хроника
Сергей Шаргунов
Сергей Шаргунов

Кровь в тени


Есть такое вздорное мнение, будто история — это наука. Мнение, которое легко разбить на примере событий двадцатилетней давности. Можно ли внятно и объективно объяснить, что тогда случилось?

93-й год — кладбище мифов. Территория жесточайших противоречий. Во многом из-за этой противоречивости та маленькая гражданская война пребывает как бы в исторической тени, вытесненная общественным сознанием.

Ведь поборники ультралиберализма, западники выступали как сторонники неограниченной президентской власти — абсолютизма, прописанного в нынешней Конституции, а «реакционеры», ультраконсерваторы оказались на стороне парламентаризма, зафиксированного в той Конституции, которую они обороняли. Это лишь одно из противоречий; каждый эпизод того конфликта, начавшегося задолго до указа № 1400, чудовищно противоречив и достоин различных интерпретаций.
Достаточно отметить, что лидерами масс, которые на ТВ было принято называть «красно-коричневыми», выступали молодые депутаты, избранные от «ДемРоссии» и до того активно боровшиеся с всевластием КПСС. Вожаки и заправилы «мятежа» 3 октября Виктор Уражцев и Илья Константинов — политики с ярким антикоммунистическим бэкграундом.

Пожалуй, чтобы объективно рассуждать о 93-м, нужен не историк, а психоаналитик или художник.

Множество эмоций и амбиций, обид, страстей; распад прежней системы, гул голосов, сонм концепций; нерастраченный в августе 91-го пыл; преодоленное ненадолго отчуждение между властью и гражданином; романтизм и энергия площади, и вообще, публичность и непредсказуемость политики — таковы ингредиенты коктейля, оказавшегося кровавым.

Наверно, с позиций миролюбия и здравомыслия правильнее было бы провести одновременные перевыборы президента и парламента, выставить на референдум несколько проектов конституции, но беда в том, что результаты голосования в итоге мало кого бы интересовали; в ситуации, когда все решали манипуляции телевизора, все равно все уперлись бы в тупик, где выведено: «Кто сильнее — тот и власть».

А дальше включается русская виктимность: кто слабее — тот и прав. В легендах, в молве, в мемуарах…

Почти все книги, ленты, песни о 93-м написаны от имени или во славу побежденных.

Но художественных произведений о 93-м написано и снято все-таки мало. Почти все — публицистика. Хочется понять, почему.

Из публицистики выделяются фактологической насыщенностью «Анафема» Ивана Иванова (Марата Мусина), расследование питерца Александра Островского, сборник под редакцией депутата Татьяны Астраханкиной «Московский апокалипсис». Любопытны и обрывочные очерки о тех событиях Эдуарда Лимонова. Есть интересные материалы, собранные «Мемориалом». Выпукло и человечно показаны события в книге Вероники Куцыло из «Коммерсанта».

Примерно то же самое с кино: снято негусто, а то, что снято, — публицистично. 93-й прошел мимо кинематографа, если не считать за кино одну из серий «Бригады», где суть и причины бойни также никак не проясняются. Да и кто бы дал зеленый свет игровому фильму на запретно-замалчиваемую тему, если даже расследование событий заблокировали?

В интернете можно обнаружить несколько самодельных роликов и целых фильмов, изготовленных в девяностые (от нарезки «Трудовой России» до полноценной документалки «Русская тайна»). «ВКонтакте» есть даже специальная группа с ними. Трогают сердце предсмертные съемки 4 октября, сделанные режиссером Александром Сидельниковым, оборванные выстрелом снайпера. Есть и несколько ТВ-материалов, среди которых я бы выделил парфеновские «Намедни». Резвостью и броскостью отличались невзоровские репортажи, из-за которых программа «600 секунд» и была закрыта навсегда. Позднее тогда еще называвший себя православным Александр Невзоров снял так и не вышедший на телеэкраны мини-фильм «Чудотворная» — об иконе с изображением погибших в 93-м. Следует вспомнить и «Час негодяев» Станислава Говорухина — о расстреле в Останкино. Попыткой создать объемную картину случившегося можно назвать фильм «Путч 2», сделанный несколькими журналистами с участием самых разных экспертов — от Баркашова до Горбачева — и явным креном в сторону «левых либералов», не приветствовавших действия Ельцина: Юрия Афанасьева, Алексея Симонова и других.

Видимо, проблема в том, что современникам (и часто участникам) событий непросто отстраниться и осознать всю сложность происходившего.

Литературное наследие включает в себя экспрессивные воспоминания Асара Эппеля (проклятые погромщики, страх), метафоричный «Красно-коричневый» Александра Проханова. Это пока единственный полноценный роман о событиях, хотя и, прямо скажем, лобовой: адские монстры терзают райскую Родину.

Отстраненный взгляд роднит Владимира Маканина, Александра Иличевского, Леонида Юзефовича: действующие лица их произведений (что наблюдатели, что бойцы «войнушки») загадочны и диковинны. Словно инопланетяне. В их прозе октябрь 93-го — мельком. Стрельба с пожаром — второй план для частной жизни персонажей, а социальные и буквальные причины стрельбы и пожара почти не уточняются.

Более вовлечены в события Василий Белов, Юрий Поляков, Сергей Есин, Юрий Бондарев, также зарисовавшие ту осень, хотя, очевидно, ни один из них не стремился создавать историческое полотно. История лишь дымный фон. Картинка CNN с танками, палящими по белому зданию, стала задником для литературных сюжетов, но кто захотел проникнуть за картинку, внутрь того здания или того танка? А если — следуя за мудрым призраком Льва Толстого — туда и туда одновременно?
В песнях и стихах — жатва богаче. Есть песня Юрия Шевчука, песня Егора Летова, песня Натальи Медведевой — возможно потому, что в лаконичном чувственном жанре легче делать слепки времени. Есть еще горемычные стихи Татьяны Глушковой, Владимира Бушина и множества «поэтов баррикад», да и немало самодеятельных «низовых песен» с обещанием «не забыть и отомстить».

Я давно чувствовал востребованность полифоничного текста о 93-м, и, если честно, писал свой роман довольно долго. В центре книги оказалась семья «маленького человека», рабочего «аварийки», охваченная любовью-нелюбовью, и, наверное, в первую очередь это семейный роман, но надеюсь: исторические детали лета-осени 93-го удалось прочертить остро, передав драму в цвете и звуке.

Возможно, писать прозу о 93-м все эти двадцать лет было затруднительно без поколенческой — временной и эмоциональной — дистанции. Поэтому все писавшие прозу о случившемся тогда прибегают к схематично-фельетонному изложению. Возможно, те события нелегко художественно передать доктринерам, каковых среди литераторов — множество; тем более, о происходившем не любит вспоминать прогрессивная интеллигенция, призывавшая громить и запрещать «неправильную сторону» и с той поры заметно завянувшая и растерявшая моральный авторитет. Впрочем, по любопытному суждению Глеба Павловского, именно поражение в октябре 93-го морально выхолостило противившихся тогда Ельцину Говорухина, Михалкова и председателя Конституционного суда Зорькина. Как знать, не на собственные ли компромиссы указывает тут Павловский, в 93-м показавший себя фрондером, но уже с 96-го тесно работавший с президентской администрацией.

93-й — год великого перелома. Год Большой Русской Беды. И здесь уже нужны политологи и историки, чтобы признать: все последующее двадцатилетие — послесловие к 4 октября, эхо залпов звучит до сих пор. Насилие по-прежнему определяет российскую действительность, а плоды перестройки раздавлены танковыми гусеницами.

Сколь бы ни были запутаны обстоятельства того конфликта, невозможно понять день сегодняшний, не почувствовав те дни и их связь со всем последующим.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить