Рецензии

Зарубежная пресса о «Трудно быть богом» Алексея Германа


Трудно быть богом. Реж. Алексей Герман, 2013

Идет война между Черными и Серыми, хотя сказать, кто на чьей стороне, практически невозможно. Это, определенно, не фильм с понятным сюжетом, а вихрь мелочей, которые создают грубый мир, в котором правят жестокость и уродство — комментарий к нашему собственному упадочному столетию. Основные источники образов Германа (как и в «Фаусте» Сокурова) — картины Иеронима Босха, Брейгелей и других северных художников, которые изображали гротеск, нищету и вульгарность в падшем мире, неспособном поднять взгляд к спасению.

В «Трудно быть богом» спасения нет, нет надежды на искупление в виде земного ренессанса или небесного избавления. Разница между началом и концом не ощущается. Это длинная — слишком длинная — вереница мужчин (в фильме почти одни мужчины), которые дерутся, пукают, пьют и кричат. Хотя способность Германа держать всё это на экране впечатляет, стилистически фильм почти не отличается от «Хрусталев, машину!». Возможно, «Трудно быть богом» — кульминация такого подхода, изумительно смелая реакция на советский тотальный контроль, но сейчас этот подход воспринимается как анахронизм и не производит эффекта. По сути, это исторический артефакт, заключенный во временную капсулу. Он по-своему волнует, но его неактуальная вычурность требует сперва отстраниться и только потом решать, что перед нами: шедевр в устаревшей форме или же любопытное примечание, застрявшее в иссякнувшей модальности.

Никаких вопросов не вызывает поразительная работа с Владимира Ильина и Юрия Клименко черно-белой пленкой. <…> Панорамы движутся по переполненным декорациям с удивительной точностью. Иногда камера становится глазами Руматы, который пробирается сквозь грязь и конфликты; актеры наверняка сильно уставали в такой неуютной обстановке. Но, несмотря на то, что мизансцены впечатляют выверенностью, которая почти не поддается монтажу, из-за отсутствия нарративной связности фильм походит на этюд, скованный лишь дерзкой и неколебимой философией.

Джей Вайссберг, Variety

 

Герман уводит сюжет на задний план, где он исчезает за обилием пересекающихся визуальных кунштюков — тем самым успешно реализует заявленное намерение создать на экране полноценный мир, похожий на Средневековье без рыцарей, придворных, вельмож и дам, без трубадуров и художников, и без церквей (хотя там есть армия Священных Орденов, которая несет смерть и разрушение). В этом анти-мире, заполненном человеческими отбросами, лишенном любых проявлений нежности и любви, остались только плохие и злые.

Несмотря на неявные отсылки к ужасам советского и постсоветского государства — и в целом ХХ века — этот монструозный, бьющий через край фильм метит еще выше. Возможно, его тема — невозможность создания цивилизации; с этой задачей человечество, как представляется, не справляется от поколения к поколению. Почему — становится ясно, если взглянуть на то, как сомнительные персонажи стремятся к власти и господству любой ценой. Эту мысль можно донести и без цельного сюжета.

Дебора Янг, The Hollywood Reporter

 

От «Истории арканарской резни» в Роттердаме ожидали многого — и это несмотря на презрительные рапорты американцев из Рима («Вообще ничего не понятно… терпения хватит только поклонникам Германа» — Variety).

Однако на этот раз долгое ожидание и колоссальный труд более чем стоили того. Это визионерское кино сумасшедшего, бескомпромиссного величия, упорное, но захватывающее хождение по болоту пост-нарративной суматохи, которое досадит и надоест тем, кто ждет обычного развития сюжета. Здесь придется кстати хотя бы поверхностное знакомство с романом «Трудно быть богом» 1964 года — и/или с разорительной западногерманской экранизацией Питера Фляйшмана 1989 года (там еще и Вернер Герцог мелькает). Книга написана Аркадием и Борисом Стругацкими (их «Пикник на обочине» Андрей Тарковский вольно переработал в фильм «Сталкер»). Это приключенческий роман, который содержит тонко завуалированную критику СССР за преследование художников и интеллектуалов.

Земные ученые из недалекого будущего летят на планету, «идентичную» нашей. Но, судя по закадровому тексту, планета «отстает лет на 800». Ученые должны помочь обществу развиться до эпохи Возрождения/Просвещения. Они выдают себя за аристократов. Главный герой дон Румата (Леонид Ярмольник) по слухам, является незаконным сыном некого божества. Всё это понятно в начале. Но быстро становится ясно, что Герман относится к сюжету с небрежным олимпийским презрением дона Руматы ко всему окружающему миру.

Румата есть в каждой сцене. Он — сложная, неоднозначная и харизматичная фигура. Он мечется туда-сюда с развязностью видавшего виды человека. В великолепном исполнении бородатого, медведеподобного Ярмольника он похож на Тосиро Мифунэ с головой Петера Стормаре. Грубая красота Руматы выделяетя на фоне толпы крестьян в обществе, которое управляется зыбкими, но строго феодальными принципами («Так всегда было и будет»). Румата едва повернется — а местные прячут глаза и разбегаются. Лица — гротескные маски увядшей плоти; кругом полно злобных старикашек, зубы и даже глаза — необязательны. Иероним Босх чувствовал бы себя тут как дома, так же как и оба Брейгеля (в Роттердамском музее Boijmans Van Beuningen есть картины всех троих).

И от этого парада уродов не убежать: операторы Владимир Ильин и Юрий Клименко со своими умелыми помощниками ставят одну длинную сцену за другой. Зритель идет по тесным, вонючим, мрачным декорациям — как будто на запах. (Вот фильм, который сильно выиграет от внедрения Smell-o-vision.) Четвертую стену походя убирают: актеры самозабвенно смотрят в камеру, а вид нередко заслоняют всевозможные штукенции, которые болтаются перед объективом (сильнее всего запомнились куриные ноги).

Герман пытается создать кошмарный, неотвратимый чувственный опыт, погружая нас в залитый ушатами грязи аморальный мир, где телесные жидкости текут и мерзко смешиваются, где пытки и сражения — повседневные события, где сюрреалистические реплики произносятся с каменным лицом: «Ваша светлость, в ручье видели мужика с жабрами!» — взвизгивает крестьянин.

«История арканарской резни» — мешанина клоачного максимализма. Фильм где-то затянут, и вспышки внезапного насилия пунктиром проходят по однообразным, вгоняющим в сон интерлюдиям апатии и бездействия. По сравнению с ним «Игра престолов» кажется «Историей рыцаря», а «Дюна» Дэвида Линча — «Возвращением джедая».

Рядом с масштабом Германовских амбиций и его простым мастерством старой закалки, все остальные новые фильмы в Роттердамской программе выглядят как ну очень маленькая порция пива.

Нил Янг, Indiewire

 

Трудно быть богом. Реж. Алексей Герман, 2013

Это фильм о средневековье, причем из той же серии, что и эксцентрично-грязно-вонючий «Монти Пайтон и священный Грааль», где наша «средняя» история представлена как полуразложившаяся, ветхая куча развалин и испачканных лиц. Первая хитрость — научно-фантастическая завязка: земляне подчиняются зловещему и мутному предписанию не пользоваться своими знаниями и не воздействовать на окружающий мир, так что им приходится прикинуться просвещенными, но апатичными богами-аристократами и бродить по стране варваров — стране, где книги и искусство сжигают, грамотных людей убивают, а женщин подозрительно мало. Вторая хитрость в том, что фильм снял Герман, который создает свои фирменные ошеломительные, барочные и плотные мизансцены: длинные, как бы небрежно и тщательно выстроенные планы без склеек, а наложенные голоса (и звуки) ложатся друг на друга слоями, словно их бормочут лично для тебя. Два этих приема закапывают развитие сюжета глубоко в исторический, культурный и социальный контекст его фильмов.
Чтобы познакомиться с культурными особенностями, которые наполняют смыслом предыдущие фильмы Германа, в особенности два его громких шедевра «Мой друг Иван Лапшин» (1984) и «Хрусталев, машину!» (1998), нужно было вырасти в советской России. В каком-то смысле, благодаря обобщенной, аллегорической псевдо-историчности «Трудно быть богом» смотреть проще, и, тем не менее, этот узнаваемый, но всё же «новый» мир требует, чтобы мы глубоко разбирались в общественных структурах и культурной системе. <…> Фильм существует как скопление эпизодов, он почти лишен сюжета, хотя в центре его, очевидно, один «господин»/бог, чьи обширные знания и странное положение в обществе и мифологии этой планеты обрекают его на скитания по миру почти без смысла, надежды и радости.

«Трудно быть богом», судя по всему, намеренно изображает историческое время как неподвижное болото. Это в первую очередь первобытное погружение в грязное, отчаянное, развратное прошлое человечества, которое, как утверждает фильм, образованные люди не могли (или не могут) спасти от мрака — они вынуждены терпеливо пережидать медленную эволюцию раннего цивилизованного варварства. (Во многих смыслах перед нами кино-собрат с трудом законченного и мрачного научно-фантастического фильма «На серебряной планете» Анджея Жулавского о том, как строить цивилизацию заново). Кровь, грязь, сосиски и внутренности в буквальном смысле летят в объектив, а кавалькада уродов и подлецов щурится друг на друга и на нас с подобострастием, раболепием и хитростью — и карнавал Бахтина становится бесконечным, а оттого безрадостным состоянием общества. Фильм — чудо (мастерства) воплощенного варварства.

Дэниел Касман, Mubi Notebook

 

Фильм начинается с закадрового текста, но забудьте о нарративе. Алексею Герману неинтересно рассказывать сюжеты. Вместо этого он погружает нас в Арканар буквально на несколько часов, пока в последние тридцать минут действия главного героя не обретут смысл сами по себе. Хотя подробности его плана так и не объясняются, вы поймете надежды Дона Руматы, его проблемы и отчаяние — и с восторгом возненавидите его ослиное упрямство.
А еще вы почувствуете, что слишком долго пробыли в этом мире и вам нужно пару раз принять душ. Ведь «Трудно быть богом» заставит изваляться в грязи. Если при просмотре «Титаника» казалось, что вы на большом корабле, потому что за кадром всё время шумел двигатель, то здесь постоянное хлюпание перенесет вас в европейское Средневековье. Грязь, солома, дождь, дерьмо и телесные жидкости смешиваются друг с другом — и вот уже городские улицы Арканара покрыты поносом глубиной сантиметров десять. <…>

В этих перенаселенных медвежьих углах камера цепляется за Дона Румату y длинных планах, снятых в эстетике found-footage. Камеру замечают все: прохожие орут в нее нечто невразумительное. Зрители могут только пытаться не сводить глаз с Дона Руматы как с ориентира, словно ребенок, который держится за родителей на шумном рынке. А еще вы будете отчаянно пытаться понять, кто из всех этих плюющих, орущих, толкающихся и нависающих типов враг, а кто — друг. Когда вы начнете узнавать группировки и расстановку сил, пройдет больше половины фильма.
Но всё это погружение создает уникальное впечатление. Вы будете сочувствовать Дону Румате, когда очередной его тщательно продуманный план провалится, потому что какой-то кретин начал гражданскую войну, или когда одних уродов убирают — и их тут же заменяют другие. В одном кадре Дон Румата освобождает раба — против правил, и ему самому это неудобно. Освобожденный несется в экстазе, через несколько секунд поскальзывается в грязи, разбивает себе голову и умирает. Всё, что может Дон Румата — это рассмеяться глупости и невезению. В целом, это описывает почти все его усилия.

Я вижу, что в большой части этого обзора я то и дело описываю Арканар как реальный мир. Вероятно, это самое большое достижение фильма: всё выглядит настоящим! Черно-белая съемка скачет от утомительной клаустрофобии к эпичным открытым планам. Это тем более впечатляет, что компьютер тут не задействован. На каждый намеренно уродливый кадр найдется кадр с потрясающей красоты композицией, несмотря на туман, дождь и комья грязи. <…> Я вышел из кинотеатра, если не с симпатией к фильму, то в восхищении им, кадры из него стояли перед моими глазами еще много дней (и до сих пор стоят).

Ard Vijn, Twitch

 

Перевод Светланы Клейнер


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: