Авторская манера Сергея Маковецкого настолько своеобычна, что о нем хочется говорить не как о российском актере, но как об актере русскоязычном. Его «лирический герой» больше всего походит на тип набоковского оборотня-клерка, который методично и бст гетевского угара подвергает себя метаморфозам, видя в этом особую практичность, близкую по духу к смене воротничков и стирке сорочек. Он хамелеонист, но не то чтобы рационально (в этом был бы другой пафос), а как-то физиологически. Эта переменчивость редкостным и магическим образом декларирует право человеческой особи на privacy — важно не дать себя идентифицировать (то есть создать обстановку, при которой окружающие, глядя на вас, должны все время смещать ракурс). И понятие «человеческая особь» вместо более традиционней «личности» возникает не случайно — оно точнее соотносится с актерской пластичностью Маковецкого, поскольку в нем реагирует весь эпителий. И реагирует, как кажется со стороны, на все, в том числе на температурные, колебания воздуха. Он совсем «другой» — и в своем поколении, и в отечественной традиции, и вообще.
