Сериал

Смерть им к лицу


На зов скорби (мини-сериал). Реж. Фабрис Гобер, Фридерик Мерму. 2012

Первое, что нужно уяснить про Resurrection: это не ремейк французского Les Revenants, вышедшего еще в 2012 году. Путаница возникла из-за того, что прошлой осенью американский канал Sundance показал европейскую драму под локализованным названием The Returned. Которое в свою очередь совпало с названием выпущенной накануне книги американца Джейсона Мотта, посвященной тому же сюжету — возвращению мертвых в мир живых. Обвинить Мотта в плагиате сложно, потому что сами Les Revenants тоже далеко не оригинальны. В основе сериала — французский фильм 2004 года с международным названием They Came Back. Даже если Мотт что-то и стащил, то он был не первым: весной 2013 года похожую идею обыграли британцы в минисериале In The Flesh. Окончательно запутал ситуацию американский канал A&E, анонсировавший на днях официальный римейк Les Revenants. Название пока не уточнено, зато уже известно, что шоу займется один из авторов «Остаться в живых» (Lost) Карлтон Кьюз. Кроме того, (как будто этого мало) на HBO через месяц начнется сериал «Оставленные» (The Leftovers) с прямо противоположным сюжетом. В нем будет описана жизнь небольшого городка, 2% населения которого взяли и вознеслись на небо. А остальные принялись готовить душу и тело к Страшному суду. Проектом занимается Деймон Линделоф, один из авторов-продюсеров все того же «Остаться в живых» и сценарист «Прометея».

Вся эта путаница дает интересную возможность сравнить американский и европейский подход к такой щепетильной теме, как жизнь семей, в которых погостила смерть. Для начала сопоставим «На зов скорби» и «Воскрешение».

? ? ?

Действие сериала «На зов скорби» происходит в изолированном швейцарском городке. Основные герои со стороны живых — группа родителей, недавно потерявших детей в крупной автокатастрофе; девушка, брошенная у алтаря десять лет назад; священник; жандармы. Восставшие из мертвых — дети и взрослые, святые и мерзавцы — не помнят, как умерли, ничуть не постарели, выглядят, как обычные люди и ведут себя почти без причуд. В городе с их возвращением начинают твориться странные вещи. Сам по себе город тоже странный: серые дожди, вечный сумрак, зловещий холодок с Альп, что-то скрывающая водная гладь под смахивающей на языческую пирамиду дамбой.

В американском городке таких достопримечательностей нет: это не Твин-Пикс с его водопадами и даже не Готэм с его густым мраком. Само название — Аркадия — подчеркивает тишину и покой, царящие в этом месте: одноименный греческий регион был описан поэтами как сплошная пастораль для пастухов и овечек, с тех пор слово стало нарицательным.

Герои «На зов скорби» долго вглядываются в лицо смерти: каждый эпизод носит чье-то имя и рассказывает частную историю. В американской версии действие разворачивается стремительно. У эфирного канала ABC, в отличие от французского Canal+, не те зрители, которые будут терпеливо ждать от сериала чудес. Чтобы аудитория не ушла к конкурентам, ее тащат в историю за шкирку.

? ? ?

Французский сериал создавал напряжение с помощью актерских работ — немых криков, рассеянных взглядов, сгибающей пополам внутренней боли. В американской индустрии лицедеям доверяют меньше, чем сценаристам, поэтому саспенс гарантируется лихими сюжетными ходами и просчитанными сценами. Вот старик бежит за своим тридцать лет болтавшимся между небом и землей ребенком и вспоминает, как точно так же играл с ним, когда сам был молод. Вот герои вскрывают склеп, где должны лежать останки вернувшихся с того света, и замирают над открытым гробом, как Винс и Джулс над золотым чемоданом в «Криминальном чтиве»; что называется «макгаффин».

Разным целям служат и спецэффекты. «На зов скорби» прибегает к ним лишь тогда, когда нужно построить масштабные декорации (например, оказавшийся на дне дамбы вечный город) или устроить библейский потоп (точнее, показать, как отовсюду исчезает вода). В остальных случаях ощущение мистической атмосферы достигается методами классического кино, у которой не было никаких сверхтехнологий, кроме режиссерской фантазии. В ход идут операторские приемы из фильмов Тарковского, театральные жесты Антониони. Например, в сцене ночных переговоров живых с мертвыми на главную девушку с того света, как на арлекина, направлен непонятно откуда взявшийся небесный прожектор. «Воскрешение» работает грубее:

у мертвецов здесь то и дело рассыпаются лица, а флэшбеки сопровождаются эдемским светом. Грандиозная школа мистицизма «Твин-Пикса» как будто ушла на каникулы: в солнечном провинциальном городе не чувствуется присутствие ни зла, ни Бога, хотя роли маньяка и пастора по сравнению с французским сериалом существенно расширены. В такой композиции, впрочем, тоже есть своя прелесть, когда-то уже описанная в фильме «Знакомьтесь, Джо Блэк». К тому же, бюджет «Воскрешения» позволяет сделать тайну живых мертвецов еще грандиознее: к примеру, один из них приходит в себя аж в Китае.

У французов два саундтрека. Первый написан мрачными шотландскими пост-рокерами Mogwai, закончившими работу еще до начала съемок: музыка стала фундаментом сериала наравне со сценарием. Второй саундтрек склеен из шума дождя и ветра, совсем как в заключительных сценах «Седьмой печати» Бергмана, на которую здесь ссылаются крайне часто. В американском сериале узнаваемой музыки отчего-то нет вовсе — хотя похожий по духу «Твин-Пикс», например, был обязан композитору Анджело Бадаламенти половиной своего шарма. Почему этот момент остался без внимания — загадка.

? ? ?

На телевидении есть два вектора развития характеров. В одних сериалах герои даются в статике: испытания накатывают на них волнами, но не могут сдвинуть с места. И так до тех пор, пока или стихия не смоет человека, или не наступит победный штиль. В других драмах, наоборот, есть динамическое развитие характеров: герои сами штурмуют одно препятствие за другим, как моряки переваливаются через волны в беспокойном море. Разница между этими методами — как между жизнью и смертью. Французский сериал предпочитает смерть: его герои выбирают смирение, а не борьбу. Для американцев с их витальностью такое недопустимо. Герои «Воскрешения» выдвигают смерти прагматичные условия. Это делает сюжет острее, а характеры приближает к мифологическим архетипам. Проблема, однако, в том, что богоборцев на ТВ и так целая армия; актерский ансамбль «Воскрешения» (похожий на лягушонка добрый чернокожий коп; старый волевой англосакс; полупрозрачная красавица с неизменно приоткрытым ртом) в этом войске плетется где-то в арьергарде. Французский сериал, напротив, предлагает актерам редкую работу — сыграть героев, ищущих согласия с судьбой.

Воскрешение (сериал). Реж. Дэниэл Эттиэс. 2014

Но интересно при этом, что ключевого героя европейцы позаимствовали как раз из американского мистического кино вроде «Омена» и «Шестого чувства». Это типичный инфернальный ребенок, который все время молчит, любит внезапно исчезать и эффектно появляться, а смотрит на собеседников так, как будто скачивает по bluetooth их души. Герой, талантливо сыгранный юным Сванном Намботэном, эффективно выполняет роль медиума между живыми и мертвыми, но без него «На зов скорби» был бы сериалом куда более самобытным и честным. Американцы — молодцы — отказались от всех этих надстроек, сделав умершим и воскресшим мальчиком самого обыкновенного пухлого пацана, проблемы которого сводятся к хрестоматийным «Над пропастью во ржи» Сэлинджера и «Кэрри» Кинга. Ради столь подобных подростковых переживаний совершенно необязательно убивать героя, но то, что он все-таки умер, делает драму куда монументальнее, и позволяет в полной мере раскрыться актерам старшего поколения. В первую очередь — 62-летней Фрэнсис Фишер. Эта недооцененная актриса выступает в той же весовой категории, что и Сьюзан Сарандон. Удивительная порода! Когда ей было 42, а Клинту Иствуду 63, у них родилась дочь, ставшая моделью и активисткой. Сейчас пара распалась — оба в активном поиске, так сказать.

Воскрешение (сериал). Реж. Дэниэл Эттиэс. 2014

У французов таких козырей нет, зато есть удивительный дуэт, позволяющий засечь время скорби. Это две сестры-близняшки, одна из которых умерла, исчезла на несколько лет, а вернувшись, обнаружила дома повзрослевшую копию самой себя. Вторая же, наоборот, каждое утро видит рядом юную себя — и начинает иначе относиться ко времени. Скоротечность жизни — важная тема рефлексии любых сериалов, и драматических, и комедийных. Гений французов в том, что они решили подвергнуть сомнению гораздо более сложную тему — постоянство смерти.

? ? ?

Изобразить реакцию героев на смерть близких — высший пилотаж актерского и сценарного мастерства. Кино упражняется в этом искусстве уже сто лет: уж чего-чего, а похорон в его истории всегда хватало. Изобразить реакцию героев на воскрешение близких — трюк куда более сложный. В «Этой прекрасной жизни» Капры герой умирает всего на два часа, в «Страстях Христовых» Гибсона, мягко говоря, спойлеры. В фильме Хуциева «Мне двадцать лет» встреча героя с отцом-призраком перекроет любую постановку «Гамлета», но видение и воскрешение — разные вещи. Лучше всех воссоединение после смерти в кино, пожалуй, сыграли актеры «Соляриса» Тарковского — Наталья Бондарчук и Донатас Банионис. Из современных фильмов стоит отметить «Жить» Василия Сигарева — сборник страшнейших рассказов о том, как у смерти вырабатывается воля к жизни.

На зов скорби (мини-сериал). Реж. Фабрис Гобер, Фридерик Мерму. 2012

Сегодня это специфическое состязание драматургов и актеров по каким-то причинам начинается вновь. Видимо, после недолгого, но кровавого века постмодернистского кино наступает обещанный Патриком Зюскиндом кризис антигуманизма, и художникам вновь становится интересно рассуждать о ценности жизни. А в таких дискуссиях всегда должен быть собеседник по имени Смерть. На примере Resurrection и Les Revenants можно заметить, насколько отлично эти истории звучат на разных окраинах западной цивилизации. Интересно, что будет дальше, когда к гонке подключатся другие страны.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: