Близость — это рана
Завтра выходит в интернет-прокат «Брачная история» Ноа Баумбаха. Мы публикуем написанную для нового номера статью Вероники Хлебниковой. Она о близости, ставшей источником травм и кошмаров.
СЕАНС – 73. «F**K»
Мучить друг друга как следует дано только близким людям, остальное — по ведомству слэшеров или религиозного трэша. Даже в умозрительном «Доме, который построил Джек» Ларса Фон Триера особенно чувствительны сцены, где архитектурный маньяк пробует себя в рамках семейной конструкции, имитируя детский пикник и любовное свидание.
Венеция-2019: Я знаю три слова на букву F
Пожив вместе, люди догадываются, что их неудачи не случайны, а вызваны не то чтобы космическими лучами, но женами с Венеры, мужьями с Марса, несносными детьми, вредными братьями и сестрами, авторитарными или безразличными родителями. Для героического астронавта Роя МакБрайда в фильме Джеймса Грея «К звездам» зловредное излучение приходит из космоса вестью об отце, легендарном капитане Клиффорде МакБрайде, сгинувшем тридцать лет назад на галактических задворках. Долгое путешествие героя-сына к герою-отцу, источнику разрушительных лучей, станет балладой о черном холоде семейного космоса, о безотцовщине и об удавке пуповины, прочнее которой только стальной фал, связавший в финале скафандры Брэда Питта и Томми Ли Джонса. Питт, одинокая планета, когда-нибудь поменяет орбиту в сторону нежной Лив Тайлер из сновидений, но не раньше, чем спросит папу о главном, не пора ли им вновь стать семьей, смотреть вечерами черно-белые фильмы, снятые грустными мужчинами.
Немного воли, сценарной сноровки — и теплое домашнее пространство превращается в поле битвы. На месте преступления, находящегося вне компетенции УПК, экранные родственники бескровно разделывают друг друга под фамильные скелеты, и здесь на помощь классическим жанрам и хичкоковским мотивам невыносимой близости приходит мамблкор американских независимых с его традицией выноса мозга.
Можно сказать, что диалоги — наиболее сильная сторона «Истории брака» Ноя Баумбаха, качавшего колыбель мамблкора. Правда, персонажи, актриса Николь и театральный режиссер Чарли, в процессе развода настолько сильно ранят друг друга, что иногда не могут говорить и просто кричат от боли и ярости. Списки драгоценных добродетелей Николь и Чарли, зачитанные по очереди на приеме у семейного психотерапевта, — словно дымящиеся кишки, выпущенные из того, что недавно еще было парой.
Временами Скарлетт Йоханссон физически неловко играть Николь, которая так свято верит, что она в ловушке. Она так торопится прожить, наконец, свою и ничью больше жизнь, получить свои статуэтки «Эми», что увозит сына, ломает семью и мужа, слишком порядочного, чтобы делать симметричные ходы.
Адам Драйвер, подвергнутый в роли мужа изощренным издевательствам калифорнийских юристов, не изображает убитого горем, он играет человека, ошеломленного предательством и низостью партнера. Диалоги блестят и сверкают, но герой Драйвера сбит с ног на уровне пластики, простейшие движения даются ему с трудом, они чреваты физической травмой — как бы не пораниться. Обязательно поранится.
«Брачная история». Реж. Ноа Баумбах. 2019
«Брачная история». Реж. Ноа Баумбах. 2019
Если в своем классическом периоде кино показывает предпосылки или, как у Хичкока, последствия распада семьи, то теперь это подробная сводка военных действий. Баумбах заимствует у судебных казусов Гришема скрупулезное погружение в производственный процесс развода. Вот он — реален, а семья — не более, чем утопия.
Древнейший институт семьи давно и последовательно лишается социальных и экономических поводов к функциональному существованию. Стоит персонажам уверовать в то, что они достойны лучшего, что нет задачи менее токсичной, чем самореализация и раскрытие личности, как трещины этого мира проходят по семье уже не как по хозяйствующему субъекту, но как по людскому союзу. И тогда, по наблюдению Клайва Стейплза Льюиса, «даже ребенка можно приучить, чтобы он говорил „мой медвежонок“ не в смысле „старый, любимый и живой, с которым у меня совершенно особые отношения“, а тот, которого я могу разорвать в клочья, если захочу».
«Солнцестояние»: Травы и травмы
Становясь призрачным, с точки зрения целесообразности, семейный контракт остается безальтернативным в том, что касается эмоций, не поощряемых в социуме и кое-как сдерживаемых в социальных сетях. В домашней обстановке персонажи кинофильмов превращаются порой в буйно помешанных. Этого совсем не ждешь от Жюльетт Бинош и ее персонажа, тем более у всегда уравновешенного Хирокадзу Корээды, но его «Правда» впервые снята вдали от Японии и по европейским лекалам. Бинош играет дочку французской дивы, и ею в самом деле владеет сильное чувство, краеугольное — будто ей не додали, задолжали. Бинош играет притязания, странные для немолодой состоявшейся женщины, у которой своя семья, и есть чем заняться, но тлеющего недовольства становится все больше, и она атакует, взвешивая материнские несовершенства и давние проступки. Мать в исполнении Катрин Денев — земная, хотя и возвышенная. Фабьен, исключительно преданная своему ремеслу актриса, не выходит из удачного найденного образа и элегантно избегает прямых столкновений с дочерью.
В «Магазинных воришках» Корээда мягко фантазировал на тему фиктивной семьи нищих чужаков, которым в процессе выживания удавалось друг друга полюбить. В «Правде» кровные родственники пытаются устоять под весьма реалистичным натиском любви-досады, любви-ненависти и прочих версий неравнодушия, цикличных, как времена года. В «Правде» — осень. Тему семейного хаоса, космических претензий и последних детских вопросов Корээда также раскрывает на съемках фантастического фильма в фильме. Смертельная болезнь вынуждает женщину отчалить в космос, где время не движется, болезнь замерла, старость медлит. Раз в десятилетие вечно юная и прекрасная мать видится с дочерью, которая растет, взрослеет, стареет и тоже многого не понимает.
«Магазинные воришки». Реж. Хирокадзу Корээда. 2018
«Правда». Реж. Хирокадзу Корээда. 2019
«Паразиты» Пон Чжун Хо — глобальная Корея
На экране семейный круговорот все чаще обнаруживает черты утопии и антиутопии одновременно. О семье мечтают, как о недостижимом парадизе. Ее демонизируют, представляя сектой, на чей алтарь сложено немало. Или называют древнюю языческую секту семьей, как в «Солнцестоянии». Акробатическая инверсия, если вспомнить, что утопии и антиутопии прошлого — от Рабле и Оруэлла с Хаксли до коммуны Чарли Мэнсона — в совсем свежих киноретроспекциях «Чарли говорит» Мэри Хэррон и «Однажды… в Голлливуде» Тарантино одинаково избавлялись от традиционной семьи как от подрывного элемента, способного затоптать накомодными слониками всякий новый социальный порядок, зашуршать салфетками передовую политэкономическую идею, заспать любую модную философию.
Семья конкурентна, пока дрейфует по морю катастроф Лапутой мирного покоя для причастных. В «Томмазо» Абеля Феррары этот благословенный остров всей тяжестью ложится на плечи главного героя. Феррара снимает собственную семью — жену и дочку, заменив самого себя Уиллемом Дефо. Безмятежную повседневность их просторной римской квартиры то и дело нарушают экстатические видения Томмазо. Режиссер и анонимный алкоголик очарован своим семейством, но мирную реальность приходится дополнять драматическими фантазмами: любовником жены, несчастным случаем с дочкой, ласками студентки. В финале этого фактически документального фильма, смертельно напугав своих дам, Томмазо готов повисеть на кресте, не для страдания — ради красного словца, без которого семейные тихие радости, как остывшая пицца.
Джокер в Фивах
В остроумном фарсе Пон Чжун-Хо «Паразиты» успех семьи определяется не производством человека (по Энгельсу), а производством социальных перспектив. Неуспешным семьям в стадии заката приходится подвинуться, как в «Хэппи-энде» Михаэля Ханеке или «Елене» Андрея Звягинцева. Семья корейских безработных из подвала будет действовать как слаженный организм, и люмпен-паразитам почти удастся вытеснить другой вид — паразитов буржуазных — из просторного дома. Эмоциональные связи в прагматичных «Паразитах» как будто бы опущены за ненадобностью, но именно они вдруг пробьются из-под коллективных действий и станут препятствием для успеха. Версия семьи как сверкающего социального лифта обрушится с достигнутых высот под грузом старой доброй боли, привязанностей, жертв.
Черная дыра событий — разговор с Томасом Хайзе
В разгар очередной переоценки ценностей в пользу индивидуализма, самовыражения и трансформации, прозрачность и проницаемость безопасного мира, где больше не нужно выживать стаей, вплотную подошли к порогу дома, в котором пока не установлены камеры слежения в спальне и тревожные кнопки в темном чулане. Семейное общежительство — последняя часть света, где между людьми не проведены границы, где с незапамятных времен все смешалось, а значит таится опасность. Семья превращается в очень опасное место, источник травм и насилия, в нее играют маньяки и психи. Снаружи не страшно, страшно внутри. Семья, переставшая быть инструментом выживания, на экране выглядит карательным органом, заменившим первородный грех детской травмой. Самая выразительная ее жертва в этом году — Артур Флек. «Джокер» Тодда Филлипса — плод чресел Мартина Скорсезе, трех его фильмов («Король комедии», «Злые улицы» и «Таксист») и мамы-анархии, полусумасшедшей мамочки-одиночки, водившей хахалей, позволявшей бить и привязывать ребенка к батарее. Генеалогия величественная и смехотворная, как дикий хохот-икота больного Флека.
«Теперь ты мне не навредишь, мама», — обращается за кадром женский голос к родине в неигровом фильме «Мама, я задыхаюсь, это мой последний фильм о тебе». Голос говорит о любви и ненависти и выражает отношение режиссера Лемуанга Иеремии Мозезе к родному Лесото. От родного чудища и рабских отношений с тем, что называется домом, автор сбежал в далекий Берлин.
«Калина красная»: В полный голос
Когда за понятием родины стоит что-то еще, кроме географии, когда кроме места там есть и гений, тогда появляются великие фильмы. Один из них «Родина — это место во времени» немецкого документалиста Томаса Хайзе. В фильме-романе о бездомности как наиболее постоянном состоянии человека Хайзе находит язык для истории объединенной Германии в письмах и дневниках трех поколений своей семьи. Сам он, последний человек ХХ века в роду, завершает фильм с уходом из жизни его матери, Розмари Хайзе. Судьбам этих людей, связанных протянутыми сквозь время и расстояние узами доверия и любви, найдена лязгающая и суровая метафора железнодорожных составов, от которых, как от идеологий и государств, от семей и родов, отцепляются единичные жизни и идут отдельно по своей колее.
«Он не может жить без космоса». Реж. Константин Бронзит. 2019
«К звездам». Реж. Джеймс Грей. 2019
В России осенью шла повторным прокатом «Калина красная» Василия Макаровича Шукшина, одинокий сказ безотцовщины на фоне патерналистского насилия государства, жалейка матери, состарившейся без потерянного где-то в большом мире сына, поминальная молитва по сиротам, сказка о потерянном доме. Сюжет, вдруг отразившийся в анимационном фильме Константина Бронзита «Он не может жить без космоса», где мужчины уходят от жен и матерей к звездам, где мальчик рождается уже в скафандре, а женщины стареют у окна. Скафандр — герой кинематографического года, воплощение непроницаемой границы между тобой и другими, через которую норовят просочиться человеческие слабости — то жалость, то страх, то забота. Или мамин запах, как в этом удивительном фильме, где лапидарно и скромно сказано все, что нужно знать про семью: «Еще одно изобретение, вовлекающее людей в любовь».
