Экдали — Последняя семья Бергмана
О шедевре Ингмара Бергмана «Фанни и Александр» и его (псевдо)автобиографических истоках писал Никита Смирнов в номере «Последняя семья». Журнал, кстати, еще можно приобрести в нашем интернет-магазине.
Говоря о Бергмане, редко останавливаются на его методе драматургической диссекции. От семьи на экране он обычно отсекал лишних для сюжета членов, довольствуясь меньшим числом действующих лиц, нежели семья предлагала. Не таков разве что фильм «Фанни и Александр»: там семья большая и подробно явленная. Одно лишь прояснение связей занимает значительное время на экране.
СЕАНС – 66
1907 год, рождество, за столом собирается семья Экдаль. Во главе — состоятельная бабушка Хелена, некогда популярная актриса. У нее три взрослых сына: владелец ресторана Густав-Адольф, неудачливый профессор Карлхен и артистический Оскар, у которого — театр и премьера «Гамлета» на носу. Через месяц Оскар умрет во время репетиции; его сыну Александру начнет являться призрак отца, а вдова — красивая актриса Эмили — найдет утешение в компании епископа Эдварда Вергеруса, который скоро делает Эмили предложение. Так Александр и его младшая сестра Фанни оказываются в доме, который более походит на крепость, что защищает детей от них самих. На помощь детям приходит старый друг бабушки — еврейский торговец Исаак, который выкрадывает детей из плена.
«Фанни и Александр» — opus magnum Бергмана. Многое для фильма Бергман заимствовал из собственной биографии. Прообразом Вергеруса стал отец режиссера, лютеранский пастор. У Бергмана была младшая сестра, взят из жизни и сочиненный Александром рассказ о побеге в цирк. Детали и люди сложились в тесный и сложный узор на волнах памяти. Волнами, набегающими на камни, этот фильм и открывается.
Это вдумчивая и глубокая автобиография человека, которого никогда не было
Но автобиографизм картины одновременно показательный и мнимый. Бергман выбирает для Александра время, в котором не жил, хотя и близкое. Смещение, как у Германа в «Иване Лапшине», где дотошно воспроизводится время, не принадлежащее режиссеру. Бергман не реставрирует, скорее выдумывает: это вдумчивая и глубокая автобиография человека, которого никогда не было. Как в «Аустерлице». Зебальд обращал общее в частное —делал историю предметом личного обихода. Бергман, вверив Александру факты собственной биографии, мешает их с чертами явленного периода: семейными играми, традициями, чаяниями. Было ли так на самом деле? Мы не сможем отличить историческую явь от режиссерской. Тщательность, с которой Бергман насыщает каждый план мелочами, более всего демонстрирует страх, что даже не пленка загорится в аппарате оператора Свена Нюквиста, а само предкамерное пространство рассеется навеки.
Семья и время в «Фанни и Александре» суть кокон художника, которому суждено полностью переварить эпоху, в которой он был зачат
Семья Экдаль в 1907 году для Бергмана — идеал времени и места. Утраченный рай, найденный в приговоренной эпохе, с которой режиссер разминулся совсем немножко. Бергман показывает семью пусть и зажиточную, но определяемую через несчастья не меньше, чем через успехи, и эти несчастья принимающую. Любовные невзгоды, экономические затруднения, друг семьи бабушкин любовник Исаак — всё это принимается семьей Экдалей спокойно, без комментариев. Епископской семье Бергман приписывает не какой-то замкнутый, религиозный тоталитаризм; здесь проходят истоки фашизма и это единственный отчетливый социальный комментарий, допущенный Бергманом за весь фильм.
Многое написано о противопоставлении семьи Экдалей и семьи епископа Вергеруса. Первая помечает театр как самое полное выражение жизни (эпиграфом фильма становится его первый план, надпись Ei blot til lyst — «Не одного удовольствия ради» — в театре Оскара), вторая — властную, замкнутую природу веры. Но в реальности пасторская семья была дана Бергману от рождения, а к театральной он пришел сам.
В эпилоге Экдали снова собираются вместе, теперь уже в честь рождения двух детей: внебрачной дочери Густава-Адольфа и ребенка вновь овдовевшей Эмили. Счастливый отец произносит длинную речь о том, что их род — люди маленькие и понятные. Такими, по его мнению, и надлежит быть людям. За столом не найдется Экдаля, который возжелал бы не согласиться.
В «Аустерлице» целая глава посвящена описанию бабочек. Бабочка не появляется из гусеницы: в коконе она полностью растворяет свою прежнюю ипостась, став новым существом. Семья и время в «Фанни и Александре» суть кокон художника, которому суждено полностью переварить эпоху, в которой он был зачат.
Александр — молчаливый, часто напуганный — дан через взгляд. Когда Бергман делится им с нами, мы видим не бытовые частности, а завершенные сюжеты. Так Александр видит покойного отца — бледную фигуру в рамке дверного проема. Пространство вокруг героев — это дистанция между ними. Им суждено исчезнуть вместе. Финальный портрет в интерьере — это последний взгляд, после которого не принято оборачиваться, но нельзя не обернуться.
