Две или три вещи, которые я знаю от нее


Когда я познакомилась с Ириной Михайловной Шиловой, она уже несколько лет была редактором «Киноведческих записок» и заведовала отделом интертекстуальных исследований в НИИ киноискусства, в котором проработала всю жизнь, — однако при первом взгляде на Ирину Михайловну довольно трудно было заподозрить, что перед тобой кандидат искусствоведения и редактор единственного в России историко-теоретического журнала о кино. До встречи с Ириной Михайловной я успела прочитать много умных статей и рецензий на фильмы, но мало кто из их авторов вызывал желание пообщаться с ним лично (вдруг не сможешь соответствовать такому высокому интеллектуальному уровню). Шилова же, наоборот, мгновенно могла наладить с любым человеком, пришедшим к ней по профессиональной надобности, личный контакт и самим своим во многом уникальным способом существования в киноведческой среде давала понять, что всяческие записки, заметки, диссертации, монографии и прочие лабораторные работы по препарированию и анализу кинопроизведений — дело техники, которую при желании нетрудно выработать, а вот живой диалог с фильмом и его автором — искусство нечасто встречающееся и требующее, кроме образования, насмотренности и владения категориальным аппаратом, кое-каких специфических душевных качеств.

Подозреваю, что вообще вся эта теоретическая «крыша» в лице НИИ и журнала была для Шиловой скорее удобным прикрытием для того, чтобы заманивать людей к себе в шестую комнату голубого особняка на Дегтярном переулке и там с ними разговаривать — не излагать свои концепции и объяснять (как любят мудрые киноведы) какому-нибудь молодому режиссёру, что он сам не понимает, про что снял, а послушать его самого и развеять какие-то его сомнения (а если особых сомнений и вопросов не было, или ответов не находилось, просто рассказать анекдот в тему). Трудно сказать, насколько на практике пригодились те или иные шиловские советы действующим кинематографистам, множество которых перебывало в шестой комнате, но народная тропа к Ирине Михайловне не зарастала. Из-за чересчур оживлённой атмосферы в «Записках» у Ирины Михайловны иногда случались ссоры с главным редактором Александром Степановичем Трошиным (тоже уже, к сожалению, покойным), пенявшим ей, что в редакции уважаемого журнала слишком уж дым стоит коромыслом, и количество пустых бутылок, остававшихся после производственных совещаний в «КЗ», может шокировать институтскую уборщицу — впрочем, и уборщицу, и даже самую злобную из вахтёрш, начинавших ближе к ночи греметь ключами у порога шестой комнаты, Ирине Михайловне удалось приручить с ее умением на любую агрессию и грубость быстро находить какой-то такой неожиданный ответ, что самому агрессору становилось неловко. Сама Ирина Михайловна тоже могла быть резкой и бесцеремонной — например, легко подойти средь какого-нибудь шумного бала к заинтересовавшему ее человеку с прямым вопросом: «Эй, а вы кто?», или закурить в любом общественном месте, где никто до нее этого не отваживался делать, — но все почему-то понимали, что эта маленькая, хрупкая, стриженая почти наголо и совсем не внушительная с виду женщина имеет полное право вести себя как считает нужным.

Наверное, и в киноведческих заметках, которых Ирине Михайловне приходилось много читать по долгу своей преподавательской службы, ею больше всего ценились свобода и раскованность: когда она хвалила кого-то, то говорила об авторе, что он «гуляет» по тексту — в смысле, не сковывает себя жесткими рамками «дискурса» или «парадигмы» и не слишком заботится о том, как надо выражаться в приличных киноведческих кругах: эмоциональная точность слов была для нее важнее, чем научная, и ее гибкость и открытость к восприятию любого текста, любого дискурса была удивительна для человека, который сам когда-то был вынужден и приучен писать о фильмах сухим стандартизированным языком советского киноведения. Лично мне о том, как правильно писать заметки про кино, Ирина Михайловна как бы мимоходом сообщила две или три вещи, которые даже и пересказывать как-то странно, настолько они очевидны. Но каждый раз, мучаясь с очередной заметкой, я как минимум одну из этих элементарных вещей почему-то невольно вспоминаю, и мне становится немного легче. Наверное, легче становилось и тем людям, теоретикам и практикам, которые часами просиживали с Шиловой в «Киноведческих записках», и гораздо интересней, чем вслушиваться в их разговоры, было наблюдать, с какими глазами приходят к Ирине Михайловне и с какими уходят — у людей, читающих самые тонкие и глубокие кинокритические статьи, никогда не бывает таких просветленных лиц.

 

Прощание с Ириной Шиловой состоится в среду, 26 октября в 11:30 в Белом зале Дома кино. Отпевание — в 15:00 на Николо-Архангельском кладбище. Поминальная трапеза — в 17:30 в конференц-зале НИИК.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: