Рецензии
Мария Кувшинова
Мария Кувшинова

Расплескалась синева


Жизнь Адель. Реж. Абделатиф Кешиш, 2013

Политкорректность

Для русского человека это объект насмешки, или напрасного торжества («политкорректность провалилась!»), или чаще всего пустой звук, но «Жизнь Адель» — прямое последствие политкорректности и отчасти ее триумф. Режиссер Кешиш — сын разнорабочего, приехал из Туниса с семьей в шесть лет, он начинал где-то в этническом гетто. Первые три картины сделал про эмигрантов, четвертый фильм — про овеществление африканской женщины в Европе XIX века, и вот наконец настал пятый — великий французский фильм, который прорывается за границы любых резерваций. «Адель» вмещает в себя всю французскую цивилизацию, с ее восточными мелодиями на обочине, идеологическими спорами, перепроизводством культуры и уникальной системой среднего образования; самые скучные и очень важные эпизоды в картине — про то, как школьников учат думать и излагать свои мысли, интерпретируя отдельные строчки Мариво или «Опасных связей» (там что-то важное, про воду, которая стремится долу, ведь цвет воды — голубой, надо будет пересмотреть). Нет ничего удивительного в том, что Адель хочет связать свою жизнь именно со школой — есть долг, осознание долга и желание его возвращать (Кешиш говорил в интервью, что героиня-учительница — его отправная точка, а комикс про лесбиянок появился позднее). Политкорректность — не футбольный матч, здесь не может быть зримого победителя и счета, это процесс, который привел к некоторым результатам. Один из них: для вчерашнего иммигранта приоткрылась дверь в Пантеон. Другой: тематическое гей-кино, кино про сексуальные меньшинства и для сексуальных меньшинств практически перестало существовать. Несколько десятилетий успешной борьбы за ЛГБТ-права привели к тому, что любой из теперешних заметных фильмов с героями-геями — это не манифест и не пропаганда, не описание драмы гомосексуала в гетеросексуальном мире. Это пост-гей-кино про людей и отношения, в которых — так случилось — оба партнера оказались одного пола. Фокус съезжает с «темы», говорить можно не о ней одной, с ее помощью можно говорить о чем-то другом. Так произошло и в «Жизни Адель».

Жизнь Адель. Реж. Абделатиф Кешиш, 2013

Женщина

В начале фильме мужской голос — учителя словесности — заставляет школьницу, читающую «Жизнь Марианны» Мальро, два раза повторить «Я женщина». Это первые слова в картине, и в них же — ее основная тема. «Кешиш вглядывается», «Кешиш изучает», «Кешиш передает» — все это пустые слова. Он берет женщину как феномен и показывает ее как феномен. Он подступился к этому еще в «Черной Венере»: тогда зрители из XIX века и зрители из кинозала с ужасом и восхищением рассматривали непроницаемое лицо Готтентотской Венеры. Как бы ни истязал Кешиш на съемках своих актрис, в его взгляде нет ни превосходства, ни галантности, ни подобострастия. Есть просто декларация — «Я женщина», и она звучит как «Ессе homo», «Се человек». Их двое здесь, потому что Адель и Эмма — это удвоение женщины, эссенция без примесей, чистый эксперимент. И журналисты, и сам Кешиш с самого начала сравнивали Адель с Антуаном Дуанелем — героем в развитии, о котором Франсуа Трюффо снял пять фильмов; пятьдесят лет назад «героем в развитии» мог быть только мужчина. На обычном сеансе в московском кинотеатре зрители-мужчины нервно смеялись на тех самых любовных сценах. Еще бы не нервничать — этот фильм не декларация о намерении и не wishful thinking — это констатация факта: все, ребята, женщина — тоже человек.

Жизнь Адель. Реж. Абделатиф Кешиш, 2013

Социальное неравенство

При первом разговоре в лесби-баре наивная школьница Адель предполагает, что синеволосая Эмма работает парикмахершей; та хмыкает и объясняет, что занимается современным искусством. Центральные эпизоды картины — не пресловутый секс, а знакомство с родителями. Семья Адель — реднеки из пригорода, которые бесконечно едят макароны и мечтают, чтобы у дочери была стабильная работа. Семья Эммы — богемная буржуазия, знающая толк в живописи, устрицах и винах, открытая экспериментам, помешанная на спонтанности. Две эти сцены, стоящие рядом — трещина в отношениях, которая будет только расти. На вечеринке лучших друзей Эмма уже стесняется подруги — да-да, она работает учительницей (художники-галеристы-актеры сочувственно качают головами), но если бы вы знали, как она хорошо пишет! «Не дави», — просит Адель, которая не хочет быть писательницей, а хочет учить детей; чуть погодя Эмма найдет повод для расставания. Телесное мимолетно, оно слабее социального. Ты можешь спать с кем хочешь, и это не нарушит твоего социального комфорта, но если живешь с художницей — изволь хоть каким-то боком примкнуть к богеме. Однако, главная героиня тут не зря Адель, а Эмма ближе к финалу кажется едва ли не отрицательным персонажем. Учительницу ждет скромная награда: на вернисаже в галерее ее похвалит одна из богемных подруг — мой маленький племянник ходит в ваш класс, и он от вас в восторге. Анти-элитизм — возможно, самый радикальный месседж картины, который легче всего не заметить в сплетеньи рук, сплетеньи ног; мир презирает «простые ремесла», но не все должны быть художниками, кому-то надо быть учителями.

Возраст

Между открывающими и финальными титрами проходит пять лет, и все эти годы, два с половиной часа экранного времени, нам снова и снова повторяют о том, что в семнадцать ты можешь выбирать судьбу из всего многообразия мира, но каждый сделанный выбор отсекает миллионы других возможностей. Период, пока все дороги не сольются в одну, очень краток — как раз пять лет, вряд ли больше. Синеволосая Эмма перекрасилась в более конвенциональный цвет и в середине третьего десятка застыла в окончательной форме — выставки в галерее, постоянная девушка с ребенком. Адель, уходящая по пустой летней улице в неизвестность, получила дополнительное время.

 

Читайте также:

Портрет неизвестной / Ольга Касьянова о фильме «Жизнь Адель»

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить