Девственное кино


Небесные жены луговых мари. Алексей Федорченко, 2013

Когда-нибудь — страшно подумать, когда — нынешний период войдет в учебники по истории отечественного кино как языческий. Время, когда астматическим Dolby Stereo задышали почва и судьба, и пронеслась по экранам песнь торжествующей хтони. От «Орды» до «Школы», от «Трудно быть богом» до «Майора» — вне рангов и калибров, единым порывом ринулись российские фильмы месить чернозем и чернь, смакуя фактуры и попирая сюжеты, населяя смутные пейзажи мутными персонажами. На такое кино не Деллюк, не Базен — Леви-Стросс нужен, и делится оно не на «люмьеровское» там и «мельесовское», не на «мизансценическое» и «монтажное», а на сырое и приготовленное (причем с явным преобладанием первого). Следует воздать должное Алексею Федорченко — в своих давешних «Овсянках» и нынешних «Небесных женах луговых мари» он чуть ли не единственный переводит этот общенациональный тренд на уровень материала, предъявляя язычество как таковое. Но тем воздаяние придется и ограничить. Ибо с точки зрения кино оба этих фильма находятся на примерно таком же уровне развития, как и изображаемый им мир. То есть близко к нулевому.

Надо оговориться: почти каждая из составляющих фильм новелл, коих тут более?двадцати, сама по себе, как отдельная короткометражка, была бы вполне приемлема. Иные из них прескверно сыграны (как «Оналча», где близкая к Сирше Ронан фо-?тогения главной героини не искупает беспомощности существования актрисы перед камерой), в иных — где режиссер на свою беду отваживается прибегнуть к спецэффектам — дешевизна последних придает происходящему оттенок любительского трэша, а некоторые (впрочем, немногие), будучи изъяты из общей вереницы, потеряют смысл или же сведутся к совсем уж необязательной реплике (как «Оштылеч» или «Окалче»). И все же каждой из них присуще обаяние миниатюры, вполне искупающее те недостатки, что появляются — или выявляются — при соединении в нынешний цельный альманах.

Самый очевидный из этих недостатков — узость тематики, и важен он даже не как таковой, а как симптом. Каталог из почти двух дюжин сексуальных ритуалов разной степени сложности, вероятно, весьма познавателен с этнографической точки зрения, но художественного жанра «каталог» не существует, и по вполне уважительным причинам (Гринуэй не в счет, он, во-первых, каталогизирует изображения, а во-вторых, радикально меняет для этого саму структуру кадра, и даже при этом порой ходит по краю). Здесь же почти в каждой новелле в кадре предстает мир,— детальный, широкий, с ландшафтами, с интерьерами, в которых прожита жизнь, и с предметами, которые в этой жизни участвовали; у всего биография. Это «реалистическое» изображение, ничто в нем не оправдывает и не обосновывает авторского монотематизма.

Небесные жены луговых мари. Алексей Федорченко, 2013

Беда не в отсутствии стилизации, разумеется, — в отсутствии общего, сквозного стиля, и не потому, что стиль — это вообще неплохо, а потому, что без него экранный мир не целен. То тут камера активный участник, то сторонний наблюдатель, то и вовсе мистическая сила. То автор тайну подразумевает, то выставляет напоказ. То он сосредоточенно вглядывается в пейзаж, то американским монтажом вставляет короткий кадр в режиме «обострения драматургии». Получаются разные, ничем не схожие пространства, в которых по-разному течет время и по-разному существуют герои. Это даже и внутри некоторых новелл так, а уж при совмещении и сопоставлении получается и вовсе эклектика. И опять же: эклектика сама по себе ничем не дурна — но к чему она в этом архаическом пространстве, да еще и суженном до сугубо сексуальной темы? А если архаическое пространство, по мнению автора, отторгает любую рациональную выстроенность, в том числе и каноны киноэстетики, которые суть безусловное наследие цивилизации, — то стоит ли вообще помещать в него кинокамеры с их механикой и сложной электроникой, не порочен ли такой замысел изначально? Конечно, «реалистичность» изображения искушает воспринять происходящее на экране как претендующее на достоверность (хотя по многим приметам «Небесные жены» — не меньшее мокьюментари, чем «Первые на Луне») и приняться поучать автора примерами. Объяснить, что как ни важна для языческого мироощущения сексуальная составляющая, она его все же не исчерпывает. Припомнить классические примеры, в которых архаичность материала не вела ни к стилистическому разладу, ни к монотонности смысла. «Землю» Довженко, «Шаманку» Жулавского, почти любой фильм Херцога — или, если не прибегать к бестактному приему сравнения с классикой, недавнее «Пятое время года» Петера Бросенса и Джессики Вудворт. То есть те фильмы, где киноязык, встречаясь с непривычным материалом, обогащался и расширялся, говоря же в терминах «Небесных жен» — проходил инициацию. Потому что, следует признать, с точки зрения кино фильм Федорченко, рассказывающий исключительно о сексе, впечатляюще девственен. Не то от нерешительности одной стороны, не то от неумелости другой.

Но это, разумеется, некорректно. Возможно, согласно автору, языческий мир сексуален полностью и насквозь и тем ограничивается — и такой подход, как и любой другой в области искусства, вполне правомерен. Возможно, если счистить с цивилизации все ее наслоения, в голом анамнезе останется чистый секс. Однако и в этом случае вопрос останется прежним. Не слишком ли долог полный метр для такой бесхитростной задачи? Зачем, например, нужен хоть единый монтажный стык там, где все одно и то же и все равно ничто нет смысла сопоставлять ни с чем?.. Хотя, может быть, проблема лишь в том, что фильм Федорченко при всей своей нарочитой безыскусности все же не до конца проникнут сутью составивших его ритуалов. Что автор лукаво пренебрег на каком-то из этапов законами изображенной в его фильме реальности. И что, наверное, если бы добавить в проявочный раствор три капли менструальной крови девственницы, фильм получился бы намного, намного лучше. А он, видать, не добавил.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: