Опрос: Главный кинообраз времени
1986-2000*
Станислав Говорухин в фильме «Асса», реж. Сергей Соловьев, 1987
Зара Абдуллаева: Москва в «Прорве», Цой в «Игле», Говорухин в «Ассе», Литвинова в «Трех историях», герои Машкова и Миронова в «Лимите».
Юрий Богомолов: Самый распространенный кинематографический хронотоп в наше время — мелькающие в кадре подземные переходы.
Дмитрий Быков: [Признан Минюстом РФ иностранным агентом] Наталья Лебле в «Перемене участи», Наталья Петрова в «Любви», Юрий Шевчук в «Духовом дне», Ирина Апексимова в «Лимите».
Юрий Гладильщиков: Если говорить о десятилетии в целом, то их нет. Время менялось столь быстро, что всякий кинообраз, казавшийся знаковым, забывался через год.
Денис Горелов: Плюмбум, Маленькая Вера, Мент («Авария, дочь мента»), Валя Успенский («Шут»), Паниковский («Мечты идиота»).
Даниил Дондурей: Точность отражения времени в «Астеническом синдроме»; Банцев в «Мусульманине»; Литвинова в «Трех историях».
Валерий Залотуха: Генерал в «Особенностях национальной охоты», Рената Литвинова, Сергей Соловьев.
Нея Зоркая: Наталья Негода в «Маленькой Вере», Сергей Бодров в «Брате».
Андрей Плахов: Говорухин в «Ассе», Наталья Негода в «Маленькой Вере», Алексей Ананишнов в «Днях затмения», Уте Лемпер в «Прорве», Сергей Маковецкий в «Макарове».
Дмитрий Пригов: Сергей Курехин.
Кирилл Разлогов: Евгений Матвеев в фильме «Любить по-русски», Елена Яковлева в «Интердевочке», Инна Чурикова в «Ширли-мырли», «Болеро» Ивана Максимова.
Ирина Рубанова: Время продолжает пребывать в броуновском движении, а потому его знаки — однодневки. Наиболее устойчивые дает реклама (например, Леня Голубков).
Елена Стишова: Надругательство сына над трупом отца-тирана в «Покаянии». «Адские» метафоры «Астенического синдрома»: мужчина, засыпающий летаргическим сном в вагоне метро (Сергей Попов), матерящаяся женщина (Надежда Попова). «Райские» финалы (ложный хэппи-энд) в фильмах «Дюба-дюба», «За день до…», «Дорога в рай». «Ангел смерти» — девочка-убийца в фильме Киры Муратовой «Три истории».
Валерий Тодоровский: Наталья Негода в «Маленькой Вере», Сергей Маковецкий в «Макарове», Сергей Бодров-младший в «Кавказском пленнике».
Владимир Хотиненко: Варлаам Аравидзе и «Маленькая Вера» — покойник и шлюха.
Евгений Цымбал: «Банда лесбиянок», «Бля», «Воры в законе», «Упырь», «Ночь длинных ножей». «Три сестры» Мережко и Бланка. Непрофессионализм, скотство, мерзость.
Петр Шепотинник: Неснятая «Шинель», постельная сцена с участием Евгения Сидихина и Уте Лемпер в «Прорве», отсутствующая нога в «Ноге», пистолет в «Макарове».
Вячеслав Шмыров: Треугольник в «Ассе»: нувориш (Говорухин) — отвязная молодежь (Африка) — рефлексирующая интеллигенция (Друбич).
Константин Эрнст: Мамонов и Зайченко в «Такси-блюзе», Бодров-младший в «Кавказском пленнике» и «Брате», Булдаков в «Особенностях национальной охоты».
2001-2015**
Кадр из фильма «Груз 200», реж. Алексей Балабанов, 2007
Бакур Бакурадзе: Дурак.
Михаил Брашинский: Кинематограф не вырабатывает знаковые образы и, возможно, не призван вырабатывать, они принадлежат искусству.
Оксана Бычкова: Герои фильма Павла Костомарова и Александра Расторгуева «Я тебя люблю».
Александр Велединский: Главные кинообразы времени — коллективный эрзац-герой из «Шапито-шоу» и Виктор Служкин.
Алексей Гусев: Финальный снег в фильме «Трудно быть богом». Веселая уличная толпа в фильме «В субботу».
Антон Долин: [Признан Минюстом РФ иностранным агентом] Труп и майка с надписью «СССР» из «Груза-200».
Павел Лунгин: Мамонов в «Острове».
Виталий Манский: [Признан Минюстом РФ иностранным агентом] «Левиафан».
Евгений Марголит: Агрессивная особь с напрочь стертой индивидуальностью, снятая столь же деиндивидуализованной камерой.
Александр Митта: «Трудно быть богом» как объединенная метафора.
Любовь Мульменко: Бывший Крым («Шапито-шоу»), Генерал («Брат Дэян»), Режиссер («Я тоже хочу»), русская глубинка («Белые ночи почтальона Тряпицына»), русский праздник («Горько!», «Страна 03»), протестное движение («Зима, уходи!»), летняя Москва («Про любовь»), умирающий ЗИЛ («Последний лимузин»), последнее поколение пионеров («Пионеры-герои»).
Андрей Плахов: «Груз-200», «Бумер», «Левиафан».
Марина Разбежкина: Герой с потухшей сигаретой.
Александр Расторгуев: Мухи на телевизоре с новостями, который смотрит безумная мама милиционера («Груз-200»).
Александр Родионов: Самый простой ответ — «Мухи у нас», но где ответ самый правильный? Если просматривать время как пленку на монтажном столе, — в каждом фильме (и не только прекрасном) будет не меньше одного кинообраза времени. Если вернуться назад и забыть о будущем, или если застрять в текущей секунде
и поверить, что она и есть итог, — что-нибудь одно выкристаллизуется, заслонит обзор — но будет случайным. И где искать ответ на этот вопрос — в том, что фильмы провозглашали гласно и всем это было внятно сразу? Или в чем-то неузнанном, не отличимом своевременно именно потому, что было полностью родным своему времени?
Алена Солнцева: Телевизионные маски канала ТНТ как способ восприятия реальности, «Левиафан» как символ государственного насилия, «Бумер» как знак обреченного братства.
Елена Яцура: Котов («Утомленные солнцем-2»), Гуров («В движении»), персонажи Трояновой и Михалковой («Кококо»), герои фильмов «Горько!», «Груз-200», «Да и Да».
* Опрос проводился в 2000 году.
** Опрос проводился в 2016 году.
Читайте также
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
Близкие контакты — Итоги XXII «Духа огня»