«Роль». Критика о фильме
«Роль» — умный фильм с глубоким и точным смыслом, фильм о том, что вся русская история состоит из чередования ролей, что и война, и революция — не более чем их чередование; нет решительно никаких препятствий для того, чтобы актер стал бандитом и убийцей, чтобы тихий сын священника начал жечь людей в топке… Люди меняют роли, переодеваются, как Барон у Горького, — но сути их это не затрагивает: вся российская история — пьеса, которую играют спустя рукава. А если кто-то начнет играть ее всерьез, «вживаясь», — это вернейший путь к гибели. Они и сегодня все играют — в опричников, борцов, сатрапов… А дома за ужином они милейшие люди.
Дмитрий Быков, «Собеседник»
«Роль» сознательно отказывается от любых возможностей быть кино не созерцательным, а зрелищным. Если бы герой задержался в России подольше, то мог бы принять участие в строительстве СССР и понять логику его конструкторов. Если бы перевоплощение из актера в краскома случилось раньше, то ему бы пришлось воевать против своих — и это был бы сюрреалистический опыт и для него, и для зрителя. Если бы хоть кто-то из сослуживцев усомнился в его честности, то мог бы получиться настоящий шпионский триллер с угрозой разоблачения. Если бы понастоящему влюбился в соседку по коммуналке, то фильм стал бы спасательной операцией. Если бы между Плотниковым и Евлаховым вообще была заметная разница, то из «Роли» вышла бы психологическая драма о погружении разума в беспокойный сон. <…> Всего этого здесь нет, как нет и в привычном смысле сюжета. Фильм требует, чтобы зритель доснимал его сам, в своей голове, а от этого у нас отвыкли даже те, кому это положено по работе. «Роль» — экспериментальная вещь. Здесь есть лучшие за всю историю нового российского кино декорации революционного Петрограда. <…> Здесь есть галерея потрясающих актерских работ. <…> Здесь есть невероятные сцены <…>. Чего здесь нет, так это развития истории, которое бы соответствовало ее гениальной идее, прекрасным актерам и живому Петрограду. Ее зрителю предлагается додумать самому, ведь Гражданская война до сих пор не закончилась. Предложение, однако, адресовано в пустоту: фильм идет в пустых залах. Как сказал один из его персонажей, объясняя, почему застрелился красный командир: «Случилась страшная недостача».
Егор Москвитин, Gazeta.ru
Без <…> вербальных подпорок сюжетная конструкция рассыпается прямо на глазах. Константин Лопушанский пытается преподнести нам выдуманного им актера Николая Евлахова, который перевоплощается в будто бы воскресшего Игната Плотникова, а мы видим всего лишь актера Максима Суханова, которому выпало сыграть роль ненастоящего красного командира. Как и полагается человеку, пришедшему во всех смыслах из иной реальности, он глубоко погружен в медитативный транс. Иногда под давлением обстоятельств персонаж Суханова его покидает и бормочет что-то не слишком внятное, а потом опять выразительно молчит, изо всех сил прозревая метафизическую суть российского бытия. В итоге великая мистерия, разыгрываемая актером-одиночкой
на «сцене жизни», складывается из нескольких диалогов бытового содержания, стрельбы на темных улицах и последнего путешествия в завьюженную снегом неизвестность.
Вячеслав Суриков, «Эксперт»
«Роль» — повод задуматься об относительности фестивальных раскладов. Фильм не взяли ни в Берлин, ни в Локарно, новый куратор которого, Карло Шатриан, даже пенял российскому консультанту, мол, зачем ты нам такое подсовываешь. Что тут скажешь — не въехали иностранцы. Лопушанский верен своему эсхатологическому видению, только на этот раз сценой для апокалипсиса становится не ядерный бункер, как в «Письмах мертвого человека», или фантастический город, как в «Гадких лебедях», а реальная Россия рубежа 1910–1920-х годов, смурная, холодная, черно-белая, лишенная эстетского блеска мариенгофовских «Циников», место, где «из удовольствия стали убивать». Суханов творит запредельные чудеса, перевоплощаясь в нескольких персонажей с нечеловеческой убедительностью; собственно, то, что он гений, видно уже на титрах, на одном крупном плане, всматривающемся в мерцающее, ни секунду не остающееся неизменным — будто река — лицо.
Вадим Рутковский, «Сноб»
Свинцовое небо, дым, разрезающий черно-белое изображение, чья-то голова, срубленная красноармейской шашкой, — разодранная Гражданской войной и одуревшая Россия в качестве сцены, на которой сыграет свою «Роль» герой Константина Лопушанского, считывается легко. Режиссер, впрочем, все равно считает нужным эту метафору развить не только атмосферой кадра, но и безжалостным в своей бессмысленности ходом сюжета — не обращая внимания на то, что фактурный, причудливый синопсис предполагает совсем другой финал. Неудивительно, что из-под тяжести подтекста фильм выбраться так и не сможет.
Денис Рузаев, TimeOut
«Роль» Лопушанского замечательно снята <…>. Камера медленно идет по задворкам Петрограда, по трамваям и рынкам. По коммуналкам окраин, похожим на жилище Хромоножки в «Бесах»: накрошено, насорено, намочено, и толстая тряпка в луже лежит. Нищая, дырявая, трижды перештопанная плоть жизни снята пристально — как в фильме Германа «Хрусталев, машину!». Лица светятся недоеданием. Среди коммунальных мизераблей мелькают укрывшиеся до поры недобитки Петербурга. В асфальтовых котлах греются беспризорники. Среди них наверняка есть дети, уцелевшие в погромах усадеб и расстрелах. <…> Актер Евлахов все глубже погружается в свое двойничество: тяжелый, каменный, бритый, с трудом цедящий слова, он приживается здесь. Он — жертва общей контузии. Взрыва страны под ногами. Он все чаще чувствует себя орденоносцем Плотниковым. А подлинное прошлое — сном. Главную роль играет Максим Суханов — с абсолютной физиологической достоверностью. Его игра, операторская работа и лаконичный сценарий втягивают в частный сюжет суть эпохи. Здесь все — притча. Здесь нет ответа: почему пронесся этот преисподний вихрь? Зато в тех, кого встречает герой в Петрограде 1923 года, мы видим сценарии будущего. Нашего, в общем-то.
Елена Дьякова, «Новая газета»