Коля — перекати поле
Слуцкий писал об «унылом нелюбопытстве людей, задавленных обстоятельствами быта».
В одной фразе — весь кислый русский ПГТ, дочерний к неработающему заводу металлоизделий. Битум крыш, «Веталик лох», ничьи бабушки круглый год в пальто и валенках, их не менее старые подвязанные шушуном под брюхо собаки. Турник. Мусорка. Ржавый и раскраденный ничей «жигуль». Радиоточка, бычки в жестянке, две дороги — «в магазин» и «не в магазин». Магазина тоже два, но второй не в счет: промтоварный.
Вот отсюда пятнадцать лет назад не пойми с какой беды Коля подскочил уезжать. Торкнуло. Приспичило. Брякнул, а назад дороги йок. Непредумышленный отъезд вызвал в округе канитель и пересуды. Принесли чемодан с тремя богатырями и девятым валом. Выставили шпроты и беленькую. Вынесли мебель и эспандер. Обмерили глобус. Захлебнулись радостью движения. Наталья со слезой сказала, что и катись, сто лет не нужен. Припарадились, проводили, залезли обратно на печь на тридцать лет и три года.
Таки вчера эти тридцать и три прошли. Коля по своей привычке снегом на голову вернулся: здрасьте. Ситцевая Россия на миг проснулась и выгнала Колю вторично. Уже без напутствий, чемодана и оседлой зависти к вольному покатигорошку. Без массовых провожаний с песней до автобуса и обещаний писать. Без пьянки за масштаб, зато с пьянкой за упокой. Без комплексов.
Негаданный практицизм создавал иллюзию, что люди испортились. Лучше оделись, но завшивели душой. Человека забыли. Перестали петь про паровоз.
Потом стало ясно, что лужа поменяться не может. Где гроб стоял, там гроб и стоит. Тапочки в углу, щи в кастрюле, вид из окна прежний. Ну разве некомплектный Филомеев мерзнуть стал да цифры на кухонном календаре сморгнули. Случись Коле вернуться в том 90-м, его точно так же радушно отжали бы на большую дорогу, попутно пристроив имущество.
Потому что как был, так и остался никому здесь не нужен — шебутной. Заполошный его отъезд заманчиво разжижал уклад, образуя новые валентности: чей эспандер, кому комната, кому с Натахой ходить. Возврат опасно уклад уплотнил — как расталкивающее соседок «ц» в гайдаевском титре «Коне фильма». Территория засосала вещи и нечетных лиц. Новому старому — отдай и подвинься, а больно надо. Видали таких, с чемоданами.
Человек, выбегающий во двор с ребячьим требовательным «Я — вот он!», подобен кирпичу в запруде. Такие когда-то первыми бежали в революцию, а после их убивал из-за угла основательный Филомеев ко всеобщему негласному удовлетворению. Даром, что ль, на титрах «Облаке-рай» звучит Колин гитарный бреньк «Бросай свое дело, в поход собирайся»?
Нехай собирается — не нужен он нам.
Коне фильма — очень хорошо. Как перегоревшая буква на универмаге. Кому глаза ест, а мы всегда так живем.
Правильно сказал Федя-друг: «Не во времени дело, а в пространстве».
Читайте также
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
Близкие контакты — Итоги XXII «Духа огня»
-
Наур Гармелия: «Мы не могли жечь дома, как Тарковский»