Олег Ковалов
Олег Ковалов


Фигура Балабанова парадоксальна. Он не снисходит к «народу» и не льнет к «бомонду», он не считается ни с конъюнктурой,
ни с дежурными аксиомами самодовольного «общественного сознания» — словом, всегда «пишет поперек линованой бумаги» и всякий раз оказывается в фокусе кинопроцесса и всеобщего внимания.
Даже промахи его логически необъяснимы. После «Счастливых дней», доказавших, что он чувствует материю европейского модернизма, Балабанов отчего-то экранизирует «Замок» так, словно Кафка
был не провидцем и реформатором прозы, а литературным функционером, вздумавшим осветить проблемы трудоустройства молодого специалиста.
Но следом выстреливает «Трофимъ», где нить нелепой судьбы
героя вплетается в эпоху «оптовых смертей» и никому
не интересна на грозовом фоне катастроф русско-японской войны, о которой под закопченными сводами петербургского кабака хрипло надрывается гармонь спивающегося инвалида. Хотел того Балабанов или нет — на кадры его фильма легла
тень войны в Чечне.
«Брат» не только стал «хитом» видеорынка, но и вызвал всплеск уже подзабытого общественного энтузиазма. Кто он, его герой — мычащее животное, отпетый негодяй или благородный герой нашего времени, этакий городской Робин Гуд? Действительно, его жертвы — те, кого на дух не переносит человек массы: рэкетиры в спортивных шароварах с лампасами, темные дельцы в малиновых пиджаках и, конечно, чужаки с неарийскими носами. Лапидарные высказывания Данилы «по национальному вопросу» неизменно вызывают одобрительное ржание люмпенов, а сам облик этого немногословного крепыша словно бы наглядно подсказывает молодежи «делать жизнь с кого».
Балабанов привел на экран русского парня, карманы которого трещат от американских долларов, по сути — городского стервятника и мародера. Обществу, научившему молодежь бестрепетно убивать, уже не отвертеться от такого героя, сколь бы брезгливо оно не затыкало носы.
Балабанов — патриот, парадоксально безжалостный к национальным фетишам.
В «Трофиме» — к мифу о народе-богоносце: его герой, невинно помаргивающий глазками-бусинками, уютной округлостью напоминал то ли мужичка-лесовичка, то ли Ивана Москвина
в роли толстовского Поликушки — но был вполне пуст и являл собою бессмысленную каплю исторического потока.
В «Брате» — к «мифу Раскольникова», кающегося убийцы с больной совестью.
В «Уродах и людях» — к мифу о культуре, способной защитить
от варварства. Зло входит здесь в интеллигентскую среду,
как нож в масло, и защиты от него нет, потому что сами жертвы тайно предрасположены к пороку…

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить