Зрительский успех «Кавказского пленника» ностальгической природы, ибо есть результат добросовестного воспроизведения классического советского фильма семидесятых во всей его эстетической чистоте: со вразумительным повествованием, идентифицируемыми персонажами и музыкальной кульминацией («Прощание славянки»). Когда-то песню в качестве кульминации ударно задействовал Глеб Панфилов в «Прошу слова» («Угрюмый лес») и пастишно повторил Никита Михалков в «Урге» («На сопках Маньчжурии»). Любопытно, что раз от разу эффект песенной доминанты становится все более мелодраматичным; под «Угрюмый лес» у Панфилова не плачут даже собравшиеся у постели умирающего ветераны; Гостюхин у Михалкова поет уже сквозь скупую мужскую, а у Бодрова крутой Меньшиков рыдает навзрыд. Вальсы и марши — абсолютно точный раздражитель, отклик на который может быть всегда один, и притом безотказный.
