4
Я помню, как во ВГИКе добрые мастера выбивали нам разрешение на просмотр, и мы, словно заговорщики, собирались в 7 утра на Павелецком вокзале, ехали в электричке… Что ж мы там смотрели? Да ничего особенного, если вдуматься. Но я до сих пор помню свое ощущение от этих просмотров. Сегодня фильм теряет свой сакральный статус. И можно было бы сказать, что этот процесс разрушает кинематограф — если бы не было художника, который, на что бы ни снимал, все равно сможет захватить зрительское внимание. Я видел трехкопеечные документальные картины, — очень «легкие» картины — снятые даже не на цифровые камеры, а просто на любительские, чуть ли не на VHS. Но если их положить на одну чашу весов, а на другую — все основные блокбастеры документального кинематографа: «Фаренгейт», «Птицы», «Двойную порцию» (я не случайно называю лучшие), то первые безусловно перевесят. И по эмоциональному эффекту, и по кинематографической значимости, и по степени проникновения в интимные сферы человеческого существования. Другое дело, что в пользе этой цифровой свободы для обучения ремеслу у меня большие сомнения. Я помню, как, будучи студентом ВГИКа, нажимал на гашетку киноаппарата — и все происходящее приобретало принципиально иной статус. В этих десяти минутах концентрировалось все: ответственность перед материалом, лимит пленки, стоимость, прочие технологические сложности… почти сексуальное ощущение. А нажатие на пусковую кнопку цифровой камеры с эмоциями вообще не сопряжено. А значит, нет и ответственности. Знаете, как тренировали почетный караул, который стоял у мавзолея Ленина? Они маршировали по плацу в специальных деревянных кандалах на ногах — наверное, весом по 2–3 кг. А когда приходили на Пост № 1, кандалы снимали. И возникало ощущение, что эти солдаты взбрасывают ноги с неимоверной легкостью — практически летят к мавзолею. Вот и здесь нужна какая-то схожая схема. Кирпич, что ли, привязывать к этой цифровой камере, или гантелю какую-нибудь.
