Убийственно смешно
Тем, кто учится снимать кино, полезно после просмотра «Два в одном» прочесть одноименный режиссерский сценарий (по новеллам Евгения Голубенко и Ренаты Литвиновой), напечатанный в журнале «Искусство кино». В нем есть практически все, что в фильме: диалоги, ситуации и персонажи. Есть атмосфера абсурда, легкое богохульство, мотив инцеста и даже мат в гомеопатической дозе. Однако ощущение от сценария совсем другое, почти никакое, оно совершенно несопоставимо с убийственно смехотворным эффектом фильма. Тем более убийственным, что это, как и некоторые другие фильмы Муратовой — «кино ни про что».
Ясно, что и Голубенко, и Литвинова пишут для понимающего глаза, а Муратова считывает в прозе близких людей что-то свое, муратовское. И все равно поражает: насколько замысел начинает жить только в завершенном кинематографическом обличье. Первая половина сценария/фильма — возня вокруг трупа артиста, повесившегося прямо на сцене в костюме и гриме из комедии дель’арте. Тело обнаруживает монтировщик Вася Уткин. В сценарии есть фраза: «Если Уткину декорации не нравятся, они долго не протянут, все побьет-поломает». В фильме ничего даже объяснять не надо: достаточно в первом кадре увидеть лицо Уткина — Александра Баширова и услышать в его свирепом исполнении фрагмент монолога Гамлета: о да, это инфернальный тип.
Ад на земле — одна из любимых тем Муратовой, но в одних фильмах она касается ее легко, играючи, в других слышен зубовный скрежет. «Два в одном» — легкий вариант. Повесившегося артиста не жалко, в конце концов, он сам выбрал свою коронную роль. Суета вокруг покойника — повод поиронизировать над ритуальной рутиной: подобное мы видели в «Чеховских мотивах», только там вместо похорон свадьба. Кстати, в том фильме тоже была структура «два в одном»: Муратова находит ее удобной в тех случаях, когда не хочется особенно углубляться. Первая часть картины выглядит довольно формальной (и вроде бы не в меру растянутой) экспозицией к тому, что последует потом. Последует — якобы спектакль, который артисты разыграют на сцене, несмотря на трагическое ЧП в коллективе: show must go on.
Вскоре станет понятно, что «спектакль» — это и есть фильм как таковой. Но его явная легковесная пародийность требовала ритмического противовеса. Вот для чего в том числе понадобилась «инфернальная» экспозиция. Ибо сам фильм, его вторая половина — это травестированная изнанка ада, который, впрочем, и с этой своей стороны выглядит достаточно зловещим. В аду, принявшем форму декадентского, псевдоклассического, увешанного женскими обнаженными портретами дома, живет старый кобель Андрей Андреевич — богач, эстет и теряющий мужскую силу женолюб. Врата ада открываются: в них заходят страдающая от его притязаний дочь Маша и ее знакомая, смешливая девушка Алиса, которая попадает к сластолюбивому старикану в качестве новогоднего подарка. Пенится шампанское, на стол мечется икра, звучит заливистый хохот, в разгаре война полов, загримированная под флирт. В итоге все счастливы: Андрей Андреевич наконец нашел «женщину жизни»; Маша, которой он по-собачьи метил дверь и резал ножом трусы, освободилась от его приставаний; Алиса до отвала наелась икры и даже за нее не расплатилась на «черной-черной» (на самом деле белой) постели. Счастливее всех, похоже, осталась Кира Муратова. Уже давно привыкнув к свободе, она теперь окончательно порвала нити хоть каких-то зависимостей. Похоже, ее, не в пример другим режиссерам, действительно не волнуют больше ни критики, ни фестивали, не говоря уже о вульгарных вызовах проката. То есть волнуют, конечно, но не настолько, чтобы впускать всю эту ерунду вглубь и, подобно другим творческим личностям, портить себе характер.
Видно, что этот фильм делался в состоянии счастья. Счастьем было работать с Натальей Бузько, которую Муратова давно приспособила к своему кинематографу и воспитала в духе полного бесстрашия. Счастьем было признаться в любви к Ренате Литвиновой и подарить ей роль вульгарной провинциальной девки- вагоновожатой. Хотя вроде бы эту роль написала сама Литвинова, но то, как одел и причесал ее художник по костюмам Руслан Хвастов, каким глазом увидел оператор Владимир Панков — все это не что иное, как подарок от Муратовой. Ни у одного другого режиссера, ни в одном другом фильме она не смотрится и не слушается столь убийственно смешно. И это ей идет. Счастьем были даже переломанные руки у Литвиновой и у Богдана Ступки, играющего Андрея Андреевича: такое вот случилось с обоими в съемочный период. Конечно, это жестокое счастье, но иного не бывает в искусстве: тут, как и в любви, кто-то обязательно должен страдать. Наконец, счастьем для Муратовой было «заломать» бывшего министра культуры, заставить его сыграть придурка в большом стиле, так сказать, изнанку номенклатурности — что не до конца получилось с Олегом Табаковым в «Трех историях», а здесь завершилось полной победой Муратовой. И Ступки — потому что счастье и любовь в этом фильме взаимны. Совершенно не случайно картина, посвященная смерти, старости и сопутствующим ей злостным извращениям, заканчивается хеппи-эндом. Новый год, заснеженный город похож на театральную сцену, а, впрочем, ею и является. Алиса, девушка в стране чудес, аккуратно ведет трамвай, попутно наслаждаясь украденной у Андрея Андреевича икрой, которую ест прямо за рулем, и телефонным разговором с ним самим. В вагоне дремлют два Деда Мороза. «Алиска! Я скучаю! Черная постель ждет тебя!» — «Не черная, а белая!»
