О чем молчит табачник с Табачной улицы
Трудно быть богом. Реж. Алексей Герман, 2013
Нет ничего глупее, чем повторять в связи с фильмом Германа: «Вслед за серыми всегда приходят черные», — и рассуждать о новом Средневековье, себя поставив на место Рыжего, Книжника, Благородного Дона, Бога. Это глупо, потому что за серыми всегда приходят черные, а за черными — золотые, лучезарные и зримые, а потом снова серые, но поток культуры неостановим, сколько бы ни жгли, ни морили голодом, ни топили в лужах, ни вешали, ни вывозили на «философских пароходах». Один из последних по времени примеров тому в кино — «Исчезнувшее изображение» Рити Пана, фильм о том, как в Камбодже при Пол Поте истребили всех интеллектуалов, а в библиотеки запустили свиней, но вот же — прошло сорок лет и мальчик, переживший в лагерях смерть всей семьи, своим произведением превращает опыт уничтожения культуры в ее триумф.
Густопсового Средневековья Германа никогда не было и не будет. На экране лишь метафора Средневековья (значительно переоцененного со времен выхода повести Стругацких), или, если угодно, головокружительная экранизация штампа, который всегда достают из самого верхнего ящика, лишь только речь заходит о сумерках культуры.
Течение жизни непрерывно в контексте истории человечества, но не в контексте истории одного человека, и «Трудно быть богом» — это скорее «Смерть Ивана Ильича», повесть об умирании уникального творца, которое переживается им как гибель мира. Поэтому в «Трудно быть богом» — всего два заметных ребенка: один — наследник-гидроцефал, тупиковая ветвь, другой — варвар, вор и хам, усыновленный землянином; если он попадет на Землю, это будет почище Чужого, выброшенного из космического корабля в финале четвертой части известной франшизы. Какое наследование? Какая преемственность? Какое может быть будущее у человечества, если я, Ваня, мальчик Ванечка, со всеми моими чувствами, мыслями, умираю прямо сейчас?
Нас как будто хотят погрузить в мир, разверзшийся за экраном: искаженные беззубые рты, руки, уши, тряпье, пики мелькают и приближаются непредсказуемо и неотвратимо… Но никакого контакта со зрителем на самом деле не предполагается. Это не для него, не для постороннего, а для того, кто и так внутри. «Трудно быть Богом» — огромное, герметичное, страдающее тело. Именно поэтому, по причине ненужности чужого взгляда, здесь толком нет сюжета, есть только ощущение — человека, застрявшего в липком болоте, которое вот-вот его поглотит; опыт ожидания и переживания смерти в абсолюте. Арканар воздействует не логикой, а физиологией, поэтому нет необходимости прояснять туманные места. Что у них, вообще-то, с религией? К какому Создателю апеллируют в диалогах, если есть еще мощи местного божка, от которого по легенде произошел дон Румата?
Очевидно, что целью Германа было аудиовизуальное произведение par excellence. Так было раньше, так было всегда: его картины — самые совершенные сгустки экранного изображения в советском кино, и в «Трудно быть богом» случаются столкновения с экраном, от которых кровь приливает к голове (во многом именно поэтому смотреть трехчасовой фильм не скучно). Звук, законченный уже после смерти режиссера — скорее пунктирное обозначение того эффекта, которого он, вероятно, хотел добиться; понятно, что имелось в виду, когда посторонний шум перекрывает ключевую реплику главного героя, но именно что понятно головой, а должно, нетронутое распадом, ощущаться физически.
В целом, это не так тяжело, как можно было опасаться, и, возможно, не так необходимо, для тех, кто пока не собирается умирать.
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса