Перед Фрейдом
СЕАНС – 61
В тридевятом царстве, тридесятом государстве, посреди старинной, страдающей одышкой империи разметался в стоге сена юноша-шалопай: сам — голозад, в зубах — дымная сигарка, в ногах — верная нянька. Знакомьтесь — это Рудольф, австро-венгерский кронпринц. На дворе восьмидесятые годы XIX века, гусары в ментиках, селянки в вышиванках, кони грызут удила.
С первых же минут «Частных пороков, общественных добродетелей» (1976) — самого пышного и радикального своего фильма — Миклош Янчо любовно панорамирует цветущую натуру: марципан охотничьего замка, прелестно зеленеющие луга, цветы желтеют пчелами, плещется в воде смешливый королевич — а потом он же бежит по лесу, хохочет со своими товарками и наперсниками, палит из револьвера, лезет под юбку опостылевшей супруге, чтобы рассмотреть панталоны с гербом. Патриотичным, золотом тканным орлом. «У нее такие везде!».
Будьте уверены, и через пятнадцать минут ничего существенно не изменится. Это утопия вечного блаженства. Та же обнаженная радость, не ведающая стыда, расстегнутая, свободная априори ото всего, без всяких условий, правил и оговорок. Следуя за героем, вольным снять штаны в любой момент, Янчо освобождает пластику фильма от покровов нарратива и связей с реальностью, хотя кронпринц Рудольф и его трагедия — сюжет на диво расхожий, салонный. Изложи события этой истории на манер Википедии, и трагедия великой монархии сама собой превратится в оперетту. Уж очень много бархатных складок и венской духоты: любовь вальсирует с меланхолией, поблескивая пышными аксельбантами. Как в женском историческом журнале, с ахами, вздохами. Об этом снимали и Анатоль Литвак, и Офюльс, и Корда (жирнее всего, конечно, вышло у Теренса Янга с Омаром Шарифом)1.
1 «Трагедия в доме Габсбургов» (реж. Александр Корда, 1924), «Майерлинг» (реж. Анатоль Литвак, 1936), «От Майерлинга до Сараево» (реж. Макс Офюльс, 1940), «Майерлинг» (реж. Теренс Янг, 1968).
В 1887 году сын Франца Иосифа и Елизаветы Баварской — красивый образованный молодой человек, не склонный к военной службе, но успешный в описаниях путешествий и естественно-научных штудиях (наследник империи считался отличным орнитологом, издавал энциклопедию), — в депрессии и скуке приобрел охотничий замок Майерлинг, чтобы спустя два года погибнуть в нем при туманных обстоятельствах. Официальная версия назвала произошедшее несчастным случаем (в газетах написали о «болезненной неуравновешенности» погибшего), неофициальная — двойным самоубийством (вместе с принцем погибла его любовница баронесса Мария Вечера), а конспирологическая — актом политического протеста. По легендам, принц был скучающим смутьяном, якшался с пишущей оппозицией, покровительствовал вечно недовольным венграм, спал со всеми подряд, бузил, стрелял в стену из пистолета — об этом упоминают так или иначе все, кто переносит трагедию Габсбургов на экран. Янчо намеренно уходит от обстоятельств максимально далеко, зиму меняет на лето, официальную аристократическую пассию — на свору гермафродитов и индюшек. Это не любовная трагедия и не политический протест, а художественная акция.
Штаны общественной морали вдруг рассупониваются, чтобы выпустить на волю буйствующий эрос
Его сюжет рассеян, как туман: жарким летом наследный вольнодумец решил досадить отцу-императору и вместе с любовниками (сводные брат и сестра) организовал званый ужин, где опоил золотую молодежь империи. Пришлось на пару минут одеться, но дело того стоило. Блестящая потеха, ужин, плавно перетекающий в оргию: венгры со скрипочками, амурный порошок в бокалах, прочь — стыд, прочь — исподнее! Для папы — скандальные фотографии в имперских газетах. Попробуй-ка теперь сохрани благопристойный вид.
Для середины семидесятых «Частные пороки, общественные добродетели» — не верх бесстыдства. Это вообще уникальное время в истории европейского кино: штаны общественной морали вдруг рассупониваются, чтобы выпустить на волю буйствующий эрос. Пазолини снимает «Декамерон», «Кентерберийские рассказы» и «Цветок тысячи и одной ночи»; Душан Макавеев представляет необузданный «Сладкий фильм»; Валериан Боровчик выпускает на волю куртуазного «Зверя». «Частные пороки, общественные добродетели» Янчо в том же ряду (не стоит забывать и пазолиниевский «Сало», выпущенный как раз в 1975-м) — в ряду эротического безумства, оформленного как политическое высказывание, или политического высказывания, предъявляемого в самой эпатажной форме. Энергия обнаженной молодой плоти противостоит власти мундира — образ, типичный для Янчо, но никогда еще не выражавшийся с такой беспредельной откровенностью. В католической Италии (снимали под Загребом, но на итальянские деньги и на итальянском же языке) фильм классифицировали как порно. Само слово vizi («пороки») в названии говорит о том, что претензии высказывались по существу. Но что же это за добродетели такие, если единственным ответом на них становится разнузданность, возведенная в столь крайнюю степень?
Говорят, что правление Франца Иосифа в Австро-Венгрии было столь долгим (шестьдесят с лишним лет), что незаметно для себя пышноусый поборник нравственности приучил всю центральную Европу рано ложиться и рано вставать. Изменил порядок частной жизни. Бытовые привычки власти стали бытовыми привычками подданных — добрых католиков. Стерлась грань между телом человека и телом государства, начищенные мелом пуговицы мундира стали сосками на благочинной суконной коже, ордена и лампасы — родимыми пятнами и жировыми складками. Скоро сукно порвется венской экспрессией и эротикой, войной и нацизмом, Фрейдом и акционизмом. Трагическая хореография замка Майерлинг в трактовке Миклоша Янчо напоминает о замке Принцендорф-на-Цайе, где Герман Нитч ставит безудержные представления своего «Театра оргий и мистерий». Кронпринц Рудольф, поставивший свою личную утопию выше утопии государственной, раздетый и вывалянный в перьях тридцатилетний младенец, гоняющийся за гусарами и цесарками, расстрелянный и одетый — кто он? Не один ли из тех буйнопомешанных венских акционистов, спекулянтов и мистиков, рассекающих человеческую природу и повседневность в поисках чего-то сомнительного и большого?
