Анджей Вайда: «Делайте фильмы, которые за вас не сделает никто»
СЕАНС – 62
Мое детство прошло как будто в XIX веке. Я жил в огромном гарнизоне, вмещавшем кавалерийскую бригаду, в которой служил отец. Зимой мы катались на лыжах, и наша жизнь напоминала сцены из фильмов Джона Форда. В 1939 году этот чеховский мотив замедленного существования вдали от всего мира просто пропал.
Ничто не сравнится с одиночеством поэта или художника.
Я не мог снять фильм об отце (Отец режиссера, Якуб Вайда, погиб в Катыни. — Примеч. ред.). Я просто очень мало его знал. Последний раз я видел отца в 1939-м, когда он уходил на фронт.
Мой опыт военной жизни невелик. Я был в концлагере, не мог принять участия в восстании Варшавского гетто — поэтому нет ничего удивительного в том, что мне захотелось увидеть его на экране.
Могли ли герои Федерико Феллини говорить по-английски? Это была бы совсем другая история.
Я стал режиссером, возможно, от недостатка воли. Очень хотел быть художником, но это требовало колоссальной уверенности в себе и готовности к одиночеству. Ты должен быть непобедимым, мне не хватило бы на это силы. Конечно, люди часто бывают препятствием. Ничто не сравнится с одиночеством поэта или художника.
Гюнтер Грасс как-то предложил мне экранизировать «Жестяной барабан». По каким-то причинам проект не сложился, потом фильм снял Шлёндорф. Когда я его увидел, то подумал, что Грассу очень повезло. Я бы никогда не нашел такой девушки, как Катарина Тальбах, и у меня бы никогда не хватило смелости на такие эротические сцены.
В начале карьеры я был под влиянием итальянского неореализма, таких режиссеров, как Де Сика, Джузеппе Де Сантис. Я думаю, что «Пепел и алмаз» возник из увлечения американским нуаром, из «Человека со шрамом» и «Асфальтовых джунглей». Прекрасные фильмы! «Человек из мрамора» тоже снят под влиянием американских фильмов.
Когда я снимаю кино, стараюсь делить материал на то, что надо проговаривать, и то, что можно показать. Еще стараюсь использовать как можно больше документов — фотографии, бумаги, при помощи которых можно реконструировать прошлое.
Национальное кино определяется, в первую очередь, языком. Оно говорит на том языке, который понимает его аудитория. Почему существует глобальная американская индустрия развлечений, но ничего похожего не было создано во Франции или Италии? Причина всего-навсего в английском языке, открывающем для американского кино все двери. «…» Могли ли герои Федерико Феллини говорить по-английски? Это была бы совсем другая история. «…» Когда фильм создается, он создается на определенном языке, и дело не только в словах, язык связан с паттернами нашего восприятия мира, нашего понимания мира. «…» И еще язык кодирует наше прошлое. Мы хотим знать, кто мы такие. Кто мы есть, и кем мы были. Наша литература, написанная прежде, укореняет нас в прошлом. Это уникальный опыт, которого нет у других наций.
Нет никакой связи между моими студентами и тем обстоятельством, что когда-то я сделал «Пепел и алмаз».
Я работаю за границей только по необходимости. Мне это не приносит никакой радости, потому что я знаю, как трудно в таких условиях сделать что-то осмысленное. Актеры, не в последнюю очередь, могут разрушить фильм, который снимается не дома. Компания исполнителей, играющих в разной манере, не дает привести фильм к единой стилистике, в итоге почти всегда получается нечто искусственное. Потом ты их дублируешь, чтобы все говорили на одном языке, забирая у них половину души.
Мне повезло, что я остался в Польше. Я работал дома и оттуда достиг своего международного положения. Я верю в свою миссию: создать польскую школу кинематографа.
Мне кажется, кинематографу надо учить особым способом, на практике. Нет необходимости в большом количестве лекций других режиссеров, рассказывающих, как они снимали свои фильмы. Нужно фокусироваться на передаче практического опыта из рук в руки. Как я снимал кино — какое до этого дело молодым режиссерам? Нет никакой связи между моими студентами и тем обстоятельством, что когда-то я сделал «Пепел и алмаз».
Всем своим выпускникам я даю один и тот же совет: «Если вы работаете в Польше, делайте польские фильмы — те, которые за вас никто не сделает в Голливуде. Говорите людям о том, что для них важно, но говорите на том языке, который они понимают».
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»