Режиссеры о Райнере Вернере Фасбиндере



 

Михаил Брашинский

Я Фасбиндера не люблю. Но я перед ним преклоняюсь. Восхищают меня в нем три вещи. Первая — это то, что он сказал о Шаброле. Ну, эта знаменитая фраза про то, за что он его не любит. Про энтомолога. Это, по-моему, не просто точно, это универсально. Второе — это его взгляд на женщин. Доступный, видимо (увы?), только тем, кто не любит их в жизни. И третье — главное — конечно, это свобода. Какая-то безоглядная, хочется сказать, рвотная свобода быть собой. Со всеми этими своими идиотизмами, слабостями, глупостями и гениальностями. Про что люблю, про то снимаю, что болит, о том пою, не нравится, пошли на… Таких свободных реально мало. Может, и вообще в кино не было.

 

Константин Лопушанский

Знакомство с Фасбиндером у меня началось, когда я еще учился на Высших курсах. Это было окно в другой кинематограф, в другой мир, несколько шокирующий, надо сказать. Фасбиндер был режиссером всегда и во всем взрывающим основы, взрывающим представления, человеком удивительной судьбы, снимавшим, как известно, по две картины в год, что в наших условиях совершенно немыслимо. Но ему удавалось, и каждая картина была шоком для общественности и затрагивала какие-то темы, которых до него никто не касался.
Он чувствовал болевые точки — и своей страны, и Европы в целом. Это уникальный талант. И его надо понимать именно в этом контексте. Я бы не сказал, что он открыл какой-то совершенно новый киноязык, хотя у него, конечно, был собственный стиль. Но брал он, в силу какой-то обостренной своей проблематичности, даже публицистичности, теми темами, к которым обращался, и тем, как он к ним обращался. И эти темы никуда не ушли, к сожалению, поэтому Фасбиндер по-прежнему актуален.

 

Александр Сокуров

В первый раз за всю историю послевоенного немецкого кинематографа в нем появилась такая по-настоящему крупная режиссерская фигура. Причем универсальная — это великолепный режиссер и театра, и кино, и телевидения, абсолютно всеохватный человек. Уже одно имя Фасбиндера оправдывает существование немецкого кино. И потом сам образ жизни его, человека независимого, человека свободного, говорит — все, что он делал, и все, что с ним в кино связано, не является случайным, а есть результат его невероятной работоспособности и его совершенно поразительной органичности для визуального искусства.

 

Кира Муратова

Я Фасбиндера очень любила, но давно не пересматривала. Любила за его камерность, за минималистичность, за способность емко, без особых кинематографических затрат выразить какие-то сложные вещи — он их очень органично передает. Многие режиссеры стараются поразить, а у него такого нет, он настолько уверен в себе, что у него так все легко получается, даже прямолинейно, но форма при этом соответствует содержанию, как-то все это натурально. И политика тоже. Социальное и политическое не нужно в фильмы специально вставлять, оно проступит все равно, если ты живо передаешь что-либо, если у тебя там люди функционируют. У него этого много, но какое-то все очень живое, взаимопроникнутое, как сосуды в организме. Да, его фильмы похожи на организмы. В нем есть какая-то очень сложно передаваемая словами свежесть, свойственная, может быть, только ему. У него есть простота. Я думаю, эта свежесть никуда не денется.

 

Сергей Соловьев

Все молодые режиссеры были им увлечены; Динара Асанова, например, была большой его поклонницей. Во-первых, возраст — он делал свои фильмы чрезвычайно молодым. И масштаб мышления. В таком юном возрасте он умел преподнести себя как Фолкнер, скажем, который кроме романов создавал еще и миф о себе. Такой миф создавал и Фасбиндер. Но он никак не мог стать модным режиссером, которого растаскивают на цитаты. Он титан. И ранний уход сыграл свою роль в создании этого титанического мифа. Еще, конечно, полная свобода и полное отсутствие каких-то запретов.

Не могу сказать, что он на меня невероятно повлиял, как Трюффо, например. Но сама его фигура, ее масштаб, конечно, вызывали гордость за всю профессию целиком. И тут сложно говорить о частностях. Самая лучшая картина Фасбиндера — это все его картины.

 

Александр Расторгуев

Я думаю, что Фасбиндер — идеальный пример такой кинематографической работы, которая не имеет своим смыслом претворение личностных амбиций. Скорее, это было каким-то потоотделением. Он ограничивался жестами, считал, что этого достаточно для передачи всей эмоциональной сложности. Это не кино, это черновик кино, реализованные раскадровки, идеально поверхностные. Поэтому он так много успел. Для него было важно зафиксировать свои эмоциональные соображения по поводу того, что происходило вокруг, — это касается и его исторических фильмов. Он не выпиливал сложный орнамент, а крестьянским топором рубил высказывания. Вызывать отклик у зрителя они уже не обязаны; если они считаны — они выполнили свою задачу. Но у меня к нему нежное отношение. Наверное, потому, что в этой своей работе он абсолютно наивен и беззащитен.

 

Кирилл Серебренников

Не могу сказать, что я люблю какие-то конкретные фильмы Фасбиндера и регулярно пересматриваю их. Фасбиндер для меня — это магия личности, сгусток энергии, уникальная поведенческая модель для кинематографистов. Человек, который делал искусство из своего свободного времени и фантазий, своей сексуальности и своих фобий, из всей своей жизни. Он с какой-то такой немецкой рациональностью конвертировал все, что было в нем, в произведение искусства. И поразительным образом так устроил свою жизнь и свою работу, что сам и стал своим главным фильмом.

Поэтому, когда мне говорят «Фасбиндер», я представляю не кадры из его картин, а человека в кожаных штанах и вытянутой майке, который в угашенном состоянии снимает фильмы, хорошие и плохие, сочиняет истории — и все, что бы он ни делал, становится важным, потому что он при этом ни секундочки не врет. Даже когда он пытается сделать красиво, как, например, в сериале «Берлин, Александерплац», он все равно остается честным. Правда, когда в Москве и Петербурге были большие ретроспективы Фасбиндера, я жил в другом городе, и поэтому никогда не видел его на большом экране — только на VHS, в размытом качестве. Возможно, поэтому личность Фасбиндера в моем случае заслонила те фильмы, которые он снял.

 

Марина Разбежкина

Несколько лет назад, на фестивале в Швейцарии, я прогуливалась по улицам небольшого очаровательного городка, изучала окрестности. На пути была красивая стена, обвитая плющом, рядом стояла женщина, курила. Это была проститутка, старая, обмотанная платками, в углу рта застряла сигарета, она поддерживала ее губами, руки же были свободны, ладони вывернуты к стене, теплой, на нее падало солнце. Раньше мне не приходилось видеть старых шлюх, я чуть притормозила, и женщина подмигнула мне. Что-то показалось мне в ней знакомым, я решила, что образ ее чересчур кинематографичен, но, может быть, так и бывает в жизни, кто же знает. И лишь пройдя мимо, я поняла, что встретилась с Ханной Шигуллой, любимой актрисой Фасбиндера, которая была в том году председателем жюри фестиваля. Вернера уже давно не было, но его муза старела в образах, которые он когда-то ей подарил.

Я не помню, когда и по какому случаю мне попали в руки кассеты с фильмами Фасбиндера. Это были блеклые VHS-ки, но даже через тусклое изображение пробивались энергия и ярость — необходимые свойства любого фюрера, а режиссер и есть власть, бескомпромиссная и отчаянная в своих поступках и выводах.

Еще я поняла из этих фильмов, что существует жизнь за краем, к которому нас всех подвели, но мы (а может быть, только я) и не подозревали, что в этой бездне кипят такие страсти. Фасбиндер, сам того не зная, ответил на главный вопрос советской молодежи: есть ли жизнь на Марсе. Да, есть.

Я редко пересматриваю его фильмы. Замечаю театральность, намеренную или случайную (надо было спешить) ходульность актерской игры. Но энергия, но ярость, но страсть никуда не ушли из этих фильмов. Они до сих пор накрывают тебя волною.

 

Николай Хомерики

Среди немецких режиссеров Фасбиндер у меня на первом месте. Послевоенный синдром, аденауэровская Германия — все, что о нем обычно пишут, меня не очень интересует, на подобные темы говорили многие. Его произведения отличаются тем, что в них присутствует человек, он ему интересен. И присутствует время, текущее в кадре. Иногда он шлет на три буквы сложнопостановочные вещи, снимает просто, и на этом аскетичном фоне разворачиваются страшные внутренние переживания. Это только усиливает драму, драму всей нашей жизни.

Наверное, его подход такой холодный, потому что холод был у него внутри. Любовь холоднее смерти. Ему удалось это дыхание передать. И это не примитивизм, это гениальная простота, добиться которой сложнее всего. Честность. И еще он был достаточно свободен, чтобы использовать любое подходящее художественное средство, а не пытаться в заранее заданное решение впихнуть жизнь, которая всегда больше и не так однообразна.

 

Ангелина Никонова

Для меня Фасбиндер — рокер в кино. Сейчас, когда кино, как и музыка, делится на четкие направления — поп, рок и так далее, — смелых авторов с ярким голосом можно отнести к рок-кинематографистам. И в этом смысле Фасбиндер — один из основателей рок-движения в кино.

 

Павел Руминов

Фасбиндер меня всегда раздражал тем, что он снял очень много фильмов и при этом так рано умер. Я даже пить из-за него начал, потому что думал, что это поможет мне снимать столько же. На тебя влияют не только те, чье творчество ты внимательно изучал. Его фильмы на меня как действуют: я смотрю несколько кадров, они меня пробивают, и дальше мне смотреть не хочется. Потому что режиссер мне говорит: чувак, смотреть не надо, делай свое кино. Это как группа Sonic Youth. Даже те, кто их любит, не могут вспомнить конкретных песен, но влияние их огромно. Потому что они пытались всем сказать, что возможны любая музыка и абсолютная вера в себя и в свой стиль, без капли компромисса.

Люди могут переживать, что он умер в столь раннем возрасте или что он был гомосексуалистом, но я бы на их месте переживал о том, что их жизни проходят, пока они переживают о какой-то ерунде. Смотрите Фасбиндера, не смотрите — ему уже все равно. Лучше прожить, как Фасбиндер.

 

Александр Зельдович

Я нахожусь в личных отношениях с Фасбиндером. С тем фактом, что он снял 44 фильма, а я всего три, не считая документальных и короткометражных. Но главное, что волнует в нем сегодня — его патриотизм. Он был весь по поводу Германии, которую ненавидел и любил. Он к ней относился страстно.

Патриотизм — это такой вид любви, который подразумевает ненависть. Любовь к родине, лишенная этого свойства, непристойна, как инцест. Возлюбленная и ненавидимая им Германия напитывала его картины смыслом и острой двусмысленной чувственностью. Картины, снятые на не-немецкие темы, проигрывают остальным в его иконостасе.

Остался в памяти его ответ на вопрос в каком-то интервью: «Райнер, почему ты так часто и много снимаешь?» — «Потому что когда я не снимаю, я перестаю отличать хорошее от плохого».

Судя по его биографии, я сочинил себе, что он был бастардом, зачатым немкой от изнасиловавшего ее советского солдата.
Но в покое он нас не оставляет.

 

Бакур Бакурадзе

Так случилось, что именно с Фасбиндером связано мое первое сильное кинематографическое впечатление. Я очень остро ощутил его непохожесть на других режиссеров. Он смешивал кинематограф и театр, и это выглядело чрезвычайно актуально. Театр — это замкнутое пространство. И в его фильмах эта замкнутость соединялась с ощущением послевоенного времени, с кастрированным пространством без перспектив. Это пространство одиночества, изолированной, брошенной и униженной страны. Он вдохновлял и поражал меня этим сочетанием, своим почерком и своей гуманностью: он был в жестких и бесцеремонных отношениях с внешним миром и отчаянно пытался пронести любовь, выжать ее, взорвать ею послевоенную Германию. Почему-то именно ему удалось показать поколение, которое никем не воспитано и которое никого не воспитывает, поколение людей, зачатых войной и родившихся ей вопреки. Я такое встречал еще только у Дёблина, который был для Фасбиндера важной фигурой. Не знаю, почему мне было это близко. Наверное, этому можно найти аналогии во времени моего детства.

Мы и сегодня живем в жесткое время — дефицита доверия и тотальной неопределенности. Страна вроде бы находится в кризисе отношений с внешним миром, но вроде и не в таком уж глубоком; экономически вроде все нестабильно, но и с голоду люди не умирают, с другой стороны. И все же общая депрессия — везде. Происходит, на мой взгляд, мощный культурный и общечеловеческий спад. Культурный вакуум, растерянность. В этом смысле я ощущаю себя и мир вокруг в том же состоянии прострации, в котором находилась Германия в 1950–1960-х годах. Фасбиндер это очень честно передал. И он актуален сегодня для всех нас.

 

Андрей Сильвестров

В послевоенном мире место героя занял художник. Утверждая свободу взгляда, он расширял, или, как теперь делают, шерил представление о реальности. И главным медиа тех лет стал кинематограф, а кинематографисты — главными героями новой действительности: именно они формировали взгляд и мнение эпохи. Фасбиндер был одним из ярчайших демиургов второй половины XX века, и сейчас мы живем во времени, сформированном и определенном его судьбой.

Медиа — это возможность видеть настоящее и через это влиять на будущего (что можно видеть на примере российского телевидения). Сегодня мы живем не в мире кинематографа Годара, Феллини или Висконти, с прочими Бертолуччами и тем более действующими Скорсезами, а в мире Фасбиндера, где война еще не закончена.

Фасбиндер бесконечно далек от моего мироощущения, но невероятно актуален и правдив для настоящего. И это еще раз подтверждает, что миру нужны новые герои, способные по-новому формулировать реальность.

«Или, И…», как сказал бы мой герой — поэт Герман Лукомников.

 

Маша Годованная

В Бруклинском колледже в середине 1990-х годов у меня был курс «Годар — Пазолини — Фасбиндер». Курс исторический: смотрели фильмы, читали биографии — все как положено. Увлеченность интеллектуальными играми Годара, перетекшая в очарованность кинопоэзией Пазолини, переросла во влюбленность, в неистовство и страстность Фасбиндера. Меня захватывали и не отпускали его ярость, экстремизм и безаппеляционность его киноповествования, и то, что темы гендера, старения, расы, класса (не в советской интерпретации) раскрывались у него в своей неоднозначности, многослойности и неразрешенности. Помню, как рыдала в голос в аудитории, когда смотрели «В год тринадцати лун», а мои американские сокурсники оборачивались в недоумении.

Пересматривая его фильмы сегодня, я нахожу для себя много нового, того, что вызывает во мне несогласие и даже гнев. Но именно на это и направлен его кинематограф: расшатать устоявшие формы, не оставить зрителя равнодушным, запустить процесс критического мышления, заставить действовать.

 

Юрий Быков

Фасбиндер существовал целиком на кураже, на отдаче собственной природе, он человек-фонтан. И он абсолютный нонконформист — фигура, типичная для послевоенной Европы, когда многим хотелось разрушить все консервативные устои, приведшие к фашизму. Мне, конечно, импонирует это желание, но я и сам немного консерватор, потому что знаю, что после одной доктрины всегда приходит другая. Да, сегодня не хватает людей, способных противопоставлять что-то складной, рутинной и не всегда нравственной реальности. Но должны быть и какие-то ограничения. Художник должен понимать, куда он ведет и за что он борется, он несет ответственность за свои действия. Фасбиндер шел наотмашь, он так и не нашел возможности сосуществовать с окружающей действительностью. И это отрицание мира вокруг как чего-то органичного, чего-то жизнеспособного меня пугает. Я тоже любил кричать, что все мы подохнем. Но это, скорее, крик отчаяния, чем конструктивная позиция. Я лично чувствую необходимость идти в какую-то другую сторону.

 

Авдотья Смирнова

Я очень люблю Фасбиндера. Но кому может быть интересно, что мой любимый фильм — «Кулачное право свободы» и что «Кококо» отчасти навеяно им? Или что кадр входа Петра Дроздова в кабинет Начальника из «Двух дней» — прямая цитата из «Лили Марлен»? Кому надо, и так поймет, что Фасбиндер мне очень нравится. Вот одно только есть у меня соображение: что «Калина красная» и «Маленькая Вера» — фасбиндеровские картины.

 

Алексей Попогребский

Я про него думаю часто. Не могу сказать, что он мой любимый режиссер, но один из важных, безусловно. Когда еще работал Музей кино, в начале 2000-х годов, была его ретроспектива, и я ходил почти на все фильмы. И кумулятивный эффект был совершенно потрясающий, потому что если каждый день смотреть по фильму Фасбиндера, настраиваешься на волну его существования. Я тогда абсолютно проникся его духом.

Недавно я вспоминал «Кулачное право свободы», который считаю одним из самых мощных фильмов о любви — неважно, однополой или разнополой, для любви это не принципиально. И то, что он там играет одну из центральных ролей, — это настолько сильно, настолько искренне… Это кино совершенно без внешней оболочки, в отличие от его поздних картин. Кино прямого действия. Или «Страх съесть душа» — фильм, который можно и нужно снимать в современной Москве.

Когда мы готовили «Простые вещи», мой оператор Павел Костомаров и его коллега Марина Горностаева настояли, чтобы мы вместе посмотрели «Почему рехнулся господин Р.?» Влияние обоев на человека — так мы определили фильм для себя. И хотя интерьеры у нас были настоящие, обои мы переклеивали. Это мы почерпнули из «Господина Р.».

Если бы Музей кино по-прежнему существовал и если бы там снова прошла ретроспектива Фасбиндера, в приказном порядке отправил бы туда своих студентов. Потому что это тот режиссер, с которым нельзя ограничиться парой фильмов, его нужно смотреть сразу много. И чем-то заражаешься. Тот совершенно безумный заряд лихорадочной витальности, который пер тогда на меня с экрана, — он до сих пор во мне, хотя прошло уже столько лет.

 

Андрей Стемпковский

Фасбиндера всегда воспринимали очень по-разному, и, мне кажется, в этом и есть его суть — он в каждом зрителе выявляет его собственное нутро. Потому к нему и липли такие разные определения, потому о нем и спорили непрерывно. Если говорить про меня, то я в первую очередь всегда в нем чувствовал ужас и отчаяние перед лицом повседневной жизни, перед ее пошлостью и перед отсутствием в этой жизни любви. Ломка, агония, нечеловеческий вопль.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: