6
По моему глубокому убеждению, гениальность Бергмана сродни гениальности Толстого. И по моему глубокому убеждению, Бергман и есть Толстой нашей эпохи. Не Достоевский, а именно Толстой, в этом его уникальность. Это человек, высшей ценностью для которого является полнота жизни, а высшим художественным критерием — последняя правда. Как и Толстой, он поэт материального мира, как и Толстой, он — психоаналитик. Как и Толстого, его преследует страх смерти. И, может быть, только страх безумия — не слишком толстовская черта, и, вероятно, страх близости, страх тесных отношений между людьми, — это уже Стринд-берг, а не Толстой, это уже XX век, а не XIX. Но все-таки почти каждый спектакль Бергмана, почти каждый его фильм — это «война и мир» — неважно где, в зачумленной Европе или в обезумевшей квартире, неважно между кем: между женой и мужем, между матерью и дочерью, но только не между братом и сестрой.
Влияние Стриндберга на Бергмана — колоссальное. И об этом рассказал он сам. А если бы не рассказал, мы бы и без него поняли. Но интересно, что Бергман — стриндбергианец больше в кино, чем в театре. «Фрекен Жюли» в постановке Бергмана — вещь удивительная в своей классичности, не менее Моцарт, чем Стриндберг, а «Волшебная флейта» (бергмановский фильм) — это Моцарт в преломлении Стриндберга, во всяком случае — северный Моцарт, не венский и не итальянский. Гастроли Драматена с двумя спектаклями Бергмана «Фрекен Жюли» и «Гамлет» не оказали на наш театр никакого влияния. В конце 70-х наш театр стал выдыхаться и потому утрачивать способность воспринимать чужое влияние. Это никакой не парадокс: подпасть под чье-то влияние могут позволить себе лишь художники, находящиеся на подъеме. Слабеющие — боятся влияний, боятся смотреть по сторонам. Чужое влияние сильным позволяет найти себя, а слабых порабощает. Ну, а кроме того, сам круг художественных, экзистенциальных и исторических интересов Бергмана был слишком широк для московского, в сущности, камерного, искусства.
Читайте также
-
The Art of On-Line Internet Dating - Looking into Dating Providers
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
Близкие контакты — Итоги XXII «Духа огня»