Люди, будьте бдительны: Советская пресса о Канэто Синдо
СЕАНС – 62
Рано начался вчера рабочий день на Московском международном кинофестивале. Уже в девять часов утра в гостинице «Москва» состоялась пресс-конференция, которую проводила японская делегация. Накануне в кинотеатре «Россия» был показан японский художественный фильм «Голый остров». Картина вызвала большой интерес, и журналисты, аккредитованные на фестивале, попросили постановщика Канэто Синдо рассказать о том, как создавалось это волнующее произведение.
История его примечательна. Она проливает свет на то, в каких трудных условиях работают прогрессивные деятели киноискусства Японии.
— Пять лет наш фильм готовили мы к съемке и три года снимали, — сказал Канэто Синдо. — Самой большой задачей было найти средства для осуществления замысла. Фильм поставлен тринадцатью энтузиастами, включая сценаристов, режиссеров, актеров, операторов, музыкантов. В нем занято всего лишь два профессиональных артиста. Обычно фильмы в Японии делаются коллективом не менее 35 человек. Но на это надо очень много денег. Японские зрители не знают нашего фильма. Здесь, в Москве, он прошел как премьера. Мы рады, что зрители столь сердечно оценили нашу работу…
Бунт кончился. От своей горькой доли бежать некуда. Не напрасны ли страдания?
Канэто Синдо знаком нашим зрителям как создатель ряда интересных кинопроизведений. Напомним о фильме «Дети Хиросимы». Хиросима и трагедия очень близко коснулась автора фильма. В Хиросиме от взрыва атомной бомбы погибла семья этого замечательного мастера мирового кинематографа.
— Своим творчеством я хочу сказать людям: будьте бдительны, отстаивайте дело мира! — заявил Канэто Синдо
Зарапин Д. Огни фестиваля // Правда. 1961. 12 июля.
Как несхожи представления о современности у разных художников! Одни ищут «современную» форму в передаче хаоса подсознания, другие стремятся к документальности показа драмы любовников, неспособных в наш век любить друг друга. А в это же время человек, родившийся вблизи Хиросимы, потерявший там семью, хочет рассказать людям о жизни своих родителей-крестьян, о смысле их труда, судьбе народа. Канэто Синдо не мог найти продюсера для своей картины. Он собрал актеров, оператора, техников, думающих так же, как думал он, стремящихся к тому же, чего хотелось ему — сценаристу и режиссеру будущего фильма. Пять лет он работал над сценарием; три года на средства этих людей снималась картина. Смогут ли они добиться того, чтобы их работу увидели в Японии, они, эти люди, еще не знают. Они привезли «Голый остров» в Москву. Премьера состоялась в первый день фестиваля
Козинцев Г. Современность — не мода // Литературная газета. 1961. 20 июля.
Канэто Синдо известен фильмом «Дети Хиросимы». Эта тема особенно близка ему: в Хиросиме погибла его семья. «…» Какую силу любви к народу надо иметь и как глубоко осознавать себя его частицей, чтобы создать фильм «Голый остров»! Этой картине японского режиссера Канэто Синдо жюри конкурса присудило Большой приз
Огонек. 1961. Июль
В знаменитом среди кинематографистов «Голом острове» режиссер Канэто Синдо владеет ритмами, словно изощренный композитор. Многие зрители к этой игре остались равнодушными, не распознали ее, не восхитились ею
Варшавский Я. Успех: кинематографисты и кинозрители. М.: Искусство, 1974.
Это фильм, поставленный на жестких условиях. Художник ограничил себя во всем. Никакой интриги, никаких кинолекарств в виде любви, ревности, преступлений. Бедная японская семья — муж, жена, двое мальчиков — живет на острове. Их жизнь, их работа — ежедневная, повторяющаяся, изнурительная своим однообразием — вот все содержание фильма. И нет слов, картина немая. Только музыка сопровождает привычную, веками известную крестьянскую работу. А при всем том этот фильм, лишенный намека на сюжетную завлекательность, завораживает, волнует, потрясает. В чем же тайна «Голого острова», каков секрет воздействия этого фильма? Сценарист и режиссер Канэто Синдо, оператор Киёма Курода открывают картину неторопливо и естественно. Фильм о жизни японского крестьянина и начинается вместе с началом его трудового дня. «…» Муж и жена везут воду. На их бесплодном, сухом острове влаги нет, приходится доставлять ее морем издалека. Вот, пожалуй, главная драматическая ситуация — отсутствие воды. На первый взгляд, Канэто Синдо расточительно, как неумелый оратор, тратит свой кинорегламент. Он подробно показывает все: как бережно переливают чистую, прозрачную воду в деревянные бадьи, как осторожно ставят их в лодку, ворочается весло в жилистых руках крестьянина — направо, налево… Постепенно приближается, увеличивается в размерах их остров. Увиденный из лодки, он покачивается вместе с небом. Двое людей выходят на берег и тащат на коромыслах бадьи с водой. Вверх по камням осторожно ступают ноги, дрожащие от страшного напряжения: хриплое дыхание, пот заливает лоб; молчаливые мальчики, воспитанные суровым бытом, спешно готовят завтрак, задают корм скоту. Поначалу это кажется немного утомительным, несколько растянутым, излишне подробным. Женщина, отвезя ребенка в школу на соседний остров, опять везет воду, налегая на весло. Над заливом — звук моторки, подобие улыбки мелькает на истомленном лице. Она еще раз улыбнется так же ночью, в короткую минуту отдыха, услышав этот прекрасный, самый желанный звук мотора. В нем недоступная мечта — освободиться от изнурительного ручного труда.
И снова тащит она по крутым тропинкам воду и неотступно, шаг за шагом, следует за ней камера — многократности этой изнурительной работы соответствует многократность показа. И постепенно многократность похожих кадров завораживает, затягивает. Кажется, что ты вместе с этой женщиной ворочаешь неуклюжее, тяжелое весло, идешь вверх, шатаясь от усталости, по раскаленным камням, хватаешь ртом воздух. И каждый новый ракурс, новый план бесконечного хождения открывает что-то, неизвестное раньше. Сначала замечаешь, как беспощадна несоразмерность фигуры худенькой женщины и огромных деревянных бочонков с водой. Затем видишь, как женственна, как изящна сама она — тоненькая, молчаливая девочка в дешевом кимоно, с большими страдальческими глазами. Смотреть уже мучительно до боли, но режиссер упорно повторяет два кадра. Муж, набирая воду длинным черпаком, скупыми порциями поливает землю у каждого растения, и земля жадно впитывает в себя влагу. А сразу же за этим — согнувшаяся от непосильной ноши фигура женщины, полузакрытые смертельной усталостью глаза. Снова, снова упорно монтируются эти кадры, и вдруг понимаешь сокровенный смысл сопоставления. Ведь земля поглощает не только воду. По каплям, медленно, она забирает их самих. Они вкладывают себя в этот голый остров. Их кровь, слезы, жизнь вместе с водою постепенно переливаются в суровую, жадную, равнодушную землю.
Этот фильм назван по-русски «Голый остров». Но остров не голый.
Где грань, когда драма физических тягот перерастает в драму жизни, когда бытовой факт поднимается до поэтического обобщения? Для меня в этой сцене, для других зрителей, может быть, в иной. Но важен принцип. Порою мы все еще делим жизнь на прозаическую и поэтическую сферы. Канэто Синдо показал, что для истинного искусства нет предметов низменных и возвышенных. Поэзией становится у него и тяжкая работа на поле, и такая драгоценная минута отдыха, когда уже глубокой ночью женщина моется в бочке с водой, смотрит на залитое луной море, и напряженное усталое лицо точно оттаивает, молодеет. Мера поэтического здесь — это мера обобщения. Художник так играет жизнью своих героев, что каждый кадр звучит как рассказ о жизни миллионов. Эта поэзия рождена любовью и состраданием. Но режиссер нигде не говорит прямо, не комментирует своего отношения. Может быть, только в музыке прорывается лирический авторский голос. Ее мелодия волнуется, оплакивает, утешает. Все остальное — сдержанно, намеком, в подтексте. Ничего не сказано в фильме о причинах нищей доли крестьянства. Мы только видим, как, низко кланяясь, крестьянин оставляет три мешка из четырех, собранных им, помещику, хозяину земли. И после всего виденного раньше этот почти информационный факт бьет больнее, чем пространные изображения социальной эксплуатации. Авторское отношение к происходящему двойственно. Это не только сострадание и гнев. Герои фильма корчуют пни, медленно налегают на ручной ворот, выдирающий цепкие корни. И вот еще один клочок земли отвоеван у природы. Этот примитивный способ может показаться смешным и жалким в век, в который, как показывает автор, есть телевизоры, совсем рядом, за несколько миль. Но Канэто Синдо замечает не только отсталость, он видит в жизни героев бесконечное упорство в борьбе с природой, которое и сделало человека тем, чем он стал сегодня. Поэтому в его фильме не только сострадание, но и восторг. Герои нигде не говорят, но это не оригинальничанье автора. Это естественно и понятно. Все обычно, изведано в их жизни. Каждый знает все, что ему нужно делать и что будет делать другой, о чем говорить? Но они нигде не превращаются в бессловесную скотину. Автор все время подчеркивает в них человеческое, светлое, пробивающееся вопреки животным условиям труда. Сильно ли любит отец своих детей? Об этом можно гадать до той поры, пока не видишь его обезумевшего, бешено бегущего по улочкам селения в поисках врача для заболевшего ребенка. Умирает один из мальчиков. И смерть показывается так же сдержанно, внутренняя скорбь лишь иногда выплескивается наружу. Отец молча сколачивает ящик, товарищи сына, приехавшие с большого острова, кладут на гроб цветы. А потом мать, не дав засыпать яму, бежит за любимой игрушкой сына — деревянным мечом — и осторожно кладет его на крышку гроба.
И опять мужчина методично поливает кустик за кустиком свое поле, женщина носит воду. Но вдруг ритм прерывается… слом, катастрофа… Она переворачивает бочонок с водой, исступленно рвет растения, разбрасывает их, топчет, а потом падает на землю, распластав руки, и громко, навзрыд, плачет. И, может быть, потому, что отчаянное рыдание прорезает тишину немого фильма — это особенно страшно. А муж, в начале фильма сбивший ее с ног за случайно пролитую воду, теперь стоит и молча смотрит. А потом, не говоря ни слова, опять продолжает свою работу.
И снова захваченная беспощадным уставом жизни жена встает, всхлипнув, с мольбой смотрит на мужа, а руки сами привычно начинают делать свою работу. Бунт кончился. От своей горькой доли бежать некуда. Не напрасны ли страдания? И опять без всяких комментариев режиссер вдруг показывает с высоты птичьего полета этот бесплодный остров. Да нет, уже не бесплодный! Весь прочерченный бороздами полей, отвоеванных у стихии. А хор торжественно и мощно подхватывает грустную мелодию фильма. В этом очеловеченном острове — итог все-таки не бессмысленной жизни героев. Здесь горькая и суровая судьба народа
Ханютин Ю. Тайна «Голого острова» // Известия. 1961. 11 июля.
Этот фильм назван по-русски «Голый остров». Но остров не голый. Его каменистая верхушка ершится из глади океана щеточкой низкорослых деревьев, кустов. «Гол» сам фильм. Он начисто, с какой-то беспощадной суровостью очищен от всего, что составляет внешнюю занимательную сторону искусства. Нам никто и ничто не помогает: ни уловки сценариста, ни соблазны декораций, ни рассчитанные услуги режиссера. Все они как будто специально позаботились о том, чтобы сделать нашу встречу с героями фильма возможно более уединенной и сосредоточенной. Если хотите, даже безрадостной. На экране улыбаются три-четыре раза, и всегда эта улыбка только чуть трогает уголки губ, чуть зажигает глаза.
Мы не можем определять ценность того или иного произведения независимо от его глубины и человечности и соотношения художественности с правдой жизни.
И мы тоже почти не улыбаемся. Мы всматриваемся напряженно и трудно в огромный экран, на котором плещется все то же бескрайнее, плоское, тускло серебрящееся море, возникает все один и тот же уголок земли, каменистой, скудной, иссушенной солнцем
Сурков Е. С беспощадностью правды // Литературная газета. 1961. 13 июля.
Трудно поверить, что все это происходит в наши дни. Но почти первобытная, нищая жизнь протекает как бы под аккомпанемент моторов новейших судов, проходящих мимо островка. Приехав в город, крестьяне видят в окне магазина телевизор, на экране которого корчится джазовая танцовщица…
Капралов Г. «Голый остров» // Правда. 1961. 9 июля.
«Ну как тебе фильм, понравился?» — как меня раздражает этот вопрос! Нельзя же на него ответить «коротенько», «в общем и целом». А когда так же спросили о «Голом острове», я от удивления потерял дар речи. Это же не просто «один из фильмов». И даже не просто «лучший на Московском фестивале». Это незаурядное явление. Это не измеришь так: «нравится — не нравится»
Кремлев Г. «Голый остров» // Советский экран. 1961. No 17.
При всем разнообразии отношений мирового зрителя к современному кинематографу, жизнь показывает, что кино давно уже стало властителем дум в современном обществе и влияние его на формирование молодых умов поистине огромно. Именно поэтому серьезность и ответственность в оценках картин, представленных на фестивале, приобретают для нас чрезвычайное значение.
Мы не можем определять ценность того или иного произведения независимо от его глубины и человечности и соотношения художественности с правдой жизни. В свое время именно эти высокие, гуманистические черты определили успех таких фильмов, как «Голый остров» Канэто Синдо и «Судьба человека» Сергея Бондарчука. Обе эти картины — каждая по-своему — произросли от своего национального духовного и эстетического корня. В них читалась судьба народная. Его мука, но и его сила, одолевающая муку, а стало быть, и красота!
Сергей Герасимов: Традиции московского фестиваля // Литературная газета. 1965. 29 июня.
В первый же день на конкурсном экране встретились три интересные картины: Японию представляла работа знаменитого режиссера Канэто Синдо, уже дважды получавшего главные призы Московского кинофестиваля; Индию — фильм Мринала Сена, тоже лауреата одного из наших смотров, с чьим творчеством связаны надежды прогрессивного реалистического кинематографа республики; Швецию — лента Кая Поллака, чье имя для меня было неизвестно. «…» «Одинокий путь Чикузана» — так назвал свою картину Канэто Синдо. «…» Здесь есть щемящая тема одиночества человека в холодном мире социального отчуждения. Уже в своем знаменитом «Голом острове» режиссер вывел эту тему в единстве с темой великой силы, стойкости и мужества духа человека. Здесь, в суровой и драматичной истории слепого бродячего музыканта, Синдо словно помогает нам прислушаться к внутреннему миру героя. Став музыкантом по нужде, Чикузан именно в музыке находит смысл своей жизни, в музыке выражает свое сердце. Горести, лишения, даже побои, которые испытывает герой в своих долгих нищенских скитаниях по острову Хоккайдо, надрывают его душу. И тогда мы видим, как Чикузан бросает сямисэн, обращается к хриплой, словно стонущей флейте. Одинокий, замерзающий в снегу, нищий и обездоленный, он уже готов вычеркнуть себя из жизни. Но самоотверженность матери и тепло любимой возвращают его к жизни. И вновь, когда мы слышим исполненные светлой печали звуки сямисэна, старинные баллады дзёрури, мы ощущаем великую силу жизнестойкости человека, не сгибающегося под ударами судьбы, силу солидарности простых людей. Искусство и жизнь предстают в этом фильме Канэто Синдо в удивительном сплаве. Когда на фестивале перед началом демонстрации картины на сцену вышел обыкновенный человек, кто из нас, сидевших в зале, мог подозревать, что экран поведет рассказ именно о нем, слепом музыканте Чикузане Такахаши? Да, в основе фильма — подлинная жизнь человека.
Но в то же время документальное начало предстает на экране в таком талантливом художественном исполнении, в таком сплаве реального и поэтичного, что каждый кадр фильма обретает особую емкость, многомерность и глубину. Изобразительный строй созвучен полотнам великих художников Японии. Любовь режиссера к людям, тонкое поэтическое понимание родной природы, прекрасных пейзажей острова Хоккайдо создают на экране поистине удивительный мир, своеобразный, неповторимый и в то же время близкий нам, людям, воспитанным на другой культуре, в другом мире
Экран жизни народной. Художественные фильмы комментирует заслуженный артист РСФСР Олег Видов // Известия. 1977. 9 июля.
Читайте также
-
Между блогингом и буллингом — Саша Кармаева о фильме «Хуже всех»
-
Голос Ирины Рубановой
-
Киномеханик — К 80-летию Анатолия Загулина
-
Уроки радости и боли Динары Асановой — О выставке в Доме культуры «ГЭС-2»
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...
-
Синефильская Россия — Десятка лучших в моменте