С понедельника по четверг
Я никак не могу найти своего прадедушку на сайте ОБД «Мемориал» (национальный электронный реестр погибших во время Великой Отечественной войны — там собраны сведения, которые можно найти; отсканированы миллионы бумажек). О прадедушке, тем не менее, ничего. Есть только казенное извещение на полке мебельной стенки в бабушкиной квартире на Гражданке: рядовой Смирнов Василий Дмитриевич погиб в 1945-м при взятии Кенигсберга. На сайте ОБД с прадедушкой тринадцать электронных страниц совпадений: по пятьдесят полных тезок на страницу, и ни одного человека с тем самым годом и местом рождения. Ни захоронения, ни имени на камне. Наша память о войне определяется тем же соборно-коммунальным духом, что и все остальное, частное отодвинуто к задней стенке шкафа: отдельно — ежегодный парад на Красной площади, ленточки на красивых машинах, «спасибо деду за победу», отдельно — то, что не найти в общих списках. Люблю слушать, как президент удивляется, когда в парчовые воспоминания вторгается живая реальность этого частного: «Представляете, они продолжают вставать в очередь». «Они» в смысле ветераны, «в очередь» в смысле за жильем. Видно, человеческой памяти уже давно пора лечь в гроб истории. По крайней мере, похоронные мероприятия уже идут.
Вечером по телевизору — многосерийный фильм «Охота на Вервольфа» (2009). Там старенький Борис Галкин по давно усвоенной привычке сначала бежит рысью через немецкую колючку к нашим, а потом делает ответный ход: возвращается за линию фронта, ведя за собой диверсионную группу прямо к белорусскому бункеру Гитлера «Вервольф». Матерые бойцы спецотряда должны убрать нацистского людоеда, переломить ход войны… Но Адольфа Алоизовича Шикльгрубера играет Михаил Олегович Ефремов, и, очевидно, ничего смертельного произойти не может. Расцеловав на прощание фрау Рифеншталь, усталый фюрер медленно выходит из ворот киностудии Babelsberg, садится в автомобиль и отбывает на Восточный фронт.
Можно ахать-охать, «Охота на Вервольфа» — в каком-то смысле, и правда, явление исключительное. Так плохо, что уже вполне себе хорошо. В коленцах сюжета приятно хрустит артрит авантюрной военной классики англосаксонского происхождения. «Охота», конечно, по техническому уровню не «Орел приземлился» (где группа нацистов под управлением Майкла Кейна пыталась убить Черчилля), но вполне себе ему оммаж. В повадках актеров — та же замшевая уверенность: очень помогает во время просмотра артист Разбегаев, который аккуратно поправляет фуражку видного эсесовца и кого-то время от времени расстреливает.
Впрочем, для внятного представления о том, на что похож современный отечественный сериал «о великой войне», одной «Охоты на Вервольфа» явно недостаточно. Но тут на подмогу придет любой онлайн-кинотеатр. Кликаете раздел «сериалы», выбираете подрубрику «военные». Только не вздумайте смотреть. Читайте аннотации:
Первые дни Великой Отечественной войны. В суматохе отступления советских войск под Брестом остается артиллерийский расчет под командованием лейтенанта Гусева — вчерашнего выпускника военного училища, прибывшего в расположение своей части всего лишь за день до начала войны. Чудом уцелев во время бомбежки, Гусев и его товарищи оказываются в тылу немецких войск. Вооружившись 45-мм противотанковой пушкой, молодые бойцы решают прорываться к советским войскам, в то время как фронт продолжает отступать все дальше и дальше («Сорокопятка», 2008, реж. В. Афонин).
Или вот:
1941 год. Пытаясь убежать от несчастной любви, Павел Жилин, студент-первокурсник, попадает в погранвойска незадолго перед гитлеровским нашествием. Однако любовь настигает его и там: оставшись в живых после наступления немцев, Жилин делает все возможное, чтобы спасти свою любимую и ее новоиспеченного мужа («Застава Жилина», 2008, реж. В. Пичул).
Молодость, любовь, война как идеальный фон:
Накануне войны лейтенант погранвойск Иван Буров прибывает из краткосрочного отпуска для продолжения службы на границе СССР и Польши. После нападения германских войск Буров единственный, кто остается в живых на вверенном ему участке государственной границы. Тем временем враг уже продвинулся далеко на восток. Узнав, что оккупанты хозяйничают в деревне, где живет Ханна — возлюбленная Бурова, он решает вести собственную войну с захватчиками. В одиночку, среди болот и лесов, в жару и в холод, без сна и отдыха, Буров становится серьезной угрозой для фашистов, своеобразным «духом мщения» — за погибших товарищей, за отнятое право любить… («В июне 1941-го», 2008, реж. А. Франскевич-Лайе).
Сценаристы всерьез зубрят зарубежные учебники по кинодраматургии:
Первые дни войны. Вчерашний выпускник военного училища лейтенант Александр Суворов встает на защиту родного города, из которого бегут перепуганные жители. Обстреляв кучку немцев, Суворов и его товарищи всерьез думают, что это и есть война. Последующие события убеждают героев, что настоящая война — намного серьезнее. Параллельно идет развитие любовной линии («Лейтенант Суворов», 2009, реж. А. Козлов).
За последние лет десять Великая Отечественная война, изрядно перепаханная в 2008 году тарантинеской «Апостол» (а там, напомним, подслеповатый интеллигент в исполнении Евгения Миронова менялся местами с братом-зэком, чтобы помочь НКВД в защите советской родины), превратилась в по-голливудски техничный мелодраматический стандарт, выполнение которого не требует ни авторских амбиций, ни особенно выдающихся профессиональных навыков.
Это, в общем, не кино, а безотказная, как автомат Калашникова, обязательная программа. Герой юн и свеж, как новый подворотничок, но тут война; он хотел стоять насмерть, да силы неравны, патроны кончились; в окружение попал (или в плен), прорвался из окружения (или бежал из плена), но тут СМЕРШ (или эффективный менеджмент), героически искупил вину перед Родиной. Счастливый финал по обстоятельствам. Американские драматургические правила корректируются согласно национальной специфике. А национальная специфика в данном случае определяется фильмом «А зори здесь тихие», который вот уже сорок с лишним лет считается в нашей стране одним из лучших фильмов о войне (а также пользуется немалой популярностью в Китае и Японии). Очевидно, именно на нем выросло большинство нынешних сериальных авторов. В русском человеке при просмотре военного кино, действительно, просыпается чувственность азиата: излишние вопросы к деталям сюжета (где? кто? с какой стати?), историческое любопытство, критический взгляд — все это не должно мешать просмотру. Понятно, рациональный взгляд лишает гибель за Родину истинной красоты и величия: трудно понять военную необходимость гибели зенитчиц в фильме Станислава Ростоцкого по книге Бориса Васильева, но не ощутить нежность женских тел, подставленных под пули вероломного захватчика легко. Кстати, о женщинах и зрительском опыте: современный отечественный фильм о войне не брезгует повторами — в 2011 году, например, на телеэкраны вышел «Наркомовский обоз», где старшина-обозник (конечно, бывший разведчик-головорез и вообще отличный мужик) тащит на передовую спирт и отделение красных девиц. Не убережет, рухнут окровавленные девчонки на снег. Спросишь: зачем? Не дадут ответа. Война.
Казалось бы, черт с ней с тактикой и стратегией, числом потерь и прочими мелочами! Пусть копаются в деталях проигравшие, в конце концов, это их забота — выискивать, где просчитались, где были не правы, почему не смогли (неслучайно большинство немецких генеральских мемуаров представляет собой подробный анализ причин поражения). Мы же как победители можем себе позволить подняться над этой грубой канцелярщиной в сферы истинно художественные. Показать, как скрепляет война в едином патриотическом порыве всю страну: от уголовника до кадрового офицера — см. «Штрафбат» (2004) и «Паршивые овцы» (2010); как трудяга из НКВД перерабатывает бессонными ночами — см. «Апостол» (2008); как добрая польская девушка понимает, что оккупант оккупанту рознь, — см. «В июне 1941-го» (2008). Мелодраматический посыл, впрочем, предполагает какое-то личное измерение, диктует понижение драматического пафоса, переход от глобального к частному, то есть внимание к человеку.
Мелодраматичен Стивен Спилберг в своих «Братьях по оружию» и «Тихоокеанском фронте», построенных на мемуарах американцев, воевавших в Европе и на Тихом океане. В финале каждой серии он давал слово девяностолетним ветеранам, и в этом был высокий смысл: так логика эффектной кинематографии сверялась правдой, против которой не попрешь, — вот сидит живой свидетель, он говорит своими словами о том, что пережил. У нас же принято от всего живого и персонального избавляться, даже если имя главного героя выносится в заглавие («Три дня лейтенанта Кравцова», «Застава Жилина» и т. п.). В этом смысле показательна история телепоказа все тех же военных сериалов Спилберга на отечественном телевидении: от финальных интервью североатлантических ветеранов у нас избавлялись с помощью нехитрого предэфирного телемонтажа. Интересно, ради чего? Рекламное время экономили или щадили сознание местного телезрителя, который, говоря «спасибо деду за победу», уж и забыл, как этого «деда» зовут?
В России герой обезличен. Безымянный солдат, усредненный Алеша, монументальная могильная плита, вобравшая в себя всех. Рожденная мифом типовая конструкция сюжета избегает индивидуальных свойств. Каждый второй сериал начинается в июне 1941-го, но ни в одном из них авторы не удосуживаются хотя бы задать вопрос, предположить, почему в том самом июне случилось то, что случилось. Ни один не дает данных и цифр. У нас не ходят в архивы и не консультируются с историками. 1941 год необходим лишь для демонстрации неколебимой воли к победе и неиссякаемой храбрости. И я не знаю, кто не прав более: баталист Озеров, отсчитывающий, словно метроном, десять сталинских ударов и жонглирующий титрами военачальников и фронтов, или получающие призы его имени последователи, удалившие из своих сказочных историй даже соцреалистический намек на историческую точность. Каждую неделю с понедельника по четверг (такой у нас сериальный шаг — от четырех до восьми серий) герои этих фронтовых побасенок поднимаются в дежурную атаку и дежурно гибнут под вражеским огнем.
Каждый день я проезжаю на велосипеде мимо металлической звезды, покрашенной золотой краской. Грубо сваренная конструкция (дополняют звезду несколько серебристых подставок под гвоздики) должна по идее вызывать во мне, проезжающем по загибающейся влево Малой Посадской, гордость. История страны не шутка. Если бы проезжал с другой стороны, я бы увидел депутатский стенд, сообщающий скудные подробности партизанской войны 1812 года. Дизайнер оформил его георгиевскими лентами. Сначала я нервничал, но потом понял, что эти пентакли установлены по всей Петроградской стороне восточнее Каменноостровского проспекта. И буквально в двух кварталах есть идентичная конструкция: та же краска, те же гвоздики. Так Посадский округ поздравил нас с праздником Великой победы. Маршрут может быть другим.
