцать рублей отдали под самый праздник…
Хозяин в вязаных носках и девочка стояли в дверях. Девочка дичилась, смотрела исподлобья, а глаза плутоватые, без боязни.
— Одеялку берите, еще и другую дам. Эдуард, приволоки
— Хватит, куда!
— Дак студено ночью, не в Крыму, чай. Перина нешуточная,
Она засмеялась и лукаво и застенчиво. У нее недоставало бокового зуба, улыбка выходила щербатая, как у подростка.
— Стряпать — на дворе, печка. Растопить умеете? А то мне покличьте. Умываться вон за дверью, покажи, Эдуард. Магазин хороший, а коли повкусней чего, селедочки или колбаски, в Буяново прогуляетесь. Вина белого — в Буянове опять.
Молочка, конечно, кушайте, сколько захотите…
Илья присел к девочке:
— Меня Илья зовут. А тебя как?
— Чего стихла, ну? Скажи, как зовут, спрашивают тебя…
— Она, наверное, забыла.
— Знает она, вот девка. — Хозяин принес одеяло. — Таня ее звать…
Дуся опять засмеялась:
— Она у нас смутная. То — спасу нет, а то как зверенок, стоит, не гукнет… Пожалуйста, спите на здоровье, утомились небось? Вы с Петрозаводска будете?
— Мы из Ленинграда. — Илья сел на кровать и достал бумажник. — Значит, рубль с человека, два рубля день, шесть дней — это будет двенадцать. Правильно, Дуся? И молоко.
Почем у вас молоко?
— Тридцать копеек.
— Литр в день нам хватит? Саша, ты слышишь?
— Я не знаю.
— А кто знает? Ладно… Дуся, вот пятнадцать рублей, там
разберемся.
— Мне не спешно, вы глядите, как вам сподручней. Ну, давайте… Дак коли надо чего, скажите, не стыдитесь…
Хозяева вышли и притворили за собой двери.
Саша в плаще стояла у окна.
— Иди сюда, — сказал Илья.
За окном виднелось озеро, прикрытое стеной дождя, и вода в озере кипела.
— Я не гордый, и сам подойду.
Они обнялись.
— Хозяева не понравились?
— Очень милые хозяева.
— А что?
Она пожала плечом.
— Ты бледная. Приляг, ты не спала толком. Откроем окно и спи. Смотри, какой дождь.
— Не хочу.
Он вынул сигареты, закурил.
— Не надо, Саш. Плюнь. Ведь это же не просто так. Это только так выглядит.
— Все равно.
— Черт, пепельницу надо попросить…
— Может, они в доме не курят.
— Курят, я видел — Эдик курил… Ну, хорошо. И что же мы будем делать?
— Илюша, мне не семнадцать лет, мне тридцать скоро. И все уже не так легко дается. Постарайся меня понять.
В глазах Саши заблестели слезы.
— Я понимаю.
Он прошелся по комнате, стряхнул пепел в горшок с фуксией. Отворил окно, постоял, вдыхая холодный, пахнущий озерной сыростью воздух.
— Только, пожалуйста, я тебя очень прошу, не называй меня женой.
— Ты моя жена.
— Ты даже не замечаешь, когда говоришь «моя жена» про Ларису. У тебя две жены сразу?
Илья коротко взглянул на нее, выбросил сигарету, присел на подоконник.
Саша подошла и положила ладонь ему на шею.
— Не сердись на меня. Я злая. Но я тебя люблю.
— Э, а вы что же, Дуся? Не годится!
— Я наливку лучше люблю,
Девочка ковырялась в тарелке с глазуньей и не сводила глаз с Ильи.
— И сколько же в месяц выходит, если не секрет? — спрашивал он.
— Почему секрет? Тот раз сто четыре вышло. Еще прежний раз — сто двадцать. А бывает, и полторы набежит.
— Ой, он вам наскажет! Полторы? Где ж полторы, ну?
— Чего, чего? Колька Михалев тот раз сколько угреб? Полторы сотни и вышло.
— Дак
— А тебе солить их, деньги? И так хватит. Здоровье, небось, не казенное.
Все засмеялись, а Дуся громче всех.
— Жить, конечно, можно, при машине. — Дуся вздохнула. —
— Куды храбрая какая! Много он тебе заработает,
— А вы в поле работаете, Дуся?
— Да дома она, с Татьяной. Языком здорова строчить…
—
— Дояркой? Нелегкая работка.
— Дак разве она
— Спасибо, я ем.
— Она фигуру бережет.
— Перестань, Илья… Это сыр такой? Я думала — творог.
— Это говорится у нас так — сыр и сыр.
— А музыкантам хорошо платят? — спросил Эдик.
— Музыкантам?
— Вы, значит, не музыкант?
— Нет, я врач. Доктор… А Саша — инженер. Разве я похож на музыканта?
— Сказали вроде музыкант…
— Это у нас позапрошлый год музыканты жили. Тоже с Ленинграда. Может, знаете? Как его
— Чего там интересного? Мослы одни.
— А знаете, у нас Танечка ушком хворает. Может, поглядите?
— Это вам к ушнику надо. Бледненькая она у вас… А посмотреть мне нетрудно, давайте посмотрим.
— Илья, как тебе не стыдно, ты же выпил! Ребенка собираешься смотреть!..
— Дуся, обещаю — завтра утром устраиваем осмотр.
— Дак не пожар, чего там… А у вас детки есть?
— Нет, Дуся. К сожалению, нету. Но будут, надеюсь. А, Сань?
— Илюша, ты напился.
— Клевета, ни в одном глазу… Мы, Дуся, если правду сказать, еще и недели не женаты.
—
— А знаем друг друга сто лет. Мне десять было, а ей семь, когда нас познакомили. И женихом меня дразнили. И, как видите, накаркали.
— Что же долго
— Это вы у нее спросите, у Саши. Собрались было, лет десять назад, а она хвостом вильнула. А теперь вот все сначала…
— Судьба, выходит… — сказала Дуся и пригладила дочери челку, упавшую на лоб. — Интересно…
— Уж куда! Выпить у нас не осталось?
— В Буяново можно сгонять, — сказал Эдик.
— А долго туда?
— Навострился! Сиди, дождик вон…
— Илюша, честное слово, тебе хватит!
— Где дождик, где? Прошел давно. В полчаса обернемся. У меня «Ява».
— Саня, ну чего ты нахохлилась? У нас ведь, можно сказать, медовый месяц! Неделя, верней. Отметить надо. Правда, Дуся?
— Да ну тебя, Илья! Куда вы по мокрой дороге! Еще разобьетесь!
— Все будет в порядке, не волнуйся. А, Эдик? Бог пьяных бережет и влюбленных. А мы — и то и другое! Тут проселок, машин мало. Девочки, ждите нас с гостинцами!
— А ты куда? — крикнула Дуся, но девочка сползла со стула и побежала вслед за отцом.
Женщины остались одни.
Дуся вздохнула и стала собирать тарелки со стола.
Саша смотрела в окно.
— Давайте я посуду помою, — сказала она.
Мотоцикл не хотел заводиться.
Илья, засунув руки в карманы, вертел головой по сторонам. Дышал полной грудью.
— Воздух у вас тут — прямо жрать его хочется!
— Да… — отозвался Эдик. — А запчастей днем с огнем не сыщешь.
— Вот разбогатею, — сказал Илья, — куплю дом в деревне и буду в земле копаться.
За забором хихикнула девочка.
— Чего смеешься, Танюха? Сомневаешься?
— Не заводится, змей, — сказал Эдик. — Подпихнешь? Тут под гору, авось возьмет.
Он протянул Илье шлем, сам надел другой.
— Ты мне напиши на бумажке, чего тебе нужно, какие запчасти, — сказал Илья. — Я в Ленинграде поищу.
— Свечами бы разжиться. Мне один обещал, москвич, да забыл, видать… — Эдик забрался в седло. — Ну, понеслась!
Илья налег на мотоцикл.
— Который ни приедет городской — одна песня: желаю в деревню, и все тут. — Эдик усмехнулся. — А я говорю: ну и ехай себе в деревню, кто тебе мешает? А то ж не едете. Видать, не так уж и худо в
Ожил, затарахтел мотор.
— Взяла!
Илья перевел дух и полез на заднее сиденье.
— Только это… — прищурился Эдик. — Денег у меня…
— Денег нет? Неважно, у меня есть.
— Ну, держись крепче, доктор!
Эдик тронул плавно и сразу набрал ход. Грязь полетела
Илья пронзительно засвистел.
Во дворе Дуся толкнулась в загородку, за которой месили черную слякоть два подсвинка, залила варево в корыто. Курам подсыпала жменю проса.
На крыльцо вышла Саша, вытерла о передник руки и стояла, глядя на улицу.
— Да чего ты маешься! — улыбнулась Дуся. — Приедут целые, ничего им не будет… Они небось в чайной засели, черти.
— В какой чайной?
— А в Буянове. Воскресенье же.
Дорога была пуста. Изредка вздрагивала вода в озере и доносился негромкий всплеск — играла рыба.
Саша лежала, уткнувшись в подушку. В дверь постучали.
— Впрямь
Дуся постояла и вышла.
Вскоре послышался топот, смех и сердитый Дусин голос. В комнату ворвался Илья, грязный, промокший, с бутылками в руках.
— Старушка, ты погляди, чего мы раздобыли!
— Господи, живой! Чего мне только в голову не лезло!
— Это же вобла! Погляди какая! Я такой сроду не видел! Целая акула! И пива привезли…
— Илюша, ну разве можно так? Мы что, пьянствовать приехали? Бросил меня одну, в чужом доме… Я чуть с ума не сошла.
— Да все нормально, чего ты суетишься? Ну, в чайной погрелись немного, переждать хотели… И тут же назад.
Саша посмотрела на воблу, которой размахивал Илья, и разрыдалась.
— Что с тобой? Сашенька, что ты? Не надо, милая, успокойся!
Случилось
Ночью Илья разговаривал во сне.
Саша поднялась на локте, встряхнула его. Илья пожевал губами и успокоился.
В окне виднелся край луны. Иногда он скрывался за облаком, и по стене плыли медленные тени.
Саша долго смотрела на побледневшее, чужое лицо Ильи.
Фотографии из архива А. Смирнова.
Читайте также
-
«Мамзель, я — Жорж!» — Историк кино Борис Лихачев и его пьеса «Гапон»
-
Сто лет «Аэлите» — О первой советской кинофантастике
-
Итальянский Дикий Запад — Квентин Тарантино о Серджо Корбуччи
-
Опять окно — Об одной экранной метафоре
-
Территория свободы — Польша советского человека
-
Ничего лишнего — Роджер Эберт о «Самурае» Мельвиля